Георгий Александрович Шереметев впервые увидел Россию в 2001-м году, в возрасте 56 лет: он из тех русских, кто появился на свет уже за границей, у родителей-белоэмигрантов. Его жизнь и жизнь его родных была полна гонений и скорбей, странствий по трем континентам, по чужим странам, среди людей разных национальностей и вероисповеданий.
Но во всех этих странствиях и путешествиях Георгий Александрович и его семья сумели остаться преданными православной вере, хранить русский язык, любовь к Отечеству, чтить память святых Царственных страстотерпцев, новомучеников и всех жертв богоборческой власти, всегда молиться за православную Россию и русский народ. Вот истории Георгия Александровича, которыми он поделился:
«Бог сохраняет все»
Мои предки старались всеми силами, всей душой служить Отчизне
Мои предки старались всеми силами, всей душой служить Отчизне. Шереметевы не только владели вотчинами – они занимались благотворительностью, строили больницы и странноприимные дома. Девиз дворянского рода Шереметевых гласил: «Бог сохраняет все».
Мой прадед, граф Александр Дмитриевич Шереметев, родился в Санкт-Петербурге в 1859-м году, был композитором и флигель-адъютантом Государя Императора Николая II, а также крупным меценатом. Он отошел ко Господу в Париже в 1931-м году.
Мой дед, граф Георгий Александрович Шереметев, родился в 1887-м году в Санкт-Петербурге.
Он учился на историко-филологическом факультете Санкт-Петербургского университета, затем служил в полку кавалергардов, а шефом полка была императрица Мария Федоровна. Позднее дедушка навещал её в Дании, куда она смогла уехать после революции.
Меня зовут так же, как и дедушку: это наша семейная традиция – называть старших сыновей именем деда. У меня растет внук, которого тоже назвали в честь меня – Георгием.
В 1910-м году дед, 23-летний бравый офицер, сочетался браком со светлейшей княжной Екатериной Дмитриевной Голициной. В 1911-м году у них родился сын – мой папа, назвали мальчика, конечно, Александром.
Духовное завещание
О том, какими принципами руководствовался дедушка в воспитании маленького Саши, можно судить по его духовному завещанию. Его он написал уже в зрелые годы, но обобщил в нем все то, о чем размышлял ещё с собственной юности. В этом завещании мой дед, граф Шереметев, наставлял сына:
- Помни, что благородство души есть единственное благородство в жизни. Человек, родившийся с благородным именем и титулом, этим самым отнюдь еще не делается благородным. Это только налагает обязательство: всеми своими поступками поддерживать доброе имя предков. Подлец всегда гнусен, но если он еще при этом носит честное имя, это уже совсем отвратительно. Благороден тот, чьи поступки благородны, какое бы он имя ни носил.
- Гони от себя грязные и темные мысли, вводящие в соблазн. Не пробуй, не соблазняйся думать о темном и грязном – раз, и еще другой раз, и еще другой раз, – иначе это незаметно перейдет в привычку, а далее – в скверные поступки. И даже без поступков грязные, темные и непристойные мысли сами по себе являются причиной болезней и неудач в жизни, ибо отдаляют от Бога.
- Бог совершенен. Стремясь к Богу, мы совершенствуемся. Но совершенства бывают разные: все дело в намерении. Можно стремиться стать лучше других, и можно стараться стать лучше для других... Первое – для собственной славы, второе – для славы Божией, единственно нужной.
«Грязные мысли являются причиной болезней и неудач, ибо отдаляют от Бога»
- Бог щедрою рукою рассыпал великие блага людям, также и ты будь щедр. Милостыня – великая добродетель и охраняет жизнь человека.
- Прощай людям тебе лично нанесенные обиды и делай им все-таки добро. Но, прощая свои обиды, ты должен мужественно бороться против тех, кто обижает слабых, разоряет Божии храмы и установления. Помни, что прощать можно и должно только собственные долги, то есть обиды, тебе нанесенные, а чужих долгов ты прощать не имеешь права и должен бороться против преступников. У святых отцов Церкви сказано: «Кто защищает обиженного, тот поборником себе обретает Бога».
- Люби Бога и ближних, будь терпим к их недостаткам, ибо и сам их имеешь, молись утром и вечером – обязательно, не ленись, надейся на помощь Божию, не хвастайся и, главное, избегай гордости, ибо это мать всех пороков.
«Чем больше доставишь радости другим – тем радостнее станет и твоя жизнь»
А ещё дед писал о земном счастье так:
«Недостаточно просто жить на свете и наслаждаться жизнью. Надо еще помогать жить тем, кому жить трудно. И чем больше доставишь облегчения и радости другим – тем радостнее станет и твоя жизнь. И́бо в полной любви и помощи другим заключено самое радостное на земле счастье».
За Веру, Царя и Отечество
Но семейное счастье самих дедушки и бабушки довольно скоро оказалось под угрозой: началась страшная Первая мировая война, количество человеческих жертв в которой превзошло количество жертв во всех ранее развязанных на Земле военных конфликтах. Граф Георгий Шереметев прошел всю войну в рядах своего полка, в чине ротмистра, защищая веру, царя и Отечество. Сражались они вплоть до самой революции.
Когда в Крыму возродился Кавалергардский эскадрон, дед вернулся в родную часть и воевал в рядах Добровольческой армии до самой её эвакуации из Крыма. В 1920-е годы служил секретарем Великого князя Николая Николаевича. С супругой и сыном дед встретился уже за границей. Екатерина Дмитриевна отошла ко Господу в 1936-м году.
В годы Второй мировой войны дедушка, как русский, был интернирован и оказался в лагере «для перемещенных лиц» под Гамбургом. В 1950-м году был рукоположен в священнослужители, несколько лет спустя служил в Лондоне в юрисдикции РПЦЗ, являлся духовным наставником будущего епископа Константинопольской Православной Церкви Каллиста (Уэра). Был также настоятелем храма при Благовещенском монастыре в Лондоне, основанном в 1954-м году по благословению владыки Иоанна Шанхайского. Дедушка отошел ко Господу в 1971-м году в Лондоне.
Воспоминания о дедушке игумении Елизаветы
Игумения Благовещенского монастыря в Лондоне матушка Елизавета (Ампенова) (1908–1999), вспоминая о моем дедушке с огромной любовью, писала о нем: «Его умение обращаться с людьми и подойти к душе вызвало любовь не только среди офицерства, но и среди нижних чинов... Живая вера в Бога, глубокая любовь к Родине, преданность Государю, уверенность в воскресении Святой Руси, редкое знание отечественной истории и не только русской, но и европейской литературы делали его интересным и поучительным собеседником.
Благородство старинного рода сочеталось в нем с изумительной скромностью и почти детской простотой. Показывал он свои записные книжки, куда еще с юных лет, а потом будучи веселым блестящим офицером, он вносил все, что интересовало или трогало его – уже тогда были там выдержки из Добротолюбия о молитве и духовном совершенствовании...
Отец Георгий любил и умел молиться и вымаливать – тепло, сердечно и искренно. Неизменно доброжелательный, ласково внимательный, радостный, он умел поддержать, утешить, а когда то было необходимо, и со строгостью наставить.
«Он был примером смирения и христианской любви»
Бессребреник, он с легкостью мог отдать нуждающемуся буквально последнее, что имел. При своем аристократическом происхождении он был вместе с тем на редкость скромным, был всем нам примером смирения и христианской любви...
А с каким горячим усердием он поминал! – надо было только видеть его помянник с сотнями сотен имен живых, болящих, скорбящих, в гонениях и ссылках сущих, а также усопших, начиная с царей, воинов, духовенства и поименно всех, богоборческой властью умученных, друзей, родных и тех, кого он похоронил или заочно отпел...
Последнее время он часто повторял, что устал и стар стал, но как-то не верилось, что конец его так близок. Он утешался тем, что, несмотря на свои немощи, мог еще сам себя обслуживать, никому не быть в тягость. Он часто мне говорил: ‟Матушка, не смерть страшна, а трудно умирание!”
И Господь призвал его к Себе быстро и безболезненно, в день праздника Преполовения – точно в знак того, что его жизнь на земле переполнилась. Девятый день совпал с тем праздником, когда Святая Церковь вспоминает знамение Честного Креста Господня в Иерусалиме, как знамение, что он честно и праведно донес свой крест до смерти. Знаменательно, что сороковой день совпал с праздником Всех Святых, в Земле Российской просиявших».
Мои родители
Мой папа, Александр Георгиевич, оказался в эмиграции десятилетним ребенком. Учился во Франции, после учебы попал на работу в металлургическую компанию, работал переводчиком – он знал семь языков. Папа воевал с гитлеровской Германией в рядах французской армии, попал в плен и был отправлен на принудительные работы.
Моя мама Марина Иосифовна (Мамацишвили) – грузинка, но она воспитывалась в русском духе, поскольку росла с русским отчимом, графом Александром Илларионовичем Воронцовым-Дашковым, флигель-адъютантом Государя Императора Николая II, участником Белого движения.
Родители мамы участвовали в Первой мировой войне и весь первый год своей совместной жизни (1916-й год) провели в действующей армии, где бабушка Анна Ильинична, урожденная княжна Чавчавадзе, была сестрой милосердия. В их доме, как и в прочих особняках Воронцовых-Дашковых, был устроен лазарет, где лечились раненые.
После революции Александр Илларионович сражался в рядах Добровольческой армии, а его супруга Анна Ильинична с детьми (моей мамой в том числе) скрывались, чтобы избежать ареста и расстрела. В своих воспоминаниях Анна Ильинична, моя бабушка, отмечала: «Подробно обо всех ужасах писать невозможно, столько крови, столько слёз и горя кругом!»
«Нас, если хочешь, убивай, а детей отпусти!»
Мама вспоминала, как ее семью арестовали и вели на расстрел: бабушку – Анну Ильиничну, тогда совсем молодую женщину, саму маму, тогда маленькую девочку, её сестричку Веру, младенца-брата Иллариона и няню. Няня взмолилась к одному из солдат: «Побойся Бога! Что ты делаешь? Здесь дети! Отпусти их! Нас, если хочешь, убивай, а детей отпусти!»
После этих её слов один из красноармейцев пристально на нее посмотрел и скомандовал: «Убирайтесь вон, немедленно! Чтоб через пять минут и духа вашего не было!»
И бабушка с детьми и няней скрылись в толпе, а потом спрятались у друзей. Это их спасло. На следующий день солдаты пришли за ними во второй раз, но прислуга ответила, что их еще вчера арестовали. Тогда солдаты в ярости разгромили дом и ушли.
Скитания по странам и континентам
Я родился в 1945-м году, и меня, конечно, назвали в честь дедушки – Георгием. После войны в Европе царила разруха, и папа в 1948-м году увез нас с мамой в Южную Америку. Так что я родился во Франции, затем трехлетним ребенком оказался в Южной Америке.
Мы приплыли сначала в Бразилию, а потом переехали в Аргентину. Нас встретил Буэнос-Айрес – крупнейший порт страны с типично европейской архитектурой и застройкой. Здесь папа стал работать секретарем директора металлургического завода и переводчиком в той же металлургической отрасли.
Погода в Буэнос-Айресе часто казалась нам непредсказуемой: скачки температуры от +5 до +20 зимой, сильные ветра, летняя жара и высокая влажность. Климат южноамериканских стран не всегда легко переносится европейцами.
В 1950-е годы страну трепали экономический и финансовый кризисы. Правда, всем казалось, что еще немного, и вернется «золотой век» Аргентины: до Первой мировой войны она считалась одной из самых богатых и преуспевающих стран мира, по доходам на душу населения находилась на одном уровне с Францией и Германией и существенно опережала Италию и Испанию. Но с годами дело принимало все более печальный оборот, что отражалось на судьбе и коренных жителей, и эмигрантов.
И снова странствия
В 18 лет я снова оказался в чужой стране
Папе пришлось искать способы перевезти семью в США, и наконец ему это удалось. В 18 лет я снова оказался в чужой стране. Я говорил по-русски и по-испански, но теперь мне пришлось учить английский.
Мне было очень тяжело полностью менять свою жизнь и окружение. Но такие скитания дали мне возможность познакомиться с культурой других стран, мировоззрением и менталитетом людей разных национальностей. Кроме родного русского языка, сейчас я владею английским, испанским и французским.
В Америке мы сначала поселились в Лос-Анджелесе. Потом я поехал в Нью-Йорк учиться, а родители остались в Лос-Анджелесе, в 1973-м году они переехали в столицу Калифорнии – город Сакраменто. Мама умерла в 1991-м году, а папа отошел ко Господу в Сан-Франциско в 1996-м году.
Я закончил университет по специальности путей сообщения. Работаю в компании, специализирующейся на многоязычном туризме и международных технических визитах.
Как мы сохранили русский язык
Я родился во Франции, рос в Аргентине, живу в США, а кровь русская и чувства – русские. С детства родители старались прививать нам чувство причастности к русскому народу, культуре, истории.
Дома у нас строго запрещалось говорить на каком-то другом языке, кроме русского. У нас всегда было ощущение, что мы русские, что наша прямая обязанность – хранить и продолжать то наследие, которое оставили нам наши родители, деды. Конечно, в молодости, когда живешь в иностранном обществе, волей-неволей в какой-то степени свыкаешься с местными обычаями, но корни остаются свои.
Родители отлично понимали: выйдешь из дому – будешь говорить на языке той страны, в которой ты находишься. Но дома – это было свято: только на русском, и все. У меня две дочери и два сына: старший – Александр и младший – Николай. И я тоже сохраняю русский язык, так приучаю своих детей, и надеюсь, что они и своих детей, наших внуков, будут так же приучать.
Мария Николаевна
Моя супруга, Мария Николаевна, происходит из рода потомственных дворян Херсонской губернии Ревуцких. Она родилась в Бельгии, в Брюсселе, куда выехала её семья после революции. Супруга иногда вспоминает рассказы своего папы, он рассказывал, что его родители были арестованы и сидели в Чрезвычайке, приговоренные к смерти, а он бегал и передавал им через окно еду. Чудом дедушка и бабушка остались в живых, но претерпели множество скорбей.
В США Ревуцкие приехали в 1951-м году. Здесь мы с Марией Николаевной познакомились и поженились. По профессии она искусствовед, профессор истории искусств в Сан-Францисском городском университете, почетный член музея искусств Сан-Франциско. Ее докторская работа была посвящена византийскому искусству, развитию иконостаса в России.
Духовная мощь России и епископ Нектарий
Когда Мария Николаевна училась в Лондоне, ещё в 1982-м году, в ходе работ над диссертацией, она ездила в Россию, побывала во многих храмах, в том числе в Троице-Сергиевой лавре, где ощутила, по её словам, всю духовную мощь России, несмотря на обстоятельства, в которых жила страна в то время.
Духовником моей супруги и её семьи был викарный епископ Западно-Американской епархии РПЦЗ Нектарий (Концевич, †1983), который был духовным чадом преподобного старца Нектария Оптинского и близким сподвижником преподобного Иоанна Шанхайского. Епископ Нектарий приобщил семью Ревуцких к Оптиной, он очень живо рассказывал им о монастыре, и они все Оптину полюбили.
Владыка Нектарий служил панихиды по Царской Семье, проводил беседы об их значении для России. Именно по его настоянию был решен вопрос о канонизации Царской Семьи РПЦЗ уже в 1981-м году, за 19 лет до их прославления РПЦ.
Я познакомился с владыкой Нектарием через мою жену, когда он уже был стареньким, больным человеком, но его духовная мощь чувствовалась даже при всей его телесной немощи.
Преподобный Иоанн Шанхайский, Сан-Францисский чудотворец
Ольга, мы с вами сейчас беседуем в старом соборе, где служил столп нашей Зарубежной Православной Церкви, преподобный Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский (†1966). Настоятель собора, отец Иаков (Коразза), только что отслужил молебен перед иконой святителя, и мы все приложились к мантии преподобного, бережно сохраняемой здесь. И это очень символично, потому что святитель Иоанн Шанхайский – самый главный в духовной жизни нашей семьи.
Моя супруга Мария Николаевна и ее семья знали владыку Иоанна Шанхайского еще по Бельгии. Супруга вспоминала, как служил владыка Иоанн: он был невысокий ростом, но его духовная сила просто поражала, чувствовалась благодать его служения. Когда он благословлял своих прихожан крестом, то осенял их крестным знамением во весь рост, до самого пола, с убедительной верой во всепобеждающую крестную силу.
И хоть я сам видел святителя Иоанна Шанхайского только один раз, когда приехал в Сан-Франциско в 1965-м году, но сейчас мы ходим и в этот старый собор, где он служил, и в новый кафедральный собор в честь иконы Пресвятой Богородицы «Всех Скорбящих Радость», строительство которого закончилось благодаря его неутомимым трудам за год до его блаженной кончины. В новом соборе покоятся мощи этого великого молитвенника и чудотворца.
Духовниками у нас были святые люди
Жизнь моей семьи всегда была связана с Церковью
В нашей семье всегда была крепкая вера, и жизнь моей семьи всегда была связана с Церковью. Мой дед был священником, мои мама и папа всегда пели в хорах на клиросе. Духовниками у нас были святые люди. Я сам в Церкви с детства.
Мой первый духовник, ныне покойный протоиерей Иоанн Грамолин, настоятель церкви преподобного Сергия Радонежского в Буэнос-Айресе, исповедал меня в первый раз в моей жизни, когда мне было семь лет, а ему уже под сто. И он меня исповедал полчаса, и все мне объяснял и наставлял меня.
Последние годы своей жизни этот высокодуховный старец, митрофорный протоиерей, жил в русском доме престарелых в Буэнос-Айресе, и когда он отошел ко Господу, администрация увидела его настоящие документы. А он, оказывается, сбавил себе более 10 лет, чтобы ему разрешили въехать в Аргентину, так как во многие страны не принимали пожилых людей. И вот, по аргентинским документам ему был 101 год, а по русским документам – 110, и родился он в 1857-м году. И когда я окормлялся у этого старца-протоиерея, это была прямая и живая нить, которая тянулась к середине XIX века.
Потом я окормлялся у архимандрита Саввы (Сарачевича; 1902–1973), он был серб. Позднее его перевели в Канаду викарным архиереем Канадской епархии, епископом Эдмонтонским. Он был выдающимся архипастырем по своей образованности, дару духовного слова и ревности в служении Церкви.
Он призывал усердно молиться за Россию и очень почитал преподобного Иоанна Шанхайского, помогал ему во время вызванного клеветой судебного процесса, который завершился полным оправданием преподобного. После блаженной кончины святителя Иоанна Шанхайского епископ Савва написал о нем ряд статей, а также собирал материалы о его жизни, свидетельства о его чудесной помощи, которые потом сыграли значительную роль в канонизации преподобного в 1994-м году.
Оптина Пустынь и родство душ
Наша с супругой совместная поездка в Россию произошла в 2001-м году, когда я впервые вступил на русскую землю. Мы, конечно, поехали в Оптину Пустынь, и, по Божьему Промыслу, первый человек, с которым мы познакомились в Оптиной, был скитоначальник игумен Тихон (Борисов), с которым у нас возникло то, что называется родством душ. С тех пор Оптина стала для нас духовным пристанищем, и там мы получаем духовный заряд, который стараемся удержать в нашей душе.
Не эмиграция, а эвакуация
Наша цель была – вернуться в Россию
Те русские, которые приезжают в Америку сейчас, часто едут ради улучшения жизненных стандартов, думают, что, приехав сюда, найдут тут рай земной. А наши семьи не эмигрировали – мы эвакуировались. Эвакуация – вот самое правильное слово. Эмиграция и эвакуация – два разных смысла. Наши семьи жили в полном достатке в России, а здесь мы жили в большинстве случаев в нищете, и очень трудно нам удавалось войти в русло здешней жизни.
Титулованные люди, российская аристократия, мыли полы в больницах, работали таксистами, грузчиками, чего только не делали – и это не умаляло их достоинства. Да, конечно, тоже стремились улучшить свой стандарт жизни, но это не было главной целью. Наша цель была – вернуться в Россию. И это долго длилось. Мы сидели на чемоданах. До недавнего времени сидели на чемоданах – ждали момента, когда можно будет вернуться на Родину.
Сейчас для людей моего поколения, наверное, уже поздновато это делать – жизнь прожита... Но мы живем Россией, следим за ней с сердечной тревогой.
Свет Невечерний
Мой дедушка, протоиерей Георгий Шереметев, писал об осени жизни так: «Не надо бояться старости. Конечно, сначала кажется так грустно, что не можешь больше делать того, что прежде было так легко и физически, и духовно. Но если найдешь в себе силу смириться и преклониться перед волей Божией, установившей незыблемые физические законы, то наступает некоторое успокоение. Больше не торопишься закончить то или иное дело, ибо мудрость старости уже научила, что всего не переделаешь. И больше уходишь в себя, во внутреннее общение со своим Создателем...
И так тихо становится на душе. Она как бы уже отрывается понемногу от земных забот, видит уже Свет Невечерний и благодарно славит Бога. Такие тихие минуты настолько светлее веселых и бодрых порывов молодости, которые были тоже хороши – в свое время.
Весенние цветы чудны и прекрасны. Но так же благословенна тишина и беззвучная грустная мелодия падающих листьев. Они смиренно ложатся на землю, соединяются с нею, давая соки жизни для весенних цветов. А их тихая мечта возносится к Богу, как безмолвная молитва, освящающая эту задумчивую красоту осеннего леса. Ибо никакая былинка не забыта у Бога. Эта тихая молитва звучит для духовного слуха, как нежная гармония природы, славящей Творца. Называется она тишиной, и как жалко тех, кто ее не чует.
И вечер пришел. День, хоть и плохо, но отработан. Тяжелые жизненные задачи остались позади. И душа благодарит Бога, давшего ей силы и помощь на её жизненном пути. Приближается тихий ‟сон” и покой до светлого Воскресения... Да будет благословенно имя Господне ныне и во веки».
А нам так и хочется воскликнуть: «Аминь»!
По-Вашему, Н.Н., Варнеки, как и Шереметевы, должны были предпочесть смерть эвакуации? Прежде чем вынести какой-то вердикт, примерьте ситуацию на себя.
Я читаю сейчас о судьбе генерала Александра Ивановича Варнека, героического исследователя Арктики. Будучи в отставке, в возрасте 60 лет, он с семьей поселился близ Туапсе. Его дочь, прошедшая всю Первую Мировую в качестве сестры милосердия, вспоминала, как большевики гнались за их семьей, чтобы убить их. Вот ее воспоминания:
"Узнали мы и о судьбе тех помещиков, которые не успели убежать. Все не уехавшие, были расстреляны — военный врач Протасов, Кравченко, Марков и Яковлев — старик из разбогатевших крестьян. Большевики нашли, что он похож на какого-то генерала, и на всякий случай и его расстреляли".
Прекрасные люди. Это все Россия.