О Блокаде и войне

Сергей Николаевич Спицын

Летом 1941 года, после начала войны, я вступил в так называемый истребительный батальон. В него набирали учеников старших классов. Нам выдали оружие и дали задание быть у милиции на побегушках – кого-то конвоировать, дежурить, что-то охранять. Отличались мы от армии по форме тем, что носили зеленую гимнастерку и синие штаны.

Это было в Лигово, где был наш дом. Потом 4 августа нас всех перевели в Красное Село. Мы пробыли там месяц и шесть дней. Мы стояли как регулировщики, рыли окопы, делали дзоты. Вспоминаю, что мы ночевали под колокольней каменного Троицкого собора XVIII века, рядом стояли бочки с квасом: пей сколько хочешь. Я там заболел: купил ягод, ими и отравился.

Временами было очень страшно. Но о сдаче города и разговоров не было. Затем фронт подошел к Красному Селу. 10 сентября немцы взяли Дудергоф, а 11-го – Красное Село. Пришлось отступать. Вспоминаю, как немцы из громкоговорителей вслед нам кричали: «Драпаете, синештанники?» Затем было взято и Лигово. Дома нет, дом под немцами. Пришлось идти в город. Там, в районе Ржевки, формировался 9-й полк 20-й стрелковой дивизии народного ополчения. Месяц я на Ржевке обучался. В конце октября, 28-го числа, нас направили на Невскую Дубровку. Нас перевозили в темноте. Я оказался на левом берегу. Я не мог зарыться ночью. Но и утром в землю зарыться было невозможно. И не потому, что земля мерзлая: трудно верхушку пробить, а дальше – песок. Причина была в другом: где бы я ни начинал рыть, натыкался на тело. Великая и страшная правда: на квадратный метр Невской Дубровки приходится по телу нашего бойца. Земля там полита кровью.

На Невской Дубровке на левом берегу я пробыл три или четыре дня. Потом меня перевели в саперный взвод. Его командиром был преподаватель ЛИИЖТ^[2]а.

Потом ранило и меня. Это было в середине ноября. Но уже вовсю шла зима. Лед шел, и было очень трудно помогать нашим солдатам на плацдарме и перевозить людей и боеприпасы на ту сторону. И тут лед встал. И после этого я получил по голове. Было это так. Вышел я из блиндажа и спустился в окоп, вырытый в полный рост. Рядом со мной в полутора метрах разорвался снаряд, но, к счастью, я оказался ниже. Тем не менее два дня я не слышал и не говорил. Мне было очень плохо.

После ранения меня отпустили домой, поскольку я пошел в армию добровольно и допризывно. А существовало постановление: раненых допризывников отпускать по домам. А в городе уже бушевал голод. Когда взяли Тихвин и об этом объявили, стало по-настоящему страшно: это означало второе блокадное кольцо и конец. Но даже эта страшная весть воспринималась недостаточно остро: люди были заняты тем, как бы выжить, – своими судьбами и судьбами близких. Люди умирали, вокруг валялись трупы. И все равно это было очень туго: Тихвин взят, помощи никакой. И какая была радость, когда его вновь отобрали у немцев.

Что меня спасло? Я поступил в Среднюю художественную школу при Академии художеств. Произошло это промыслительно. До войны я учился в художественном училище. И вот в блокадном Ленинграде я встретил свою учительницу из училища, которая одновременно преподавала в Академии художеств. Она мне сказала: «Сережа, тут ты загнешься. Поступай в Среднюю художественную школу при Академии художеств. Там интернат, как-то кормят. Для поступления что-то надо сделать и показать директору». Я нарисовал нашу атаку: как на лодке мы подплываем к берегу и высаживаемся.

Дорога жизни

Я был старостой и отвечал за посадку учеников школы. Из-за хлопот очень устал и едва не остался. Забирался в последнюю машину. Я взялся за борт, поставил ногу на колесо, а подтянуться не могу: сил нет, все вытянула блокада. И тогда я взвыл. По-настоящему. Кто сидел в кузове, все поднялись, подтащили меня. Поехали.

Это был конец марта, кончался зимний период «Дороги жизни». Лед уже подтаивал днем, временами приходилось ехать по воде. Но обошлось, ЧП не было. Ехали ночью, под удар немецких бомбардировщиков не попали.

Наш приезд в Жихарево ознаменовался комическим эпизодом. Нам выдали талоны, и мы пошли в столовую. Вдруг завыли сирены, налетело много немецких самолетов. Но, по счастью, в нас не попало, лишь кое-где вышибло стекла. Во время бомбежки мы попадали на пол, и, когда она кончилась, мы вдруг услышали душераздирающий вопль раздатчицы: «Кто упер противень с котлетами?» Оказывается, когда все легли на пол, кто-то не терял времени…

В августе 1942 года меня призвали в армию, в учебную бригаду «Катюш». А летом в 1943 года я попал в 27-ю минометную бригаду, в которой довоевал до конца войны. Но это уже другая история…