Враг Кузьма

Заниматься внуками ей пришлось недолго. Сын скоропостижно скончался, а невестка после его смерти запретила Анне Петровне приходить в их дом. Причина заключалась в том, что бабушка была верующей и открыто ходила в храм. Доверять такой особе офицерских детей было никак нельзя. Времена были непростые. Властительствовал тогда Хрущев, объявивший Церкви войну. И в военном санатории уволили даже пожилых санитарок, уличенных в посещении Дома Божиего. Анна Петровна в санатории не работала. К сыну она приехала пенсионеркой. Но, тем не менее, замполит неоднократно указывал ее сыну на то, что тот, будучи советским офицером и коммунистом, не может избавить мать от «опасного пережитка». Сын никогда не обижал ее. Просил только не говорить с соседями о Боге.

Анна Петровна тяжело пережила смерть сына. А когда невестка запретила ей общаться с внуками, совсем сдала. Они, правда, иногда навещали бабушку, несмотря на запрет матери. Но не прошло и года, как невестка вышла замуж и уехала с новым мужем и детьми в Иркутск. Анна Петровна чувствовала себя одиноко. Соседи были в основном из санаторной обслуги. Женщины – медсестры, повара и официантки. Мужчины – шоферы, водопроводчики, электрики и прочий рабочий люд. Общалась она со всеми просто и приветливо, но дружбы ни с кем завести не удалось.

Ее сверстницы по вечерам занимали места на двух скамейках у крыльца и часами судачили, перемывая кости соседям и соседкам, не участвовавшим в их заседаниях. Нужно было рассказать, кто и во сколько ушел от беспутной Лидки, на сколько посадили за кражу Митьку – младшего Жгутикова. Старшие три брата Жгутиковы давно сидели в тюрьме. Обсуждали новое платье модницы Валентины из семнадцатой квартиры и ее золотое кольцо. На зарплату медсестры такое не купишь. Спешили осудить внуков, приехавших из Саранска к Нине Павловне. Уж больно шустрые. Ходят с полными пазухами орехов и слив: обносят соседские сады и огороды. А к дворничихе Зинке приехал из Елабуги жених Ахмет. Только что отслужил армию. А Зинке уж тридцать. Новостей много. До отхода ко сну все надо обсудить. И особо надо позлословить Анну Петровну. С ними она не сидит, никого не осуждает, в гости к себе не зовет, единственная из жильцов шести домов, построенных для сотрудников санатория, ходит в церковь. От такой старухи и невестка сбежала и внуков к ней даже на летние каникулы не присылает. Недаром ее так ненавидит боцман Кузя. Кузьма был ближайшим соседом. Их балконы разделяла тонкая перегородка из фанеры. Так что они слышали, а, слегка перегнувшись через перила, могли и видеть, кто чем занимается.

Анна Петровна любила свой балкон. У нее и здесь росли цветы в горшках и ящике с землей, прикрепленном к перилам. Их дом стоял на горе, и перед ним не было никаких строений. Ничто не загораживало вида на море. Оно простиралось во всю ширь и даль до самого горизонта. В ясные дни трудно было разглядеть границу между лазурью моря и неба. А порой оно грозно темнело и покрывалось белыми барашками волн. И тогда становилось понятным, почему оно названо Черным. Анна Петровна любила молиться, глядя на море. В сильный шторм шум прибоя был хорошо слышен, но он ей не мешал. Житейское море шумело за фанерной перегородкой громче и страшнее. Она молилась по ночам и в грозу, глядя на то, как быстрые молнии разрывают мрак и вонзаются в освещенное на мгновение море.

Большую часть года она спала на балконе. Засыпала с трудом, перебирая детали прошедшего дня и всей жизни. Постоянно думала о смерти, пытаясь понять, в чем смысл испытаний, выпавших на ее долю. Она с отличием закончила гимназию, но в институт ее не принимали. Она мечтала стать учительницей: учить детей добру, а работать пришлось до самой пенсии на простых работах. 20 лет шила мужскую одежду в швейной мастерской. Раннее вдовство, ранняя смерть сына. Для чего она пережила его? Внуков ей не пришлось ни нянчить, ни воспитывать. А теперь и видеть их нет возможности. Для чего жить? За кем ухаживать и кому помогать, когда все избегают ее? «Господи, пошли мне какую-нибудь сиротку или старушку, за которой нужен уход. А лучше верующую и чтобы понимала меня, чтобы стала мне подругой».

Засыпала она под утро, слушая, как шаркает метлой по асфальтовой дорожке дворничиха Зина, как цокает каблуками, сбегая по крыльцу, соседка Галя – самая ранняя пташка: ей нужно бежать в столовую готовить отдыхающим завтрак. Потом начинали просыпаться и громко переговариваться те, кому на работу к семи и восьми часам. Но Анна Петровна их уже не слышала. Не слышала она и детского плача, и сердитых окриков раздраженных матерей. После бессонной ночи соседский гомон не мешал ей. В комнате было намного тише, но она не перебиралась туда. Ее ночные бдения были не от шума, а от постоянной тревоги и мыслей о том, что она прожила впустую.

Он, кстати, неплохо пел. Правда, репертуар у него был небогатый: «Распрягайтэ хлопци коней» да «Нэсэ Галя воду…» Случался у него песенный кураж редко, лишь в определенной стадии подпития. Но до этой стадии он либо не доходил, либо проскакивал ее, и тогда вместо лирических малоросских песен из его мощной глотки вырывались оглушительные лихо закрученные пассажи из боцманской лексики и площадных ругательств. Была у него и коронная припевка, составленная из строчки Тараса Шевченко с собственным добавлением: «Як помру, то нэ ховайтэ, а киньти мэнэ в море».

Кузьма тосковал по морю и по службе. Ему было едва за сорок, но он попал под хрущевское сокращение и был уволен из военно-морских сил. Особенно удручало его то, что пенсию ему дали минимальную. Ее он исправно отдавал жене Таисии, а на спиртное зарабатывал в порту, устроившись грузчиком. Был он могучим человеком. При росте в 170 сантиметров имел, что называется, косую сажень в плечах. Кузьму боялись все. Даже профессиональные урки. Говорят, он убил одного бандита: перехватил его руку с ножом, вывернул и несколько раз пырнул в живот. Его арестовали, но ненадолго. Отпечатки пальцев принадлежали хозяину ножа. А Кузьма утверждал, что увернулся от удара и тот сам упал на нож. Вот только почему он упал три раза, объяснить не смог. Дело замяли. За этим разбойником числилось несколько убийств, и он был в розыске. Его дружки обещали Кузьме отомстить и даже пытались это сделать: напали с ножами вдвоем. Кузьму ранили, но он их так отделал, что в больнице их продержали со многими переломами чуть ли не полгода. Кузьма лежал в соседнем отделении и даже навещал их. При выписке он «проставился». Пришел с водкой и к большой радости его обидчиков угостил так крепко, что один, лежавший на растяжке, свалился на пол и снова сломал почти сросшуюся ногу. Несмотря на печальный конец, визит этот положил конец войне, и Кузьма в уголовном мире стал уважаемым человеком.

Но именно это обстоятельство сделало жизнь Анны Петровны совсем невыносимой. Лихие люди стали навещать Кузьму в его жилище. Пьянки были настолько шумными, что кто-то из соседей не выдержал и позвонил в милицию. Гулявших забрали в вытрезвитель, но выйдя из него, они крепко избили жалобщика и продолжили полюбившееся времяпровождение. Больше в милицию никто не звонил.

Бедная жена Кузьмы не знала куда деваться. Она убегала из дому и уходила далеко на гору горевать. В эти дни она сблизилась с Анной Петровной. Та приоткрывала дверь, как только гости заходили к Кузьме, и запирала ее, когда Таисия забегала к ней. Кузьма лютовал, требуя жену, пинал дверь ногами, но двери не ломал. Закончились эти гулянки внезапно. Урки позвали Кузьму «на дело». Тот возмутился и вышвырнул их. А через день всех их поймали при ограблении сберкассы. Поговаривали, что это Кузьма донес. Так это или нет, но он получил письмо с обещанием его убить. После этого Кузьма стал пить еще больше. Пил один, заставляя Таисию присоединиться к нему. Она отбивалась, как могла, но это ей не всегда удавалось. Кузьма стал колотить ее, и она сдалась – стала участницей его застолий. А для Анны Петровны наступили ужасные дни.

После того как посадили приятелей ее соседа, она позвала батюшку освятить свою комнату. Дело это было непростое. Храм, в который она ездила по воскресеньям, находился в 17 километрах. Ни у нее, ни у священника машины не было. Она заказала такси и привезла батюшку после полуночи. В ту пору требы на дому запрещались, и ей пришлось немало потрудиться, уговаривая священника приехать к ней. Пришлось и таксиста уламывать подождать часок. Тот, ссылаясь на поздний час и понимая, кто был его пассажиром, заломил немыслимую цену. И идти от дороги до дома пришлось, оглядываясь и чуть ли не на цыпочках. И служил батюшка вполголоса, и кадило почти не звякало: таилось, боясь выдать Анну Петровну, но, несмотря на все предосторожности, грозный Аргус понял, что происходит в соседней комнате. То ли запах ладана ударил ему в ноздри, то ли бес толкнул его в бок, но он вдруг взревел и вывалился на балкон. Матерясь, чертыхаясь и проклиная соседку, стал колотить в перегородку как раз в тот момент, когда батюшка с другой стороны окроплял ее святой водой. Анна Петровна испугалась, но батюшка, не прерываясь, продолжил освящение. Потом он спокойно разоблачился, положил в саквояж облачение, Евангелие, в особое отделение – кадило и иссоп и, попросив не провожать его, быстро вышел. Анна Петровна боялась, что Кузьма что-нибудь натворит в коридоре или бросится догонять батюшку, но тот лютовал, не покидая балкона. Батюшку он заметил уже тогда, когда тот сворачивал за угол дома. Догонять его он не побежал, а разразился угрозами посадить в тюрьму «и попа, и боговерку».

С этого дня Кузьма словно обрел смысл в жизни. Он подлавливал Анну Петровну в коридоре: оскорблял, богохульствовал и обещал посадить в тюрьму. На балконе он смастерил пропеллер, который вращался под ветром с непереносимым скрежетом. Когда ветра не было, он подключал его к электрическому мотору. Это изобретение не только скрежетало, но издавало инфразвук, от которого хотелось бежать куда глаза глядят. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы спать или просто посидеть на балконе. Кузьма просверлил в перегородке огромную дыру и приставлял к ней свое недреманное око, как только у соседки открывалась дверь. Окурки и всякую дрянь он стал бросать на цветы. И делал это демонстративно, когда Анна Петровна вынуждена была появиться на балконе, чтобы повесить белье или взять понадобившийся предмет из шкафа, стоящего в противоположной от перегородки стороне. Словно маленький мальчишка, Кузьма выстреливал косточками черешен и слив в цветы. Туда же летели косточки персиков и абрикосов, огрызки яблок и груш. А еще говорят, что пьяницам никакие фрукты не нужны. Несмотря на все старания, сделать из цветника помойку Кузьме не удалось. Анна Петровна безропотно выгребала окурки и мусор и продолжала сажать и поливать цветы. Жить под постоянным гнетом ненависти соседа было очень трудно. Но она терпела. Молилась. Подавала записки о его здравии. Она часто слышала, как жена умоляла Кузьму оставить старушку в покое, но он в ответ рычал что-то невразумительное и обещал избить ее, если она не прекратит заступаться за «вражину».

– Это вот таким боговерам, уж, не нужна армия, уж. Из-за них, уж, «Кукурузник» и сократил нас, уж, – ревел Кузьма.

Получалось, что это из-за Анны Петровны закончилось военно-морское счастье Кузьмы. Она хотела объяснить ему, насколько нелепо было обвинять верующих в сокращении армии и флота. Ведь Хрущев воевал, прежде всего, именно с Церковью. Она даже несколько раз, видя его трезвым, хотела пригласить его к себе и поговорить с ним по душам, но так и не смогла решиться.

И вдруг все кончилось. Кузьма исчез. День не слышно пьяного рыка, другой. Неделя прошла, месяц. Исчезла и жена его. Через две недели вернулась. Оказывается, она ездила на родину Кузьмы – в Донецкую область – искать его у родственников. Но ни брат, ни четыре его сестры ничего не знали о Кузьме.

Через три месяца его труп нашли на берегу моря в 40 километрах от их городка. Убили его разбойники, обещавшие ему отомстить, или он сам бросился в море, так и не выяснили. Да и не смогли бы выяснить. Труп невероятно распух и сильно разложился. Хоронили его в огромном ящике, в котором привезли какой-то агрегат для котельной. Санаторский плотник, как мог, облагородил его. Но все равно получился контейнер устрашающего размера. И вместо могилы вырыли целый котлован. Неожиданно похороны прошли торжественно. Хоронили Кузьму Пилипенко как героя. На красных подушечках лежали два его боевых ордена и четыре медали. Пришли рабочие порта и какие-то начальники. Они хвалили покойного и говорили, что не было за всю историю порта такого могучего и исполнительного грузчика. Приехали его боевые товарищи, рассказали, как он воевал, прикрывая необстрелянных матросов, а потом, когда утопили его броненосец и его перевели в береговую оборону, он бесстрашно ходил в атаку, увлекая за собой бойцов.

Анна Петровна слушала эти речи и плакала. Говорили не о ее враге, а о ком-то другом – прекрасном мужественном человеке, всегда спешившем на выручку товарищам, невзирая на смертельную опасность, и готовом в любую минуту отдать жизнь за други своя.

Она еще раньше, подавая записки о его здравии, узнала от Таисии, что Кузьма был крещен, и заказала заочное отпевание. По воскресениям она стала поминать раба Божиего Кузьму. А Таисия рассказала ей, почему он так не любил Церковь и священников. В их селе был странный батюшка. Не столько странный, сколько душевнобольной. У него погибли в пожаре жена и пятеро детей. Однажды отец Кузьмы сказал ему, что нельзя брать деньги за таинства. Мать Кузьмы была в то время беременна.

– Хорошо, – сказал батюшка. – Того, кто у тебя родится, окрещу бесплатно.

И окрестил, прозвав мальчика Хамом. Но в церковной крещальной книге записал его Гамом. Отец пожаловался благочинному. Дело дошло до правящего архиерея. В ходе разбирательства выяснилось, что батюшка серьезно болен. Он был уволен за штат и отправлен в Петербург в психиатрическую клинику. А мальчик был заново крещен с именем Кузьма. Но дело сделано. Все детство его дразнили Хамом. Даже когда он вырос и мог за себя постоять, за глаза его только так и называли.

Эта неправдоподобная история потрясла Анну Петровну. Она забыла свои обиды. Стала навещать могилу Кузьмы. Его похоронили недалеко от могилы ее сына. По нескольку раз на дню она навещала Таисию. Та тосковала по своему Кузьме и плакала ночи напролет. Таисия пристрастилась к спиртному, перестала готовить еду и говорила лишь о том, как ей тошно жить и что она непременно повесится. Анна Петровна ходила за ней как за маленьким ребенком: кормила, стирала ее одежду и белье, убирала комнату. А в годовщину смерти (решили отмечать ее в день его исчезновения – 6 мая) уговорила Таисию поехать с ней в храм. Когда запели «Со святыми упокой» и Анна Петровна запела вместе со всеми, Таисия вдруг разрыдалась: «Да куда его, пьяницу, со святыми!» Ее с трудом успокоили – усадили на лавку в углу, и батюшка обильно окропил ее святой водой. «Теперь вам придется его отмаливать», – сказал он.

Таисия не поняла, что значит «отмаливать», но в следующее воскресенье сама попросилась с Анной Петровной в церковь. А потом уже не пропускала ни одной службы. И пить стала реже, а вскоре и вовсе перестала. Как-то так получилось, что они с Анной Петровной стали совместно вести хозяйство. Вместе готовили, вместе молились. К ним зачастили многочисленные племянники Кузьмы покупаться в море. При жизни дяди они этого не делали. Тогда Таисия перебиралась в комнату Анны Петровны, а та устраивалась на любимом балконе. Однажды приехала племянница Кузьмы Мария с маленькой дочкой. Родила она ее без мужа. Соседский парень обещал на ней жениться да сбежал поднимать целинные земли. Оттуда и написал ей, чтобы она его не ждала и что он завел семью. Жить в родном селе она не смогла: ее ославили, как блудницу, и парни не давали ей прохода. Но больше всего она страдала от попреков собственной матери: «Росла без отца, а теперь будешь мыкаться без мужа».

Анна Петровна с радостью приняла Марию. Как родную. Она не спускала с рук маленькую Галинку и была счастлива. Наконец-то исполнилось ее желание – появились живые души, требовавшие заботы. Она проливала на них всю свою нерастраченную материнскую любовь. Таисия, в отличие от нее, приняла пополнение без особой радости. Но она усвоила совет батюшки «творить добрые дела и милостыньку, чтобы облегчить участь покойного мужа». А тут, словно с того света, прислал Кузьма свою родственницу, чтобы она на ней исполнила закон любви.

А внизу среди цветов из косточек, которых изобильно набросал Кузьма, выросли мушмула, абрикосовое дерево и две черешни. Плоды их были удивительно вкусные. Особенно черешни. Санаторный агроном безуспешно пытался узнать у Анны Петровны, что это за сорт.