Он встретил нас хорошо. Он – это «мсье Париж», столькрат овеянный чем-то и окутанный тем же. Сначала – электричка до города, при езде на которой ты не уверен, видишь ли пригород чудного города или пыльный пригород другого географического объекта. Потом… что потом? Суп с котом вместо лукового супа. (Суп был в свое время и не подкачал.) Слово «потом» произносится слишком по-французски. «По-том». Это слово можно принять за «картошку» на языке Экзюпери, стоит произнести его соответствующе, убрав «т» и одно «о». Потом – выход из поезда и встреча (с кем бы вы думали?) с проповедниками «Сторожевой башни», то бишь – «Тур де гарде», французскими иеговистами. Они улыбаются мне, и я – им, но только до момента узнавания.
***
Памятник Бальзаку на улице Распай |
Где ж башня, чтоб почувствовать: «я – вошь»?
***
Разместились. Освежились. Стряхнули страх с восторгом вместе. Восторг, конечно, не от впечатлений, которых еще нет, а от мысли, где ты. Пошли гулять. Се лучший способ узнаванья улиц в том городе, где прежде не бывал – пойти вперед, вперед напропалую. Приходим к кладбищу. Иного варианта быть не может. «Я еду в Европу и знаю, что еду на милое сердцу кладбище», – примерно так писал Достоевский. На кладбище Монпарнас, что возле нашего отеля, лежат, как утверждает указатель, Сартр, Кортасар и еще много кто. Было бы ложью сказать, что я их совсем не знаю. Репетицию сартровской пьесы «За закрытыми дверями» я видел когда-то добрую дюжину раз. А кортасаровской «Игрой в классики» зачитывался с большим удивлением в армии. «Маска, я вас знаю». Я снова мысленно дома. Молиться ли, не знаю, но крещусь. (Жан Поль был совершенным атеистом.)
***
***
Дом инвалидов |
Зашли в храм святого Франциска Ксаверия, когда Дом Инвалидов уже впечатлял размерами и понуждал взяться за фотоаппарат. После шума улицы тишина и прохлада католических святилищ действует умиротворяюще. Играл орган, и пара человек молились сидя. Я бы остался дольше. Я люблю прохладу незнакомых храмов, их надписи на чужом языке, которые угадываешь по контексту. Venite adoramus. Придите, поклонимся.
Но мы ушли быстро, минут через пятнадцать. Прошли мимо священника (чернокожего), сидящего с книгой в конфессионале в ожидании кающихся. На то, что кающиеся сейчас придут, не указывало ровно ничего.
***
По дороге, мимо муравейника лежащих на газонах и не спеша гуляющих людей, набредаем на памятник в честь провозглашения Декларации прав человека и гражданина. (А камень и бронза, напомню, кричат на всех перекрестках о своих трактовках истории.) «Се – петит кошмар», говорящий об истории человечества больше целых библиотек. Каменный обрубок наподобие высокого жертвенника, а перед ним два шпиля с человечками на вершинах. Человечки символизируют идею стремленья к свету и счастью. Между тем они уродливо малы и их ничтожность очевидна. Таковы революции с их инфернальными порывами. Залез клоп на бутылочную пробку, задрал лапки вверх, а-ля молится небу, и не понимает, что он смешон и гадок одновременно. Вспомнился анимационный фильм по «Сну смешного человека», где такой же клоп на вершине пирамиды голосом Кайдановского озвучивал идею замены веры наукой. А в это время «ретрограднейший» человечек внизу из глупого куража и вредности выбивал ногой камень в основании башни счастья. И все полетело, и все рухнуло, и запылило, загремело костями, камнями, книгами, полными гордой лжи.
***
Здесь на лужайках лежат, справедливо полагая, что на то она и трава среди города, чтоб лечь на нее и смотреть, как перепархивают с ветки на ветку птицы. Почему так же просто к этому не относятся у нас? У нас берегут траву, железо, камень, только не людей. Хотя люди наглы, и их нужно сдерживать. Поэтому и лежать можно не везде. В нужное время подойдет жандарм и даст понять, что вы, месье, лежите незаконно. Мы очень заторможены, закомплексованы, зажаты. Это не совсем плохо. Иногда это просто – благословение. Но временами чувствуешь, что приехал из какого-то другого мира с другими законами. Где грань? Где норма? Где аптекарски взвешенная середина?
***
Из деталей: машины через одну в сплошных микротравмах. Царапины, мятые бамперы, ободранные бока – следы парковок в этой атмосфере романтической тесноты. Романтики, впрочем, не все. (Сам видел, как таксист толкался и порывался драться с пешеходом на «зебре».) Еще возможно, что это – следы иного отношения к машинам. Для них это рабочие лошадки, которых кормят, но чрезмерно не вылизывают и не дрожат над ними. Они действительно не роскошь, а необходимое средство передвижения. К тому же, вероятно, у многих есть не одна машина, а больше.
***
Ночь на новом месте. Сплю без задних ног и просыпаюсь от звуков, которые издает мусоровоз, опорожняя уличные баки внутрь своего кузова. Нас об этом предупреждали.
Всегда считал главным делом побывать на русском кладбище, если окажусь в Париже.
В Сент-Женевьев едем в пригородной электричке, изрядно намаявшись в попытках разобраться с направлениями в подземном франкоговорящем лабиринте. Французский здесь нужен как хлеб. Свой корявый, хромлющий английский можно оставлять в сейфе отельного номера и доставать свой ползающий, рахитичный французский. Слов хватает, чтобы высказать пожелание и задать вопрос. Но тебя понимают и в ответ тарабанят на своем родном так, словно ты – парижанин. В результате – каша в голове и глупое выражение лица. Французский просто необходим.
***
В городке, когда-то оккупированном русскими эмигрантами, теперь трудно увидеть белое лицо. Алжир, Сенегал, Марокко и прочие бывшие колонии исправно поставляют новых граждан Французской республики с внешностью, не похожей на Жанну ДʼАрк или Мопассана. Впрочем, Дюма-отец был тоже чернокожим. Стихийный расист, спящий внутри (а он есть, этот расист), должен смиряться. Пусть смиряется. Но грассирующая гортань современного француза принадлежит в большинстве случаев широкоскулому лицу с полными губами и кожей цвета кофе без молока. В автобусе по дороге на кладбище, если закрыть глаза, а потом открыть, можно подумать, что едешь в одной из африканских стран. Нам по первости непривычно.
***
Русское кладбище под Парижем |
Великая скорбь, вечное чувство странничества и бесприютности, вечная мысль «за что?», и некий ропот на Творца, но все же верность Ему и молитва, то затухающая от усталости, то разгорающаяся от внутренних скорбей. Чей это портрет – евреев или русских, переживших изгнание? Тех и других, пожалуй.
***
Нотр Дам де Пари |
***
Собор туристами превращен в подобие вокзала (по многолюдству). И тут уж ничего не попишешь. Из всех церковно-католических красот мне больше по душе витраж. Витражи в соборах – это яркие пятна радости среди прохладной тяжести, многовековой серьезности и волевых напряжений. Еще деталь: если храм не кишит кишмя саранчой жадных до впечатлений туристов, то его порог словно отсекает уличный шум. Зайди, садись напротив алтаря и забывай о том, что есть беснующаяся жизнь, и она движется сразу за стенами храма по своим, далеким от всякой молитвы законам. Ты зашел, по сути, в иную эпоху и скоро выйдешь отсюда, потому что живешь «там», а не здесь. Так не спеши хотя бы в эти редкие минуты. К тому же, ноги так гудят, что скамья так же вожделенна, как вода при сильной жажде. Не спеши. Ты в Париже (сказал и дернул головой от удивления). Ты в Париже, а Париж – в истории человечества как драгоценный камень в короне.
Камень. (Пауза.) В короне.
***
Ну вот и я, «земную жизнь пройдя до половины, вдруг прителёпал в Люксембургский сад». Все, как написано: «Кругом гуляют дамы, господины. Жандарм синеет в зелени, усат».
Квадратами пострижены деревья. Фонтаны бьют, сидят на лавках милейшие местные старики, которые – отмечу – не везде таковы. И королевы в камне стали широким кругом на постаментах, чтоб царственно озирать оживление многолюдства, в свой черед временно занимающего это жизненное пространство. Конечно, есть здесь и та, которую воспел Шиллер, о которой рассказал Цвейг и которую пощекотал Бродский, – Мария Стюарт. А еще есть статуя Свободы, все с тем же факелом в руке, злыми глазами фурии и венком с шипами на голове. Это ее многократно увеличенную копию французы подарили Нью-Йорку. С этой точки зрения Нью-Йорк есть сын Парижа. Отсюда туда – импорт: идеи Равенства, Свободы, Братства, обилие чернокожих братьев и даже статуя. Все сходится.
Париж, твои сыны на все сумели повлиять! Стоя на их костях, теперь легко здешним модельерам, певцам и парфюмерам навязывать свой вкус другим народам. Ведь раньше них покоряли чужие умы здешние философы, политики и писатели. За спиной такого авангарда удобно могут теперь идти в свои маленькие атаки булочники, кондитеры и визажисты.
По-моему – так.
Но это не ворчание. Это мысли, просто мысли, шелестящие, как листва, и сменяющие друг друга.
***
Я уже скучаю по дому и вообще печалюсь, расплескивая печаль медленными прогулками и верченьем головы по сторонам. Привычное нытье в душе, словно от невытащенной пули.
***
Лувр! Это же надо отстроить такое грандиозное явление, не вмещающееся в слова. Чтобы жить в нем и принимать послов иноземных держав! Теперь здесь на стенах и в коридорах расположены творческие восторги и безумие тысяч художников, переплавленные в произведения искусства. Лувр для глаз и мозга – это залп «катюш» и танковая атака Гудериана. Что можно посмотреть за день? А за неделю? Только каплю. А если постоять и подумать? Часть капли некую. Сюда нужно войти, чтобы отсюда выбежать. Так мне кажется, и так я сделал. Особенно несносен Леонардо. На его картинах сплошь демонские улыбки. Как тот «Ангел молитвы» Врубеля, который, по правде, больше похож на беса в стихаре. Было бы больше ума – было бы меньше восторгов.
Лувр |
А вот еще картинка: старая китаянка-туристка кормит голубей. Но не просто крошит им хлеб, а жует хлеб вместе с вареным яйцом и эту кашу бросает копошащимся птицам. Бегом отсюда!
***
Пытаюсь объяснить себе бегство из Лувра и нахожу образ. Это то же, как если бы пришел в хранилище древних книг. По-доброму, там надо жить или проводить долгие месяцы. Пришел, взял один манускрипт, почитал, сделал выписки и ушел – переваривать прочитанное. А если бы тебе сразу вынесли все книги и рукописи, да столько, что ты и названия перечесть бы не успел? Это было бы злой насмешкой, дразнилкой, чем угодно. И ты ушел бы, обидевшись и жалея, что не можешь приходить сюда ежедневно на полчаса. Вот так и Лувр. Так же точно и Ватиканский музей. Так же и Библиотека Конгресса. Так же и Эрмитаж. Все великое так. Со всем великим нужно работать и не расставаться годами. А вот так «отмечаться» в духе иллюстрации к «Восстанию масс» очень тяжело и неприятно.
***
Недалеко от Лувра храм. Он не огромен и поэтому особенно красив. Но в середине! Что это? Два молодых человека арабской внешности (парижане) снимают клип на цифровую камеру. Тот, которого снимают, одет в шутовскую рясу, у него огромный деревянный крест на груди и электрогитара в чехле из меха. Он дергается и извивается на фоне входа, потом – в приделе у бокового алтаря. Потом всходит на кафедру проповедника (!) и извивается там. Потом они подложат под эти кадры громоподобную адскую музыку и будут считаться в соцсетях «креативными художниками», клипмейкерами. А охраны нет, и служителей нет, и некому прекратить это издевательство над домом молитвы, стоящим здесь с незапамятных времен. И мы – туристы здесь, а они – французские граждане, кривляющиеся на корнях дерева, в ветвях которого свили гнездо когда-то их родители.
У всех на слуху дома все еще московские «пуськи», и я понимаю, что безнаказанные насмешки над церквями – это преддверие гроба, в который многие желают положить христианский мир и его культуру. А может, она уже лежит в гробу и только крышкой не накрыта? Мережковский, лежащий под Парижем, и Розанов, лежащий в Троицкой лавре, согласно говорили, что хам сожрет изнутри христианский мир, словно паразит, пожирающий внутренности.
***
Гуляя вечером на Монпарнасе, набрели на храм Нотр Дам дю травай – церковь для рабочих, видимо, железной дороги (вокзал рядом). Романский стиль лучше готики. Он лучше всего: и классицизма, и барокко и т.п. Романский стиль честнее, строже и ближе к подлинной жизни. Вечером отсюда видно, как расцвечена наподобие новогодней елки Эйфелева башня. На ней – вращающийся прожектор, разрезающий темноту на много километров вокруг и заставляющий вспомнить тепловой луч в руках огромных чудовищ из «Войны миров». Расцвечена огнями и Тур де Монпарнас. Но далеко от центральных улиц удаляться опасно. На каждом шагу – кучки чернокожей молодежи, а я не уверен, что со всеми подобными парижанами можно весело болтать о Верлене и Бодлере в темноте.
***
Париж. Триумфальная арка |
Еще деталь. Мимо нас прошла молодая неприятного вида девушка, похожая на цыганку, и сделала вид, что подобрала с асфальта возле наших ног золотое кольцо. Показала нам: мол, не ваше ли? Классический развод для наивного туриста, только что слезшего с Триумфальной арки. Возьмешь кольцо, а она поднимет крик, что ты его украл, сбегутся подобные ей сидящие в засаде персонажи, и – беда. Поймали вора. Теперь плати, чтобы отстали. Но мы все же приехали из страны, где о воровстве и мошенничестве знают чуть больше, чем о картинах Лувра. Даем знак: «иди, мол, дальше», и она, лукаво улыбаясь, уходит. Через пару шагов к ней присоединяется еще одна «красавица», видимо, из засады вышедшая.
Кстати, и в Лувре на всех языках висят предупреждения о карманных ворах. То есть «тиха украинская ночь, но сало нужно перепрятать».
***
Утро третьего дня навалилось тяжестью. Мысль: «А как жили беженцы и эмигранты?» Ответ: «Непостижимо». Весь день идет дождь. На кладбище у могилы Тарковского висел зонтик на ветке дерева. Мужской, добротный, с деревянной ручкой. Хотели взять, потом подумали, что негоже с кладбища вещи тащить, пусть даже и от Тарковского. А когда промокли на улице, подумали, что, может, это был подарок от Андрея Арсеньевича. Так совершенно по-интеллигентски запутались в трех соснах и гуляли под моросящим дождем по асфальту, на котором отражаются огни светофоров. Деньги есть, и купить можно, но желания обрастать вещами нет.
***
Сакре Кёр |
***
В храмах много листовок и брошюр, по которым видно, что католическая жизнь Парижа не дремлющая, но активная. Плотные объявления о службах, исповедях. Службы есть григорианские (видно, по древнему чину) и интернациональные (не знаю, что это). Есть лекции на тему «Христос – Слуга и Господь», «Гефсиманская скорбь», «Вечная Евхаристия». Висят карты и указатели, где можно причаститься и когда. Книги Люстижье. В основном о молитве и литургии. Знаки папских посещений – и Бенедикта, и Войтылы. «Париж стоит мессы», как сказано однажды, но и мессу до сих пор любят в Париже.
***
Мы вчера весь вечер с женой за бутылкой простого, но хорошего вина болтали под магнолиями во дворике гостиницы о Бродском и Ахматовой. Еще о Гумилеве, и Мандельштаме, и Тарковском-старшем. И было так хорошо-прехорошо. По памяти читались сами собой давно не перечитывавшиеся стихи. Очевидно, поэтому на следующий день нам обоим плохо. Залезли на пик – милости просим скатиться. Знаки жизни – это синусоида. Ровная линия на медицинской аппаратуре – знак смерти пациента. Вот мы и живы. Вот нас и штормит. Сильно худо на сердце, так что крикнуть хочется. Потом отпускает, но не до конца. Опять накрывает, и в это время можно ругаться по пустякам, говорить лишнее, вспыхивать, как спичка. Человек сложен, и слаб, и глуп, и беззащитен, и трогателен. Так мне кажется.
***
Отдельная тема – лица. Туристов видно сразу (сам – турист). Очень красивы мужчины-парижане около пятидесяти. Красивы не маскулинной красотой, а чем-то таким, что я выразить пока не в силах. Есть ум в глазах, какое-то достоинство, опрятность во внешнем виде. Все в строку: седина, очки, шарф, пиджак, походка, манера разговора (нужное подчеркнуть). Особенны старушки. Не знаю, право, какими глазами сегодня смотрят на мир те, кто видел немцев, марширующих под Триумфальной аркой, кто слышал новости с фронта, когда оставляли Вьетнам, кто жил во время студенческих бунтов 1960-х.
Заметны по внешности немцы, норвежцы и вся «нордическая рать». В них характерна некоторая блеклость и грузность. Заметны англичане. Все они образуют треугольник: немцы – французы – англичане. В истории они – «заклятые друзья». Французы воевали и с немцами, и с англичанами долго. Те тоже воевали и между собой, и друг с другом, разделяя мир, сталкиваясь за колонии и за смысл жизни. Теперь все вместе. Но глазу, не вооруженному ничем, заметно, что «Европейский дом» – клубок противоречий. Частично их решили и решают. А частично – стараются не думать. Забвение – вот лучшее лекарство. Люди с хорошей памятью рано или поздно предъявляют счета и хотят выяснять отношения.
А где здесь мы? Вот я стою физически на Гаре де Монпарнас, но включен ли я в эти клокочущие процессы или так только – погулять вышел?
***
День не брался за перо, то есть не садился за клавиатуру. Осваивая окрестности Сены, истаптывая мостовые, скользя глазами по фасадам и впиваясь внимательно в надписи на них, настолько истоптали ноги, что, увидев вход в метро на станции «Инвалидов», чувствовали себя именно этими последними. По телевизору в эти дни обсуждают вопрос отношения французов к однополым «бракам». 75% против, 6% безразличны к проблеме. Остальные – за. Остальных почти 20%, то есть каждый пятый. Их очень видно на улицах. Вертлявые мужичонки, держащиеся за руки, сначала не бросаются в глаза. А потом ловишь себя на мысли, что таких пар довольно много. Возможно, представители именно этой категории людей превратили могилу Оскара Уайльда в место паломничества. Странный монумент летящего существа с лицом египетской мумии весь обцелован. Чего ради?
Старые дорожки мощены так, как мостили Париж до Наполеона Третьего. Кареты по таким булыжникам, вероятно, гремели нещадно, и ноги приходится изрядно мучить. Так замощен и Львов. Он действительно местами очень Париж, что для меня стало очевидным.
Чувство от кладбища: камень, камень, море камня. Мертвым телам и разлагаться-то негде. Негде временно, до воскресения превращаться в прах. Вся цивилизация – это тяжеловесный камень, обработанный резцом и легший над уснувшим прахом в виде статуй и надгробных крестов.
Но важно то, что на кладбищах, являющихся по сути музеями, до сих пор хоронят людей. Они действующие, а не музейные объекты, и великие мертвецы смиряются с простым и современным соседством в духе декларации общих прав человека и гражданина. Это вызывает уважение.
***
Здесь грязно. Не то чтоб грязно, но небрежно, не по-педантски. Мусор убирают специальные машины, но он уперто остается на месте, а машины уезжают дальше, жужжа щетками. Причина мусора – либо наводнение туристов, либо вторжение гаитян, которых сначала рисовал Гоген, а потом они сами вживую сюда приехали (шучу). А возможно, парижане совсем не чопорны и не страдают от отсутствия тождества между повседневностью и аптечной чистотой. Охотно верю, что Париж до Хаусмана был невыносимо грязен, а во дворцах напрочь отсутствовали оборудованные отхожие места. Но пыль, небрежность, отсутствие стерильности говорят еще и о том, что жизнь длится, а не превращается в сплошной музей, на чей паркет не ступишь без войлочных тапок. Французы так много сделали (наломали, наследили, накуролесили) в истории мира, что теперь можно было бы отдыхать и творчество ограничить Луи де Фюнесом. Однако жизнь длится, и кругом люди читают книги, а значит, думают о чем-то и до чего-то додумываются.
***
***
В Евстафии оказались внезапно на вечерней мессе. «Париж стоит мессы». Священник арабской внешности, не поднимая глаз, читал проповедь. Его сидя слушали представители всех категорий верующих: пара старушек, старичок, молодой парень с книгой в руке, женщины средних лет, молодая китаянка, один негр и один мужчина с внешностью Пьера Ришара. Всего человек двенадцать. Потом проповедь завершилась и началась Евхаристия. От Санктуса все совершенно понятно: и «примите, ядите», и «Твоя от Твоих». Если принять во внимание, какой муравейник снует за стенами, то эта капля молящихся людей (а они истово молились, читали вслух Символ и «Отче наш», а не просто стояли) похожа на катакомбных христиан императорского Рима. Они своеобразные исповедники, хранители той веры, которую получили в наследство. Подумалось: войдет сейчас толпа агрессивных идиотов, смеющихся над заповедями и ненавидящих Церковь, – и все. Никто не защитит. Патер и так служит под звук кашля туристов, звонков их мобильных, под хлопанье дверей. Он даже вздрагивает в ответ на посторонние звуки и озирается неуверенно. Но он служит, он хранит и проповедует веру, и с ним молится горстка людей, знающих, зачем нужен храм. Я стал слезлив, как старикашка, и часто вытираю с глаз непрошенную влагу.
***
Жирная почва, в которую очень давно было брошено святое семя, – вот что такое Франция. В ней на глубине без труда можно заметить ту старшую и любимую дочь Католической Церкви, о которой писали и говорили многие. А потом из узловатых и живучих корней, уходящих далеко вглубь почвы, выросли и появились те бесчисленные ветви ампира, барокко и рококо. Потом были технические открытия, воздухоплавание, фейерверки неакадемического искусства, кинематограф. Были кофейни, поэты, манифесты художественных групп, опустошительные войны, потерянные поколения, строевой шаг немецких войск под Триумфальной аркой. Была целая куча мала всего того, что многие из нас знают по верхам, по звуку и по случаю. Но в глубине таится самое главное. Не будь той Франции, за которую воевала Жанна, не было бы ни Вольтера, смеявшегося над Жанной, ни Сартра, корчившегося от одной мысли о Боге, ни жены Сартра, 30 лет прожившей напротив кладбища, где ей потом пришлось лечь под камень. Все главное присыпано пылью забвения или просто невнимательности, безразличья. Слишком красиво звучат мелодии Поля Мориа, слишком разноголоса толпа ввечеру, и слишком много всего, чтоб понять, откуда все взялось.
***
Только сегодняшним днем жить нельзя. Но и только прошлым жить тоже нельзя. Нужно жить прошлым и настоящим, добавляя в них каплю вечного. Станции метро в Париже пестрят именами с приставкой «Saint». Сен-Дени, Сен-Поль, Сен-Себастьян, Сен-Жермен. Десятки и сотни топографических мест носят свои имена в связи с храмами, воздвигнутыми в честь великих святых. Хотя бы произнося эти имена, люди связываются с историей в ее глубоком измерении. Для сравнения: у нас Арсенальную можно было бы назвать Лаврской, или Театральную – Свято-Владимирской. Пока нет этого. А должно же быть.
***
В метро беру и просматриваю кем-то прочитанную и оставленную утреннюю газету. В ней небольшая духовная рубрика. Краткое упоминание о святом дня, цитата из его книги, размышление Аполлинера о религии. Языка хватило, чтобы понять: он пишет кому-то в письме, что все великое и глубокое в нашей жизни – от Бога и с Ним связано. Вот так. Живет, значит, Париж жизнью многоуровневой и сложной. И в ежедневной газете есть ежедневные слова о вере, а не только сводки с полей политических баталий. Люди едут в этот город за легкостью и ищут этой самой легкости, а ее либо нет, либо она оплачена чьей-то серьезностью. Отнестись к Парижу легкомысленно – значит проявить себя самого как человека легкомысленного, себя принести сюда и сказать затем, что здесь все такие, как ты. Это ошибка.
***
Saint Leu de Paris |
***
Еда вкусная. Очень. Хлеб вкусный. Даже горчица. Пиво многих сортов отличается по вкусу, а не как у нас – одно и то же. Понятно, почему барин дореволюционный выписывал поваров из Парижа. Нужно жить настоящим, плюс историей, плюс – капля вечности. Настоящее – это вкусная еда и пазлы лиц на тесных улицах. История – это кладбища. История – это всегда прежде всего кладбище. А вечное – это храм и молитва в нем. Мне искренне жаль, что Восток и Запад христианства не вместе вот уже столько лет. Мы бы могли очень обогатить друг друга. Но могли бы и развратить. Второе вероятнее. Поэтому мы и не вместе. Иных ответов не вижу.
***
Хочу и не могу представить себе древний Париж, когда храмы были те же, а машины еще не гудели, витрины не сияли и бульваров не было. Зато самое главное уже было. А потом остальное завертелось, нанеслось, и скоро за его слоями уже не разглядишь главного. Скоро с дотошностью археолога нужно будет откапывать и открывать для себя нижние слои. Если Бальзак и Золя кажутся слишком глубоко лежащими явлениями, то что говорить о том, что глубже; о том, в сравнении с чем Бальзак – наш современник.
***
Вспоминаю, что пока летели в самолете, читал «Вокруг света», весь посвященный Бородино и войне 1812 года. Удивило, что Бонапарт в Москве восторгался архитектурой Новодевичьего монастыря, но приказал его взорвать перед уходом из Москвы. Про храм Василия Блаженного сказал тоже: «Взорвать мечеть с множеством башен». Оба приказа по разным причинам выполнены не были. Колокольню Иоанна Лествичника успешно заминировали и подорвали. Она треснула, но устояла. Крест с нее сбросили. Культура, однако.
***
***
Чтобы заново полюбить дом, нужно на время дом покинуть. Как в любви – поссориться и разругаться, чтобы обновить затем отношения. Вот и я уже хочу домой так сильно, как сильно ждал маму в конце дня в детском садике. Но и в Париж я захочу со временем. Знаю, что захочу. А еще перечитаю по возвращении Гюго и дневники Родена и захочу в Амьен, в Лион, в Тулузу, в Авиньон… Я всюду захочу, и всюду устану, и всюду затоскую. Зане человек противоречив, и слаб, и глуп, и загадочен. Так мне кажется.
***
Мир тебе, город святого Дионисия и святой Женевьевы. Мир твоим жителям и гостям, твоим гостиницам и музеям. Пожелай же нам мира и ты. Нам, садящимся в самолет и хотящим уже через малое время посмотреть на тебя сверху вниз. Но без высокомерия, а с любовью.
Дай Господь вам помощи!
Можно подумать, в Европе шагу ступить нельзя - везде гомосеки.
Вот так и в Америке думают, что в России медведи по улицам ходят.
Есть, есть и среди католиков искренне верующие люди. И в Европе есть немало хорошего.
И слава Богу за то, что послал нам харизматичного проповедника, талантливого писателя с прекрасным стилем и юмором, живого, умного и искреннего христианина! Помоги и спаси всех Господь.
Стоит ли умиляться страстностью католической литургии, ее малолюдностью?! Нельзя подменять духовное душевным!!! Как можно катакомбных христиан уподоблять нынешним католикам?!
«О сем надлежало бы нам говорить много; но трудно истолковать, потому что вы сделались неспособны слушать. Ибо, судя по времени, вам надлежало быть учителями; но вас снова нужно учить первым началам слова Божия, и для вас нужно молоко, а не твердая пища.» (Евр. 5: 11-12).
"Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом! (1 Кор. 15: 57)
Тем кому не понравилось "рязанское лицо" в тексте - не видят бревна в своем глазу!
Православная Россия - первая по числу абортов в мире, у нас миллионы людей гибнут от алкоголизма и табака, детдома переполнены детьми, медицина - на низком уровне и т. д. А вы все про "cодомитов" в Европе, когда славянские женщины продают себя в публичных домах по всему миру!
Спаси Бог нашу страну и христианскую Европу!
Лучше вернусь к своему любимому чтению, зовущему к покаянию, исправлению своей жизни, любви к Богу и ближнему, и понуждающему на деле, по мере своих сил, идти на этот зов.
Только многие комментарии навеяли грустные мысли, но в России, видно, всегда так (было и будет?) - стоит искренно написать о своем сокровенном (мыслях, впечатлениях, потоке сознания), и обязательно найдутся любители покритиковать, причем зло... Грустно от того, что многие вроде бы верующие комментаторы не замечают своего духовного состояния. Прости нас, Господи!
Блин, действительно...
Когда мы приходим в батюшке, мы ждем от него (поучения, утешения и так далее). И это правильно.
Но сейчас батюшка пришел - к нам, чтобы поговорить не о нас, а о себе. Разве это преступление? И почему мы только требуем-требуем-требуем... и не хотим ни понять, ни разделить чужую грусть или радость, не имеющую отношения к нам...
Осень с дождями и опавшими листьями - время раздумий о жизни и смерти, стихи, чужой город, древний и новый одновременно... Грусть и радость... Все очень просто. Обычные человеческие чувства, вечные и заново рождающиеся в душе... И мы или смогли их разделить, или снова начали требовать - нет, батюшка, о тебе неинтересно, давай о нас, для нас, нам...
Да мой Париж именно такой как описан автором...
Как будто повторно попал туда, спасибо!
Вообще - я за всю жизнь только один раз был в Чехии несколько дней и всё, мне хватило, больше я в т.н. Европу ни за что не поеду, разве что в Грецию. Смотреть там на содомитов? В Азии такое бывает, но в понятных местах: езжай в Патайю, там насмотришься, в резервациях для них, а вся Европа теперь - та же Патайя.
Прочитала вашу статью о Париже. Мне кажется, вы его совершенно не поняли, кроме того, в вашей статье много неточностей от простого незнания вопроса. Надо готовиться к поездкам. :)
Один пример: вы привели фото арки Карузель, а написали, что это Триумфальная Арка.
Я уже не говорю о том, что камень на кладбищах Парижа — это только памятники, внизу-то у тел обычная земля, почему вы говорите, что им негде тлеть?!
Много еще других несоответствий, их так много, что по-хорошему нужно писать статью-опровержение.
Вот оно как! Оказывается, евреи называющие Христа обманщиком (в том числе и в Талмуде) верны Творцу.
Ну, а про рязанских трактористов - не удивляет. Некий налет презрения к простому народу нередко сквозит в работах отца Андрея, что и было подмечено уже не раз.
Трудно не нарушить иерархию священник – мирянин, говоря о статье «Париж» о.Андрея. Как может протоиерей Русской Православной Церкви написать о творении Божием, о человеке, что человек глуп, беззащитен и т.д.? Как может служитель Церкви, смакуя, рассказывать о сортах пива? Как лицо жениха, похожее на лицо рязанского тракториста, может заставить православных людей прыснуть со смеху? Ведь именно простые работяги вызывают уважение. Что этот рязанский парень (нарочно утрирую) видел, кроме своего трактора и рязанских полей?
Статья понравилась своими красочными зарисовками, и я ей рукоплескала бы, если бы эта статья не была написана священнослужителем Церкви Христовой.
За информацию о том где находятся мощи св.Елены спасибо.
Всегда читала Ваши статьи, о.Андрей. Были из них спорные. Были статьи, которые отозвались в сердце. Но, к сожалению, после этой статьи хотелось плакать. Простите, Батюшка.
1) Нет, "по(то)м" не произносится как "картошка" на французском, а как "яблоко", картошка это "пом дё тер", т.е. "земное яблоко".
2) Эйфелевая башня - не "Тур д'Эйфель" а "Тур Эйфель".
3) В Сент-Женевьев-де-Буа, Надо тоже упомянуть очень красивую могилу Рудольфа Нуреева, с ее мозаикой!
4) Нельзя назвать "Сакре-Кёр" - "Покаянным трудом Галликанской Церкви", по моему: в французском католицизме "галликанизму" (центробежной силе) янсенистов, парламентов и республиканского духовенства ВСЕГДА противостоял "ультрамонтанизм" (центростремительная сила) католической Лиге, иезуитов, королевского престола и затем монархистов. Сакре-Кёр, в этом контексте, символизирует триумф ультрамонтанизм и воля устранения галликанского спора в национального примирения. Стройка Базилика была одобрена французским парламентом "3-ой Республики".
5) Да, в католических храмах Владимирская Богоматырь очень часто висит, как и Иверская Богоматырь и Рублевская Пресвятая Троица. Иконы Св. Серафима бывает реже, но все монахи, духовники и начитанные католики знают его беседу с Мотовиловым. Да и Богоматырь Семистрельная, это в начале католическая тема, которую приняли в православие, думаю, в начале ХVII в. А кроме Сент-Женевьев, вы не посетили православный Париж? Храмы Св. Александра Невского, Трех Святителей, Богоматери Радости Всех Скорбящих?
6) Очень советую посмотреть другие французские города, чем Париж! Вы называете Амьен (ради Жюлю Верну?) это неплохо, а еще и Лион, и Тулуз, и Авиньон, да, хороший выбор. Столица Галлии, "Розовой город" и понтификальная столица. Но я бы Вам тоже посоветовал Страсбург, мост между Германией и Францией, одновременно европейский и глубоко французский, и Тур, город Св. Мартина Милосердного, Бальзака, Декарта и Рабле, и который не потерял свой средневековый блеск. Попробуйте и Ле-Пюи-ан-Веле, лазать туда - сложнее, но стоит, поверьте.
Ах и Владимиру:
1) ЛЮБОЙ французский город чище Парижа! (кроме Марселя, признаюсь)
2) православные эмигранты негде не объединены, негде в мире. Среди них были, и есть, и великие духовники и мыслители, как Св. Иоанн Шанхайский и Сан-Франсисский или С. Булгаков или Вл. Лосский, но заграничные православные христиане - прежде всего иммигранты, живут больше в сохранение национальных традиций, чем во Вселенной церкви.
1) Нет, "по(то)м" не произносится как "картошка" на французском, а как "яблоко", картошка это "пом дё тер", т.е. "земное яблоко".
2) Эйфелевая башня - не "Тур д'Эйфель" а "Тур Эйфель".
3) В Сент-Женевьев-де-Буа, Надо тоже упомянуть очень красивую могилу Рудольфа Нуреева, с ее мозаикой!
4) Нельзя назвать "Сакре-Кёр" - "Покаянным трудом Галликанской Церкви", по моему: в французском католицизме "галликанизму" (центробежной силе) янсенистов, парламентов и республиканского духовенства ВСЕГДА противостоял "ультрамонтанизм" (центростремительная сила) католической Лиге, иезуитов, королевского престола и затем монархистов. Сакре-Кёр, в этом контексте, символизирует триумф ультрамонтанизм и воля устранения галликанского спора в национального примирения. Стройка Базилика была одобрена французским парламентом "3-ой Республики".
На мой взгляд, статья больше светская и потому в рамках данного сайта вызывает у некоторых читателей раздражение (трактористово лицо и т.д.)..
Радуйте нас и далее своим "пером", о.Андрей!
Лицо рязанского тракториста... У вас,протодьякон,лицо совсем не русское,фамилия-то да. Но что сейчас фамилия? Лучше уж в родной Бердичев поезжайте,там лица все родные будут. И прыскать не придется. Уже объяснять начали,как к этому можно отнестись.
Tour Effeil - 1889
Простите нам, батюшка, наш максимализм (или, может быть,идеализм), но мы хотим видеть в наших священниках благодать Святого Духа, которую они обретают в таинстве рукоположения.
Франция действительно одновременно восхищает, утомляется и разочаровывает...
Разочаровывает концертами в собора, общим равнодушием к вере, множеством соборов, которые строились веками и на века, а теперь пустуют.
Утомляет толчией, многолюдством и пестротой, плотность застройки, когда небо видно только над головой, мусором на улицах. Москва намного чище Парижа.
Восхищает красотой природы, древностью и величественностью архитектуры. Порадовала, наша православная икона Пресвятой Богородицы в соборе Notre Dame, подаренная Патриархом Алексием. Порадовало узнавание текста из послания ап. Павла, который читался на французском.
Насколько тронул «Константинополь»…
Будто два разных автора.
Я против сравнения католиков с "катакомбными христианами императорского Рима".
Святые отцы Церкви Христовой определили их как еретиков и облагораживать службу латинян, возвышать их заблуждения (даже пусть и относительно снующего за стенами муравейника) - не считаю для себя возможным.
Какой смысл в неправедном собрании? Приумножать грех отступничества от Истины? Уж лучше бегать таких сборищ в числе муравейника, чем "просвещаться светом" папской ереси и соучаствовать неправедному действу.
Вот цитата из известного всем Завещания прп. Феодосия Киево-Печерского о Православии и других вероучениях:
"Живя в этой вере не только избавишься от грехов и вечной муки, но и станешь причастником вечной жизни и без конца будешь радоваться со Святыми. А живущие в иной вере: в католической или мусульманской, или армянской – не увидят жизни вечной. Не подобает также, чадо, хвалить чужую веру. Хвалящий чужую веру, все равно, что свою хулит".
Хочется всем не оставить душеспасительных заветов отцев Святого Православия.
Trois allumettes une a une allumeesdans la nuit
La premiere pour voir ton visage tout entier
La second pour voir tes yeux
La derniere pour voir ta bouche
Et l'obscurite tout entiere pour rappeler tout cela
En te serrant dans mes bras
Я бы тоже поехала в Париж только с главной целью - посетить русское кладбище!На всё остальное хочешь-не хочешь, придётся отвлекаться.И на другие кладбища, где лежит Эдит Пиаф и номинальная могила Марии Каллас.
Батюшка, о.Андрей, поезжайте в Рим!Там тоже полно туристов, но город не отвлекает подобно тому, как в Париже. Там нет суеты, там - вечность повсюду и музей под отрытым небом.Там очень сильно присутствует молитвенный дух, и город храним Господом!
Во время второй мировой войны на город не упало ни одной бомбы, ничего не было повреждено. Горожане молились перед Эфесской иконой Божией Матери о сохранении Рима, и молитва была услышана. Многие города Европы, да и наш Санкт-Петербург, -это копии Рима, так или иначе.Поразила так же высокая культура жителей Рима, нигде ничего подобного больше не видела.
Стоит ли воспринимать такой смех как что-то негативное, оскорбительное? Есть же разница между иронией и сарказмом. Контраст, несоответствие, неожиданная встреча, милая нелепость - сдержанный человек улыбнется, веселый - расхохочется. Не самая плохая реакция. Западные туристы в наших музеях и театрах тоже странно смотрятся, только реакция на их поведение часто не смех, а сотояние шока (Знакомый музейный работник говорил: "самая тяжелая публика - никогда не знаешь, что им в голову придет, совсем вести себя не умеют"). Про своих мы порой говорим небрежно, а о посторонних выражаемся осторожно, тем не менее "чума алтайская" и "рязанская рожа" нам ближе и роднее породитого холеного лица англосакса. Это как в сказках про Ивана-дурака: рассказчик только начал "дурак-дурак", а мы уже про себя понимаем "ага, значит - главный положительный герой".
PS А я так себе сразу и представила этого жениха: такое событие! Женится человек, судьба решается, и невесте надо угодить, и самому лицом в грязь не ударить, и куча организационных вопросов, и фотограф тут раскомандовался, кругом пары - наверное, думает "счастливые, уже все хлопоты позади, могут тут ходить-отдыхать-смеятся!", и эмоции на пределе: и страшно и радостно... И становится не важно, где это происходит, Париж с его красотами и суетой - чуждый фон. Тут смех скорее сочувственный, мол, "да, брат, я тебя понимаю, сам через это прошел..."
А статья шикарна, добавил в избранные закладки. Обязательно ещё раз перечитаю, когда, если даст Бог, поеду в Париж. Постараюсь повторить тот же маршрут.
Спаси Господи за статью. А что же ничего про православный храм Александра Невского на Рю Дарю? Неужели не удалось побывать?
Владимир
Приятно видеть единомышленника в человеке Вашего сана и интеллектуального уровня.Доброго Вам здоровья и Ангела Хранителя.С уважением,р.Божья Елена.Украина.Харьков.
Хотя, почему и нет ? Времена изменились и возможность поколесить по миру уже и не очень большая редкость для многих. Но с батюшкой Андреем все равно интереснее !
Спасибо Вам !
Мне очень позновательно было потопать с Вами в Константинополе и теперь - в Париже.
По-прежнему "сносит голову" Париж не только влюблённым и поэтам, но и умудрённым жизнью священникам (особенно, если они в душе поэты).
Спасибо за впечатления, очень интересно было читать.
о провославных приходов не нашла !!
А еще в центре Парижа есть очень красивый православный храм Св. Александра Невского, что на 12 Rue Daru (совсем недалеко от Триумфальной Арки) - Cathedrale Saint Alexandre de la Neva. Он находится в юрисдикции Константинопольского Патриархата (Русский Экзархат), но службы все на церковно-славянском.
Это даже не статья, а рассказ. Очень тронуло описание мессы в полупустом соборе, с искренней молитвой прихожан, на фоне многотысячного, шумного города и туристических толпы...
Вот она, главная причина всех наших бед - обычное русское лицо заграницей у такого же русского вызывает смех. Гордыня и одновременное принижение всего русского, при этом причисляя себя к 'высшему свету'. Как мне противно это.
Сам то поди ж не из рязанских 'трактористов'...
Интересно, какие чувства вызвало лицо Андрея Ткачева у этого 'рязанского тракториста'.
Уродские лица непонятных народностей вызывают видимо пиетет, а свое, русское - не радость, а смех.Вот так вот братец.