Святые Девять мучеников Кизических пострадали за христианскую веру в конце III века от Рождества Христова в малоазийском городе Кизик на берегу Дарданелльского пролива. Население Кизика было большей частью языческим, так как из-за гонений многие христиане покинули город, а оставшиеся скрывали свою веру. Это огорчало приверженцев Христа. Девять мучеников, оказавшиеся в Кизике из разных областей, были убежденными христианами и ревностно исповедовали истинную религию, обличая язычество. По приказу местного правителя проповедников заточили в темницу и пытками заставляли отречься от Христа, обещая взамен свободу. Ничего не добившись, власти приговорили их к смертной казни, которая состоялась около 284–292 г.г. – всем мученикам отсекли головы и похоронили близ города. Их звали Феогнид, Руф, Антипатр, Феостих, Артема, Магн, Феодот, Фавмасий и Филимон. И только при императоре св. Константине Великом, признавшем христианство государственной религией Римской империи, нетленные тела девяти мучеников упокоили в новоустроенном, посвященном им храме. От их святых мощей верующие получали исцеление тел и разума.
По народному поверью святые мученики Кизические оказывают чудесную помощь при телесных болезнях и эпидемиях. В1686 году, когда бывший архимандрит кремлевского Чудова монастыря Адриан был поставлен митрополитом Казани и приехал в вверенный ему город, там началась эпидемия тяжелой болезни, косившая людей тысячами и прозванной в документах тех лет «горячкой». Митрополит Адриан дал свой первый обет – если эпидемия оставит город, он устроит местную обитель во имя Девяти мучеников Кизических. Эпидемия внезапно кончилась, и Адриан исполнил обет. Он основал под Казанью Девятинский монастырь, а с Востока были торжественно привезены в него частицы святых мощей мучеников. И после поставления патриархом Адриан продолжал обустраивать обитель. Он заказал царскому иконописцу Петру Золотому, ученику Симона Ушакова написать образ Девяти мучеников, а святителю Димитрию Ростовскому – составить им церковную службу. А в 1696 году самого патриарха Адриана вдруг разбил паралич. Оказавшись на пороге смерти, он стал горячо молиться святым мученикам об исцелении и вновь дал обет выстроить им храм – теперь в Москве. И снова получил просимое, прожив еще несколько лет.
Исцелившись, патриарх начал немедленно исполнять свой обет. Место для нового храма он выбрал на Пресне близ своего любимого Новинского монастыря, упраздненного в XVIII столетии. Этот монастырь был домовым митрополичьим, а потом патриаршим, – его основал еще в первой половине XV века митрополит Фотий в живописном местечке близ устья реки Пресни, где она впадала в Москву-реку. В далекие времена здесь проходила древняя Волоцкая дорога в Новгород. У дороги раскинулось село Кудрино, принадлежавшее участнику Куликовской битвы, серпуховскому князю Владимиру Андреевичу, двоюродному брату Дмитрия Донского. Вдова князя пожаловала новому монастырю обширные угодья, и его владениями стали будущие Патриаршии пруды на Козихе, где была устроена Патриаршая Козья слобода (см. 8 августа). А на Пресне образовалась другая патриаршая слобода, где разводили дорогие породы рыб, хранили хлеб и вели огромное огородное хозяйство – отсюда явилось старомосковское прозвание Девятинской церкви – «что на Кочерыжке». Вокруг монастыря со временем устроилась слобода, в которой жили монастырские слуги, крестьяне и ремесленники. Ее приходская церковь была освящена во имя св. Иисуса Навина, отчего и могло явиться название местности Новинское, но это наименее вероятно. Имя местности, возможно, произошло от ее характера – новых, только что осваиваемых окраинных земель, «выселок», или от местного села Новинки, с тем же происхождением его названия.
Новинский монастырь мог иметь и значение сторожи, ибо еще в XVIII веке его по старой памяти называли «осадным». Здесь же находился патриарший житный двор, для которого в конце XVII столетия, незадолго до построения Девятинской церкви, патриарху передали бывшее владение опального князя В.В. Голицына (теперь часть этой территории занимает комплекс Американского посольства). Тут же расположились монастырские конюшенные дворы, оставшиеся в названии Конюшковских переулков.
Новая красавица-церковь во имя Девяти мучеников Кизических появилась здесь уже в 1698 году и строилась патриаршими служителями по личному указу Петра I, очень уважавшего патриарха Адриана. Деревянная петровская церковь сгорела при Анне Иоанновне и была выстроена каменной в 1735 году, в общих чертах обретя свой современный вид. Именно в то время появился ее первый придел во имя св. Архангела Михаила, а спустя сто лет – второй придел во имя св. мученицы Варвары, освященный по именинам Варвары Челищевой и Варвары Нерской, на чьи средства была выстроена новая трапезная с приделом. В середине XIX века появилась и колокольня.
В тот же 1698 год, когда была выстроена первая деревянная церковь, Петр вернулся из Великого посольства и сразу же навестил больного патриарха. Адриана даже называли «наперсником царя», настолько близкими были их отношения. Петр часто бывал у патриарха, принимал щедрые угощения наливными яблоками, вином, медом, отправляясь в Азовский поход и в Европу, получал благословение образами Владимирской Богоматери, Успения и Спаса, писал ему с дороги письма и, более того, советовался о реформах. Вернувшись из Европы, Петр получил благословение патриарха на реформу образования в России и создание школ для борьбы с невежеством, в том числе и для священнослужителей, что преследовало цель повысить их образовательный уровень и расширить кругозор. А в Девятинской церкви Петр любил слушать замечательных патриарших певчих.
Адриану не довелось дожить до эпохи петровских реформ – он умер в 1700 году, застав лишь их начало. Современники говорили, что неслучайно Петр устроил новую русскую столицу после смерти патриарха, который непременно уговорил бы государя не делать этого и не создавать главный город России без московских святынь. После кончины Адриана царь отменил патриаршество, но оставил патриарших певчих в церкви Девяти мучеников, а потом перевез их с собой в Петербург. И в том же столетии бывший патриарший храм стал приходским.
Ему достался замечательный приход. Самым знаменитым прихожанином много лет был А.С. Грибоедов. В 1801 году мать писателя купила здесь маленький деревянный домик у своего брата – говорили, что он и стал прототипом Фамусова. Ныне дом точно восстановлен в камне и стоит на углу Большого Девятинского переулка (№1/17). Здесь Грибоедов жил, когда учился в Благородном пансионе, а потом в Московском университете, и в церкви Девяти мучеников родные писателя служили молебен перед его уходом в ополчение. Как говорят исследователи, именно церковные книги Девятинского храма являются ныне единственным источником биографии поэта до 1812 года. В этой же церкви отпевали мать Грибоедова и похоронили ее на близлежащем Ваганьковском кладбище. Приезжая в Москву, Грибоедов останавливался в этом доме, – как и в свой последний приезд в 1828 году. Из фамильного владения дом ушел после гибели поэта.
А в середине XIX века прихожанином Девятинского храма стал русский композитор А.Алябьев, автор романсов «Соловей» и «Нищая». На Новинском бульваре, 7 стоял дом его жены, где Алябьев жил тайно, когда ему было запрещено проживать в столицах, и умер здесь в 1851 году.
Позднее поблизости от храма жили и Федор Шаляпин, и А.Н. Толстой, причем великий певец расположился в собственном особняке на Новинском бульваре, 25, а знаменитый писатель – в элегантном доме Щербатова на Новинском, 11. Этот причудливый дом был построен в аналогичное с нашей эпохой время строительной лихорадки дореволюционной капиталистической Москвы, когда возводили во множестве на любой вкус и лад доходные дома для сдачи квартир в наем. Князь Сергей Щербатов решил выстроить нечто новое: собственный особняк и доходный дом, объединенные в один комплекс, который хотел завещать городу для создания музей частных коллекций. У входа стояли непременные каменные львы, а также подлинные, «изысканного рисунка», железные фонари Московского университета, стоявшие в день его открытия на парадной лестнице и потом отданные «на слом». Дом Щербатова получил премию на конкурсе городских фасадов, хотя его построил никому тогда не известный, но талантливый архитектор А. Таманян. Квартиры в нем были крайне удобными, – архитектор изучал заграничные интерьеры стиля модерн как самые комфортные для человеческого жилья, и неудивительно, что одну из них перед I Мировой войной занял Алексей Толстой.
Только в XIX веке появилось название Новинского бульвара, устроенного на месте древнего Земляного вала. После того, как средневековое укрепление срыли за ненадобностью, на его отрезках стали разбивать бульвары, а часть решили застроить домами с обязательными палисадниками, отчего и произошло имя Садового кольца. После пожара 1812 года из Петербурга был прислан «регулярный» план устроить в Москве кольцевую зеленую улицу для гуляния и назвать ее Садовой. Однако протяженность ее составила 15 км, что создало огромную трудность для образования церковных приходов и полицейских участков. Тогда улицу разбили на 29 самостоятельных улиц-отрезков, для обозначения которых к общему имени Садовая прибавляли местное название: Садово-Кудринская, Садово-Спасская и т.д. На тех участках кольца, где палисадники появились позже, остались старые названия от бывшего Земляного вала, как Крымский вал, или от прежних бульваров, как Зубовский и Новинский. В старину «под Новинском», рядом с монастырем проходили самые обширные народные гуляния. Произошли они от традиции всемосковских празднований Рождества, Масленицы, Пасхи, но считается, что в новом виде завел их Петр I для «полирования» народа. Ставились торговые палатки со всякими гостинцами, карусели, качели, театральные балаганы для развлекательных представлений актеров и акробатов, и целых «батальных» пантомим, вроде демонстрации эпизодов из Крымской войны. Там же выставлялись на обозрение восковые фигуры «диких людей» и даже «пойманная» в Атлантическом океане сирена. Билетик стоил 10–20 копеек и составлял заработок выступающих в балагане. На Новинском лихое московское купечество устраивало катание на тройках.
После революции замечательная Девятинская церковь была закрыта и ограблена. По сведениям, здание храма перешло в ведение ЧК, и там, возможно, совершались расстрелы по приговорам. Потом там разместились какие-то учреждения, вроде Гипробытпрома, но уцелевшее старинное здание поставили на государственную охрану и в 1970-е годы отреставрировали, – даже поставили кресты на главах.
А в конце 1920-х годов у храма появился новый сосед – экспериментальный «коммунальный дом» (или «дом переходного типа»), явленный в эпоху утопистских экспериментов по созданию коммунистического обобществленного жилья «будущего», в соответствии с идеологическим постулатом марксизма о ликвидации семьи и брака при коммунизме. Чтобы облегчить гражданам переход от индивидуального жилища к обобществленному, был предложен проект «дома переходного типа». В отличие от дома-коммуны с полным обобществлением быта, в нем еще предполагались изолированные квартиры («ячейки для семьи»), которые сочетались с «коммунальным центром» – общественным помещением, где предполагалось питание и проведение активного досуга. «Ячейки для семьи» были соединены длинной лентой общего коридора - архитекторы таких домов отказывались от изолированных лестничных клеток и предлагали размещение множества квартир на одном этаже, поэтому эти дома были необычайно длинными. Коридор был местом общественного пребывания – в хорошую погоду его раздвижные окна открывались, и он превращался в террасу, где ставились столы и стулья для отдыха. Кроме того, этот коридор связывал отдельные квартиры и их жильцов не только между собой, но и с коммунальным центром, – там была общественная столовая, читальня, детская. Квартиры делились на несколько категорий, от просторных трехкомнатных, рассчитанных на многочисленные семьи, с кухней и ванной, до малометражных с душевой кабиной и «кухонным элементом», для быстрого домашнего приготовления пищи. В условиях жесточайшего жилищного кризиса, который свирепствовал тогда в советской России, эти квартиры казались раем.
Такой дом и был построен в 1928 году на Новинском бульваре, 25а, архитектором М. Гинзбургом, одним из теоретиков «революционного» советского конструктивизма и идеологов домов переходного типа. Грязно-бежевого цвета, с выбитыми окнами и треснувшей повсюду штукатуркой, ныне большей частью выселенный, дом поражает своим удивительным убожеством. «Лента жилых ячеек ... в виде длинного однообразного объема с ритмически повторяющимися элементами», как замечательно описывают его искусствоведы, резко противостоит всей традиции жилища старой Москвы и является подлинным историческим символом своей эпохи. Еще с одним творением Михаила Гинзбурга, правда, не столь выразительным, как коммунальный дом, можно ознакомиться на Малой Бронной, где он построил жилой дом для служащих Госстраха. А коммуна Трехгорной мануфактуры заняла в те же годы и бывший дом князя Щербатова.
Девятинский храм был возвращен верующим в 1992 году. Через несколько месяцев он попал под обстрел во время октябрьских событий 1993 года, но снова уцелел чудесным образом. А в 1994 году его настоятелем стал священник Антоний Серов, внук знаменитого художника Валентина Серова. Не столь давно случилось важнейшее событие в новой истории Девятинского храма. В декабре 2000 года в нем более суток находилась кровоточащая икона Спаса, явленная незадолго до того в селе Державино Оренбургской области. Кровь точилась из-под нимба, покрывая Лик Спасителя. Икону на несколько дней привезли в Москву, и около храма пришлось расставить заграждения, дабы избежать давки – столько верующих пришли поклониться святому чуду и приложиться к образу.
Вторая церковь во имя Девяти мучеников находилась в усадьбе Орловых на Б. Никитской. Интересно, что и эта домовая церковь была освящена во второй половине XVIII столетия по тому же поверию – в связи с эпидемией чумы, охватившей Москву в 1771 году. Усадьба тогда принадлежала графу В.Г. Орлову, а его старший брат участвовал в подавлении московских волнений и организации борьбы с эпидемией. Октябрьская революция покончила с домовыми церквями в Москве, и от Девятинского храма ныне осталось лишь помещение в историческом доме, построенном, кстати, Матвеем Казаковым. В мае 1934 года именно в этом здании впервые открылся исторический факультет МГУ, ныне располагающийся в 1-м Гуманитарном корпусе на Воробьевых горах. Сейчас он торжественно празднует свой 70-летний юбилей.