Кто «хоронит» сектоведение?

Вместо предисловия

Как известно, с 13 мая в Интернете началась разнузданная сектантская кампания по дискредитации Александра Дворкина. Анонимы выплеснули на него целые вёдра грязи. Эту грязь с радостью растащили по виртуальным просторам как сами члены тоталитарных сект, так и персоны, ранее в интересе к религии не замеченные — но разменявшие, видимо, свой журналистский профессионализм на сотрудничество с сомнительными заказчиками.

Александр Дворкин

Страсти по Дворкину бушевали в Интернете десять суток — до тех пор, пока «Центр религиоведческих исследований» не начал вывешивать имена-фамилии распространителей клеветы на специально открытой «доске позора».

После этого буря в стакане воды резко пошла на убыль, но началась другая история.

В виртуальные знакомцы к многим сектоведам принялись вдруг набиваться мутные личности, которых обуревал вопрос, что же теперь Дворкин собирается делать. Этим же вопросом озаботились и ползающие по социальным сетям сектанты, неумело провоцирующие коллег Александра Леонидовича на откровенность.

Затем пришел черед странных звонков. Надо сказать, что мы работаем с многими федеральными СМИ и хорошо знаем журналистов, которые специализируются на темах, связанных с сектами. Но минувшая неделя внесла в эти знакомства существенные коррективы. По телефонам Центра религиоведческих исследований стали названивать люди с простыми именами-фамилиями, которые представлялись журналистами каких-то неведомых агентств, и, поговорив для проформы несколько минут, упорно задавали всё тот же вопрос: что теперь Дворкин собирается предпринять? Вот конкретно — пункт за пунктом?

В двух случаях, разобрав невнятно произносимые собеседниками названия агентств, мы сделали туда звонки — и, честно говоря, мало удивились, узнав, что в редакциях про таких «журналистов» первый раз слышат.

В общем и целом, было ощущение, что после буйства у организаторов клеветнической кампании наступило похмелье, они поняли, что с рук такое не сойдет — и теперь пытаются панически вызнать, откуда последует ответный удар.

Среди телефонных собеседников Александра Леонидовича была на прошлой неделе и некая Анна Смирнова, которая представилась работницей некоего агентства журналистских расследований с Урала, задала ряд вопросов, получила ответы и прислала текст Дворкину на согласование.

Мы ни в коем случае не утверждаем, что она — из тех странных журналистов с простыми именами-фамилиями, которых вдруг страшно озаботила «война» сектантов с антисектантами и вопрос о мерах, которые Дворкин собирается предпринять. Нам никого не хотелось бы обижать пустыми подозрениями. Как бы то ни было, Александр Леонидович вычитал и направил Анне Смирновой свое интервью. Однако будет ли оно размещено в том виде, в котором заверено, мы не знаем. Равно, как не знаем, где оно будет размещено. Поэтому, предваряя обещанную журналистом публикацию, решили опубликовать полный текст этого интервью на православном сайте.

Пресс-служба Центра религиоведческих исследований

— Александр Леонидович, в последнее время в прессе идет шумиха (касающаяся обнародования документов о том, что Дворкин наблюдался в ПНД и лежал в псих. клинике — прим. автора), что вы дальше планируете с этим делать?

— Сначала поясню, что вообще происходит. Есть секта сайентологии, которая работает примерно так же, как спецслужба. Соответственно, принцип сайентологии — это собирать или фабриковать компромат на всех тех, кто ей противостоит. Секта предпочитает это делать как напрямую, так и чужими руками: например, открывает анонимные сайты, которые зарегистрированы в других странах, нанимает специалистов по «черному пиару», и те заполняют подобные ресурсы откровенными фальшивками, передергиваниями и вольными «толкованиями» каких-то фактов, угрозами и так далее.

Затем ссылки на эти сайты направляются в редакции СМИ, предлагаются для воспроизведения различным тяготеющим к скандальной тематике порталам, забрасываются в социальные сети. В итоге начинается быстрое распространение нужного сайентологам компромата и формирование у легковерных читателей определенного мнения в интересах сектантов.

Поскольку сайты с «исходниками» расположены за рубежом, вне юрисдикции РФ, закрыть их можно только после долгой переписки с руководителями компаний, которые предоставили под такие ресурсы хостинг. Нередко подобные фирмы вообще не отвечают на письма, да оно и понятно: клиент заплатил за размещение сайта деньги, и при ликвидации ресурса часть этих средств придется возвращать. Естественно, владельцев хостинга такой вариант не устраивает. В итоге сайты с любым — самым омерзительным, высосанным из пальца, ненавистническим содержанием могут существовать на зарубежных платформах годами, и столько же времени будут доступными для любого, а в нашем случае — для русскоязычного читателя.

Собственно, эта технология ничем не отличается от приемов «слива компромата» в любой другой сфере, которую предлагают сегодня анонимные группы «виртуальных специалистов» — например, при проведении предвыборных кампаний, при бизнес-конфликтах и пр. Разница лишь в том, что здесь, несмотря на внешнюю анонимность авторов ресурсов, почерк узнаваем: это почерк сайентологов.

В апреле-мае именно таким способом обо мне было опубликовано несколько «документов»: сперва на анонимном американском ресурсе появились фотографии страниц моего личного дела из педагогического института, откуда меня выгнали, когда я был хиппи. Собственно, никакой «сенсации» здесь нет. Я сам пишу в автобиографической книге «Моя Америка» о своих годах увлечения идеями хиппи, вспоминаю, как лоботрясничал и выказывал «идеологическое несоответствие с передовой советской молодежью», за что меня «выперли» из вуза. Никаких секретов — но анонимы, разместившие документы на иностранном сайте, сознательно нагнетали истерию, убеждая читателей, что это де как раз жуткая тайна, которую Дворкин сорок лет тщательно скрывал.

С другой стороны, сам факт публикации именно личного дела, документов, а не общедоступных данных — это грубое нарушение закона «О персональных данных». Значит, кто-то тихонько договорился с кем-то из работников вузовского архива, проник туда, получил папочку, быстренько переснял содержимое, и потом вывалил его в сети. Собственно, это целый букет уголовных статей — и для архивиста и для «фотографа».

— Мы сейчас говорим о вашем личном деле из Университета?

— Ну конечно. Именно о нем. Только не из университета, а из института, как он тогда назывался.

— И вы планируете по этому вопросу подавать жалобу, идти в суд?

— Я сейчас не буду говорить, что собираюсь делать. Просто повторю, что это было первое за весеннюю кампанию серьезное нарушение закона. Знаете, мне, конечно, самому было интересно полистать эти старые документы. Я, например, перечитал мое вступительное сочинение, которое мне неожиданно понравилось, и порадовался, что тогда смог такое написать. Еще наконец-то, с опозданием в четыре с лишним десятилетия, разглядел отличную характеристику о себе из школы и увидел зачетку, где полно четверок и пятерок… Но факт остается фактом: это моя персональная информация, только я вправе ей распоряжаться, и никому не позволено через мою голову эти сведения запрашивать, получать и раздавать дальше.

И вот после этой публикации последовала новая, уже более наглая — публикация неких «документов» из психиатрической больницы и психоневрологического диспансера.

Первое, о чем хотелось сказать: те люди, которые публикуют их и верят в их подлинность, сознательно совершают преступление. Ведь публикация личных данных (тем более медицинских документов — ведь врачебную тайну никто не отменял) — это грубое нарушение закона. Те же, кто знает, что это подлог, несут ответственность и по другой уголовной статье — за клевету.

Теперь по существу дела. В документе, написанном председателем юридического комитете по защите прав и достоинства человека при РАЦИРС (Российской ассоциации центров по изучению религий и сект) А. А. Кореловым, указывается на серьезные ошибки, которые заставляют подозревать, что эти документы — не подлинные, или, во всяком случае, над ними очень серьезно поработали.

— У меня сразу вопрос — а на основании чего сделаны выводы, что они не подлинные? Это вы утверждаете, что они не подлинные, или это Корелов утверждает, что они не подлинные — но экспертизу он не проводил, насколько я понимаю?

— В этих документах есть целый ряд ляпов. Это путаница с моими именем и отчеством, это странный диагноз, в котором перечислены взаимоисключающие болезни, это якобы прописанные мне лекарства, которые, по словам специалистов, абсолютно нельзя принимать одновременно, это упоминание в «документах» 1973 года про классификацию МБК-10, которая появилась на свет через четверть века и, наконец, само оформление якобы «советской» папки, на которой стоит жирный штамп со словами «Российская Федерация». Напомню, что в период с 1973 по 1977 годы, о котором идет речь, никакой Российской Федерации не было — была РСФСР. Есть там и забавная путаница с моим адресом: в частности, помимо первоначального, сообщается адрес, по которому я проживал после возвращения из эмиграции, уже в новом тысячелетии, когда и Советский Союз давно исчез, и сама медицинская карточка 1973 года выпуска уже давно должна была быть сдана в макулатуру в виде бумажной трухи.

А что было на самом деле? Я сам пишу о событиях тех лет в своей автобиографической книге «Моя Америка», которая, очевидно и послужила отправной точкой для этих «публикаторов». В ней я честно — часто с осуждением и покаянием — вспоминаю свою дохристианскую молодость. Я был хиппи, соответственно — пацифистом. И я, как все хиппи во всех странах, где есть призыв на срочную службу, считал своим долгом «откосить» от армии. Пошел по традиционному для неформалов пути: вспомнил, что перенес в детстве сотрясение мозга, и попросился на психиатрическую экспертизу (см. книгу «Моя Америка», стр. 74; второе издание — стр. 76).

— То есть вы хотите сказать, что она была добровольной?

— Конечно! Я, что называется, «пошел по врачам» и в итоге освободился от военной кафедры — и, следовательно, от армии. Для этого пришлось отлежать положенный месяц в экспертизном отделе больницы. В упоминавшихся вами публикациях пишут, будто я пробыл там на излечении «длительное время». Это, конечно, чушь. Я пролежал месяц — стандартное тогда время для экспертизы — и был без задержки выписан.

Еще одна печально известная реалия тех лет — это советская карательная психиатрия, которая в полном соответствии с «курсом партии» рассматривала инакомыслящих как психически больных. Если человек сомневается в построении коммунизма — он, ясное дело, душевно болен! Это тот путь, по которому прошли и безвестные хиппи, и известные писатели, и маститые диссиденты. Я знал, что медики, увидев перед собой хиппи, вряд ли остановятся на изучении последствий давнего сотрясения мозга, и выйду я обратно, видимо, уже с «идеологическими диагнозами». Так и получилось: меня главным образом расспрашивали, зачем мне длинные волосы, почему я отпустил бороду, что для меня значит быть хиппи, почему я так странно одеваюсь, что за книги я читаю, что за музыку слушаю (почему западную?), не курил ли анашу, что думаю о советском обществе и так далее и тому подобное. Я отвечал так, как мог — и даже, помню, не без юношеской бравады. Но при этом, конечно, мне неизвестно, что именно записывали врачи, какие слова вкладывали в мои уста. Мне же никто, понятное дело, на вычитку для подписи эти бумаги не давал! Поэтому я не могу нести ответственность за то, что врачи писали про меня или от моего имени.

— То есть, Вы хотите сказать, что факт психической клиники и диспансера был, однако вы не несете ответственности за то, что написали врачи в ваших карточках?

— Совершенно верно, и еще раз повторю: я об этом писал в своей биографии. Но подчеркну, что и к самим опубликованным документам есть очень серьезные вопросы, заставляющие подозревать, что они либо не подлинные вообще, либо подделаны в основной своей части.

— А вы их читали, эти документы?

— Да, я прочитал то, что было опубликовано на сектантском сайте — т. е., что «публикаторы» выдают за подлинник. И это уже само по себе удивительно. Ведь на дворе у нас 2014 год от Рождества Христова, а по закону подлинники документов должны храниться 25 лет, после чего их уничтожают. Четверть века со времен полного окончания моих контактов с советской психиатрией истекла еще в 2002 году. Откуда же появились сегодня эти бумаги?

— А, может быть, вы выделили для себя те места, которые точно считаете недостоверными, и точно уверены, что не говорили врачам?

— Насколько мне помнится, сорок с лишним лет назад я не говорил подавляющее большинство из того, что в этих бумагах написано как бы от моего имени.

— То есть то, что записано в картах, записано не с ваших слов совершенно?

— Ну, там есть какие-то реальные биографические данные: например, что у меня имеются мать и сестра, но это не скрывается, упоминается в массе других источников. Разумеется, через 41 год массу деталей трудно вспомнить, — честно говоря, я и о самом месяце в экспертном отделении ничего не вспомнил бы, если бы не анонимные скандалисты, — но уверяю: в этих бумагах есть очень много того, что я не мог сказать ни при каких обстоятельствах. Как есть много того, что и профессиональные психиатры никогда не смогли бы написать в той форме, которую мы видим в «документах». Это в дополнение к тому, о чем я уже говорил: о путанице, о странных российских бланках… Все указывает на то, что анонимные «публикаторы», отталкиваясь от реального маленького «ядра» — месячного пребывания юного хиппи на стандартной экспертизе — при помощи фотошопа «настрогали» кучу каких-то левых бумажек.

И еще хотел бы ответить клеветникам, чтобы не было новых пересудов: после той госпитализации в 1973 году я к психиатрам ни разу не обращался. Зачем? Я же добился того, чего хотел — отстоял хипповские принципы, не ушел в армию. Когда меня повестками вызывали в психдиспансер, говорил, что жалоб нет и уходил. А в начале 1977 года и вовсе был снят с учета.

— Александр Леонидович, вот факт снятия с учета — по факту его не было! Вы уехали в США, и по этой причине вас сняли с учета. Т.е., не было специальной комиссии, которая подтвердила бы документально то, что вы здоровы. Как вы можете это прокомментировать?

— То есть вы просите меня доказать, что я не верблюд. Интересная задача…

Ну, если хотите, комментарием может служить вся моя дальнейшая жизнь, учеба, все книги (числом 15), что я написал, многие из которых стали бестселлерами, научная, преподавательская и общественная деятельность, которую я веду. И, кстати, при поступлении в Духовную академию в Нью-Йорке и потом при устройстве на работу (на «Голос Америки» — т. е. на госслужбу в США) я проходил весьма подробные психологические тестирования. Никаких нарушений и отклонений выявлено не было, после чего я был принят на работу.

Впрочем, у анонимных публикаторов есть прекрасная возможность доказать подлинность этих документов. Пусть предоставят письмо с подтверждением подлинности от главного врача больницы или психдиспансера. Разумеется, на бланке учреждения и с печатью. Ведь по закону бремя доказательности лежит на распространителе. Не я должен распинаться и в чем-то там оправдываться, а они — доказывать, что анонимно вываленные на американском сайте фотографии сделаны с реально существующих документов.

— Вопрос скорее в том, какое это нарушение закона — разглашение персональный данных или клевета и уже тогда — защита деловой репутации?

— Так я уже пояснил про это в начале интервью. Более того, если вы посмотрите комментарии к публикуемым выдержкам из этих «документов», то увидите уже совсем очевидную клевету. В частности, там написано, что та болезнь, которая там прописана — циклотимия — никогда не лечится, человек должен ежемесячно обращаться к психиатру, в то время как циклотимия — легкое расстройство, один из вариантов депрессии, которая в подавляющем большинстве случаев проходит бесследно. На некоторых сайтах даже написано, что у меня шизофрения, хотя в «документах» это слово вообще не встречается; еще где-то стоит броский заголовок: «Эксперт оказался невменяемым», хотя невменяемость доказывается только судебно-психиатрической экспертизой и т. д. Все это — очевидная и беззастенчивая клевета.

Ну, и есть закон о защите персональных данных, потом, даже если что-то из этих документов относится ко мне, то с этим чем-то изрядно поработали в фотошопе. Впрочем, тут должны делать выводы эксперты.

— Александр Леонидович, тут, мне кажется, экспертам будет очень сложно доказать то или иное вмешательство в документы, потому что — вы сами мне только что об этом сказали — вы не знаете, что именно доктора туда вписали. Или должна быть проведена какая-то сравнительная экспертиза с некими исходниками, а исходников нет. Так что, мне кажется, тут без вариантов.

— Без вариантов — что?

— Понимаете, можно доказывать, что это клевета и подлог, только имея на то основания. То есть если бы вы точно знали, что в этих документах написано — это одно, а так — вы говорите, что не знаете, что там доктора писали.

— Но даже написанное докторами должно подчиняться определенным правилам. Думаю, эксперты могут в этом разобраться. А комментарии к «документам» — это вообще отдельная история.

— Но позвольте, комментарии — это выражение некоего личного мнения. Это же не психиатр сделал публичное заключение, просто мнение отдельной сетевой личности, так скажем.

— Нужно смотреть по каждому конкретному случаю, преподносится ли это как мнение либо это преподносится как факт. Потому что те публикации, которые я видел — там многие высказывания представлялись именно как факт, без ссылки на то, что это просто точка зрения автора. Более того, очень часто эти высказывания блоггеров добавлялись к цитатам из «документов», так что читатель принимал их за продолжение цитаты, за оценку медика.

— Я, конечно, вижу в этой ситуации ряд юридических коллизий, потому что будет сложно найти исходники, и с чем все это сравнивать, но вопрос в том — что теперь делать лично вам? Потому что идет шумиха, и что делать вам? Вы будете как-то реагировать, подавать жалобу в суд, может быть, или в надзорные органы?

— То, что я буду лично делать, позвольте мне пока не разглашать.

— Но каких-то шагов ждать от вас стоит?

— Каких-то шагов — безусловно, стоит.

А пока мне кажется важным подчеркнуть: того, что было в молодости, я никогда не скрывал и не скрываю, но то, что нынешняя кампания направлена на мою дискредитацию, и то, что она является нарушением закона — это факт. И еще. Эти анонимы сейчас истерично атакуют не только меня. Одновременно со мной началась грязная кампания травли моих коллег-сектоведов: Е.О. Мухтарова, диакона Александра Кузьмина, протоиерея Александра Новопашина, А.А. Корелова и других. Это выказывает демонстративное пренебрежение этими людьми законами государства, законодательство которого стоит на защите чести, достоинства и деловой репутации гражданина. Мол, запрещайте, не запрещайте — а мы поступим так, как считаем нужным. Сегодня выльем три ведра грязи на Дворкина и его коллег, завтра еще на кого-нибудь, что захотим, то и сотворим. Такое впечатление, что те, кто стоит за этой кампанией, пошли на какое-то «крупное дело» и поднятой шумихой пытаются отвлечь внимание от себя, а заодно путем дискредитации устранить своих критиков.

— А как вы считаете, кто вас очерняет?

— Я уже говорил, что по всему виден почерк сайентологии. Но, разумеется, и то, что у нее есть союзники — другие секты и, конечно, сектозащитники. Я, если помните, с этого начал нашу беседу.

— То есть, во всем виноваты сайентологи?

— Вспомним главный вопрос криминологов: Cui prodest? (кому выгодно). Все эти публикации довольно нелогично, но весьма настойчиво провозглашают, что их открытие моего «диагноза» означает смерть сектоведения. Кому выгодна смерть сектоведения? Вот, скажем, первоначальная заметка о «сенсационном» открытии документов с диагнозами уже несколько раз, как мне сообщили, перепечатывается в бумажной версии «Московского комсомольца». Новости не перепечатывают из номера в номер. Значит, реклама? Стоит она дорого. Кому выгодно платить?

Если вы посмотрите на специально созданные для публикации «разоблачений» обо мне сайты — они типично сайентологические: их стиль, их язык и т.д. Посмотрите и на религиозную принадлежность републикаторов (тех, кто перепечатывают клевету в своих блогах). По состоянию на 27 мая в сети был представлен 351 пользователь. Из них неопятидесятников — 101; сайентологов — 86; кришнаитов — 34; оккультистов разных — 5; находящихся в процессе религиозных поисков — 3; мунитов — 2; политических оппозиционеров — 8; остальных (представителей самых разных сект и псевдоправославных раскольническо-сектантских группировок) — 74. Итак, первый вывод: представители традиционных для нашей страны религий это не публикуют. Второй — еще более очевидный. Сайентологов в нашей стране как минимум в 60 раз меньше неопятидесятников. А по количеству перепостов у неопятидесятников лишь незначительное преимущество. Или, если хотите, такое соотношение: от общего числа сектантов в России сайентологов — меньше одного процента. А среди републикаторов их — четверть. Вам такое соотношение что-нибудь говорит?

— Вот вы говорите, что сайентологи на первом месте, а какие-то доказательства у вас есть, что это действительно их рук дело? Или это только предположение?

— Это предположение, основанное на моем многолетнем изучении этой секты, ее методов, приемов, правил обращение с другими противниками секты. Сайентологи уже давно провозгласили меня врагом номер 1 в России, на их жаргоне главной «подавляющей личностью» («suppressive person»). А о том, что для врагов все средства хороши, неоднократно говорил сам Хаббард: «Любой сайентолог, не опасаясь наказания церкви, может лишить собственности (т. е. обокрасть или ограбить — А.Л. Д.) любую подавляющую личность или группу подавляющих личностей и нанести им любой вред. Их можно завлекать в ловушку, подавать на них в суд, им можно лгать, их можно уничтожать физически». Примерно эту тактику мы и видим в данном случае.

— То есть, по факту, это бездоказательное утверждение?

— По факту это мое весьма обоснованное предположение. Кстати, тот сайт, на котором в числе прочих «разоблачений» были опубликованы мои институтские документы — он имеет свое зеркало, англоязычное, сайентологическое. И еще: все эти «разоблачения» как по команде появились в сети, когда я заговорил о сайентологических связях и.о. премьер-министра Украины А. Яценюка. Совпадение?

— Странная ситуация получается — вы знаете в чем дело и кто виноват, но ничего не делаете.

— Я прекрасно знаю, что мне делать. Но еще раз повторю, рассказывать о моих шагах и дальнейших планах по этому поводу я не собираюсь.

— Понимаю. Спасибо большое, Александр Леонидович!

Пожалуйста.