Господь уберег нас обоих — я выжила в блокаду, муж вернулся с фронта. Но это было потом… а пока нестерпимо долго тянулись мучительные 900 дней.
Помню, как моя подруга боялась бомбёжек. И не столько за свою жизнь беспокоилась, сколько переживала, как бы в ее дом не попала бомба или снаряд. И как только объявляли воздушную тревогу, она бежала не в убежище, а брала икону Божией Матери «Казанская» и с чтением тропаря «Заступнице усердная…» трижды обходила дом. Владычица сохранила ее жилище невредимым.
В лютую блокадную зиму умерла от голода моя мать. В страхе и горе я через весь город пошла к владыке домой. Он принял меня, утешил, наставил и благословил иконой Спасителя в кивоте. «Возьми, — говорит, — икону. Молись и верь». Я была слабая от голода и начала было отнекиваться: боялась, что не хватит сил донести её до дому, упаду. Но владыка успокоил: «Не бойся, Господь сам тебя донесёт». Так и вышло. Я даже не помню толком, как до дому дошла — будто на крыльях долетела.
Добравшись до дома, я плакала и вспоминала, как моя мама умирала от голода. Мы лежали с ней рядом на кровати, прижавшись друг к другу, чтобы хоть как-то согреться, и она учила меня молитве «Отче наш». Мне было холодно и голодно: мартовское солнце не могло согреть нетопленную комнату, есть было нечего, молитва не запоминалась, и язык не хотел шевелиться. Мама сердилась, и чтобы не расстраивать её, я еле-еле заучила половину молитвы. Тут мать встала с постели, сделала шаг — упала и умерла.
Шли годы, я жила без Бога и никогда не вспоминала «Отче наш». Но вдруг, лет через сорок, мне наяву стало чудиться — особенно в транспорте или в толпе людей — что где-то рядом находится моя мать. Сердце моё сжималось от потока любви и тоски, который шёл от неё. Я оборачивалась, искала её любимое лицо, глаза, но не видела их, только чувствовала душою, что она рядом. Так продолжалось довольно долго. Упокой, Господи, душу её: наверное, это она вымолила меня из мрака безбожия…
А икона та, подаренная владыкой, и по сию пору со мной.
Многое ещё вспоминается из того горького времени. Вот, например, когда нас эвакуировали, мы попали в глухой вятский посёлок, где судьба свела нас с П.П. — добрым сорокалетним холостяком. Он был верующим христианином и не скрывал своей веры. На глупые вопросы отшучивался и никому не навязывал своих убеждений. Утесняли его и власть имущие, и товарищи по службе, но он никогда не воевал за свои права, сносил всё с терпением. Вскоре вернулись мы все домой, в Ленинград. Знакомец наш П.П. въехал в малюсенькую комнатку в коммуналке, где не было ли ванны, ни горячей воды. Но он не унывал и продолжал ходить в церковь. А выйдя на пенсию, стал алтарником. В храме он приметил мальчонку лет 14-15, который часто один приходил на службы. Они познакомились, подружились, и оказалось, что у мальчика осталась в живых только мать, и жили они бедно. П.П. стал брать мальчика с собой в алтарь, учить Слову Божию. Ученик оказался прилежным, да и воспитатель окружил его теплом и вниманием. Летом они вместе путешествовали по святым местам. После окончания школы мальчик поступил в семинарию, потом блестяще окончил Духовную академию, принял постриг, стал иеромонахом, а вскоре архимандритом. Получив приход, уехал, взяв с собой своего наставника. Умер П.П. в 1992 году. А воспитанник его ныне — епископ Петрозаводский и Карельский Мануил.
Р.Б. Анастасия