Самобытность и эпигонство

Когда видишь по «ящику» тетеху лет 30, только что взявшую автограф у свихнувшейся поп-дивы, в помрачении именующей себя Мадонной… когда видишь в ее трясущихся руках CD-диск с заветным росчерком и слышишь произнесенное дрожащим голосом: «Вы знаете, мне кажется, что это самый счастливый день в моей жизни!»… то не оторопь даже берет, а ужас.

Одна надежда – что это сгоряча, может быть, сказано, в порыве, так сказать, экстатического обожания… И то не весело, но все-таки еще оставляет надежду, что все не так запущено. Что, может быть, поулягутся эмоции и поймет человек: есть еще хоть что-нибудь в жизни счастливого и радостного, что может хоть немного приблизиться к радости обладания автографом эпатажной поп-дивы.

Знаете, честно скажу… все чаще охватывает меня чувство, будто я оказался в сумасшедшем доме, где все улыбаются, шутят, болтают без устали, но все – решительно все – сумасшедшие. И ты понимаешь это с ужасом и невольно оглядываешься: не попадется ли кто-нибудь, может быть санитар или врач, кто скажет тебе по-дружески, с грустной, но доброй улыбкой: «Да они ведь больны, дружок… Что поделаешь?» И руками разведет бессильно, но так утешительно.

Но самое страшное то, что нигде этого санитара или врача не видно, и еще с большим ужасом начинаешь догадываться, что их именно потому и не видно, что они-то как раз и считаются сумасшедшими, и потому держат их подальше где-нибудь. В каком-нибудь чуланчике, откуда им лучше и не вылезать, и даже для их же пользы…

Я, конечно, утрирую, и много, много в нашем отечестве глубоко порядочных, здравомыслящих, чистых, честных и добрых людей, но ведь и это ощущение «массового безумства», думаю, посещает не меня одного.

Может быть, совсем молодым людям это не так заметно, но для старшего поколения очевидно, что в нашем отечестве наступило время всецелого и поглощающего обнищания, причем не духовного, а именно душевного, нравственного.

Совершенно безумные, невменяемые декларации, поступки, модели девиантного поведения входят в норму, пропагандируются и тиражируются повсеместно, так что само понятие нормы приобретает порой какой-то извращенный и пугающий смысл.

Как перед идолом, обмираем мы в благоговейном трепете перед священным понятием либерализма. Боимся, чтобы нас как-нибудь не посчитали недостаточно демократичными, стараемся угодить и потрафить тем, кто в силу каких-то необъяснимых обстоятельств считается хранителями и носителями этой самой демократии, чуть ли не жрецами, так что им страшно и противоречить. Что вы… Спорить со жрецами все равно что покуситься на истину в последней инстанции!

И вот мы уже с головой погрузились в бессмысленное и беспощадное подражание каким-то нелепым «демократическим стандартам». Подражание самозабвенное и безоглядное. Но если в хороших вещах подражание может быть даже полезно, как полезно для молодого художника копирование картин великих мастеров, то в худших случаях такое подражание губительно и очень быстро выметает из жизни всякую самостоятельность и самобытность. Причем это относится к самым разным областям жизни, начиная с политики и заканчивая бытовыми привычками.

Из детства помню газетные карикатуры, где в бесконечных вариациях изображался толстый буржуй во фраке, с цилиндром и с большим мешком, на котором был изображен знак доллара. Забавно… Но сейчас понимаешь, что за этими карикатурами стояло предупреждение о серьезной опасности. Об опасности, которую мы, несмотря на все предупреждения, увы, проглядели. Это опасность тотального рабства золотому тельцу. Рабства настолько глубокого, что сами рабы уже не осознают своего действительного положения и в бесконечной погоне за сверхприбылью наивно считают себя свободными и неистовствуют, если кто-то смеет посягать на их «свободу» рабства. Невиданного размаха рабовладельческий строй, где рабы яростно борются за свое право оставаться рабами.

Испокон веку в русском народе, в русской душе главным было чувство правды, справедливости – за нее боролись, ее отстаивали, за нее шли на смерть. Теперь же во главу угла у нас поставлена защита эгоизма, самолюбия, причем во всех его отвратительных и непотребных проявлениях. Что это, откуда? Вся мощь государственной машины, власти и силы заискивает перед мерзостью, чуть ли не извиняется, лебезит перед ней только потому, что где-то когда-то было решено, что высшая ценность жизни – это неприкосновенность мерзости. Господи, да что же с нами происходит? Как получилось, что мы обезумели так легко по какому-то заранее скроенному разрушительному шаблону?

Образование, вместо государственной заботы о всестороннем и гармоничном развитии ребенка (причем заботы именно стратегической и дальновидной), отдано на откуп частной инициативе, которая если и сохранила где «прекрасные порывы», то эти порывы, их проведение в жизнь требуют материального обеспечения и… опять все сползает в брутальное зарабатывание денег, в конкуренцию, цель которой – привлечение «денежного мешка»… О воспитании уже речь не идет, так что не редкость современный школьник, совершенно лишенный духовных, нравственных ориентиров, без которых знания становятся лишь мертвым (в лучшем случае) грузом, а в худшем – опасным. Так приходят на память те витебские ребята, которым вдруг взбрело в голову взорвать в метро людей… так… из любопытства… И ведь не дураки же они были, и много, много специфических знаний им пригодилось и из области химии и физики… только ради чего? Сколько людей они погубили, погибли сами и в душе родных навечно оставили страшную, незаживающую рану.

Конечно, первая ответственность за воспитание ребенка лежит на семье. Но где она – семья? Сохранилось ли у нас и само понятие о ней? Говорится ли о подлинном значении и смысле семейных отношений так же широко и масштабно, как о пресловутых сникерсах и памперсах? Нет. Вместо этого внедряется в сознание молодежи совершенно чудовищный шаблон «гражданского брака» – свободных отношений, основанных на эгоизме, на «праве» всемерного угождения собственным страстям и похотям, в жертву которым с легкостью приносятся дети, миллионы человеческих душ, которые оказываются всего лишь побочным продуктом «свободной любви», случайным и нежелательным.

В искусстве – в этом рупоре модных идей – та же ситуация. Большинство современных отечественных фильмов скроено по нескольким лекалам, единственное, но зато проверенное преимущество которых в том, что они «работают», то есть приносят барыш. А все сейчас делается преимущественно и явно для того, чтобы заработать побольше денег. Деньги, барыш, куш – вот что стоит во главе всех предприятий, и вот именно это страшно, что и добро даже только служит обогащению, служит в той степени, насколько может служить. Так что если мы и находим в современном искусстве какие-то отблески добра, то это только те отблески, которые могут отозваться сентиментальной слезой, ни к чему не обязывающим минутным умилением и… привлечь потенциального потребителя. А вот то добро, которое не ограничивается только приятной сентиментальностью, но ломает греховную волю человека, обличает, будит его совесть, не дает покоя и, может быть, ранит с беспощадной, но целительной силой, – это все не входит в сферу интересов современного искусства. А почему? Да потому, что не потакает «ветхому человеку» и, стало быть, плохо или даже совсем не продается. Вот от чего идет мороз по коже: от того, что и добро разделяется на «товарное» и «нетоварное», продаваемое и непродаваемое.

Как получилось, что мы согласились стать угодниками «нового мирового порядка»? И речь здесь идет даже не о каких-то новых геополитических реалиях. Хоть и в этом мы послушно исполнили все положенные «предписания». Но даже геополитика в данном случае всего лишь производное от изменения внутренней жизни, следствие утраты подлинной самобытности. А основу самобытности в отечестве нашем всегда составляло не что иное, как глубочайшая вера. И если мы утратили веру в Бога, а затем утратили веру в государство, то теперь «без Царя в голове» с непостижимой легкостью приняли новую веру – веру в обезбоженного, разъедаемого страстями, гибнущего человека как в последнюю истину и высшую меру всех вещей. Мы стали уже частью этого «нового мирового порядка», и если что-то еще противится этой обреченной и гибельной системе, то это Православие, вера в ее сознательном и деятельном измерении.

Кирилло-Белозерский монастырь. Молитва инока. Фото: архиепископ Вологодский и Великоустюжский Максимилиан

Но для этого нам самим нужно, обязательно нужно стать подражателями и последователями Христа, не по названию только, которое мы почти все и сейчас носим, но по вере своей самой глубинной, сердечной и определяющей, по образу своей жизни, по решимости и стойкости в исполнении заповедей – вот в чем сокрыт для нас единственный источник возможной самобытности. И без этого «облечения во Христа» никакой самостоятельности, самобытности и оригинальности у нас не будет. А будет все большее катастрофическое сползание в подражание безумству этого мира, который не просто уже лежит во зле, а семимильными шагами приближается к своему моральному разложению.

Самобытность не вылепливается сама по себе, не придумывается и не выстраивается только внешними средствами. Вот почему все попытки «возродить самобытность» по прежнему образцу выглядят искусственно и неубедительно. Истоки подлинной самобытности – в глубинах духовной, а затем уже и душевно-телесной жизни. И именно нужно, чтобы эта глубинная духовная жизнь устоялась в народе, стала «фоном» повседневной реальности. Должно пройти время становления этой скрытой жизни, прежде чем ее проявления станут очевидными, прежде чем она даст свои первые всходы. Вот наше время – это как раз «неблагодарное» время сеяния. Когда наяву еще ничего как будто не происходит, и кажется, что ничего не меняется к лучшему и все тонет в безнадежной рутине.

Но пройдет время, и появятся первые всходы, а затем и плоды нашей действительной самобытности. Эти плоды привлекут внимание, вызовут удивление и интерес, заставят многих иначе взглянуть на самих себя и на окружающую действительность. Эти плоды, несомненно, повлияют на изменение и преображение нашей духовной, нравственной жизни, и тогда, быть может, станут, как это бывает во время океанского отлива, отступать воды корыстолюбия и жадности, пошлости и лукавства… Ведь все дело в соотношении, в пропорциях добра и зла, если говорить прямо. И если мы понимаем, что никогда не исчезнет из нашей жизни дурное эпигонство и подражание, то, по крайней мере, мы можем надеяться, что оно не будет больше носить такого тотального характера, как сейчас. И напротив, мы верим, что милостью Божией при нашем терпеливом участии все большее распространение получит тот самобытный дух, основу которого составляет благодать, воспринятая и творчески освоенная нашим народом.