Мешает ли школе список классиков?

О том, почему неудовлетворительны новый образовательный стандарт для старшей школы и программа по литературе, в чем опасность принципа вариативности, нужна ли нам классика, о проблемах отечественного образования и русском культурном коде мы беседуем с Сергеем Александровичем Зининым – доктором педагогических наук, профессором кафедры методики преподавания литературы Московского педагогического государственного университета.

Сергей Александрович Зинин

– Слово «исключить» не фигурирует в документах, напрямую связанных с содержанием литературного образования. Прямо такую позицию никто не озвучивает. А используются более обтекаемые формулировки: «варьируемое содержание», «усиление субъектности в преподавании», возможность учителя формировать «свою программу», адаптируемую к специфике школы и класса. Вот за этими красивыми фразами как раз и кроется та самая возможность не выбрать какие-то произведения. Право выбора предоставляется учителю, в каком-то смысле и ученикам, которые тоже могут высказывать свои предпочтения. А то, что любят наши ученики, не всегда, мягко говоря, можно отнести к области высокой культуры. Так что дело не в буквальном упразднении классики, а в праве не обращаться к ней в случае, если педагог подберет «старым» текстам новую, «свежую» альтернативу.

В примерной программе для старшей школы эти позиции выражены наиболее явно. Можно выбрать классическое произведение, можно – произведение современной литературы. Еще возможен такой вариант: привязать произведения к определенному тематическому блоку, достаточно узкому. Например, «Войну и мир» рассмотреть исключительно в рамках темы «Семья и личность». Мы поговорим о Болконском, о Ростовых, о Курагиных, о семейных ценностях – а других важнейших вопросов, поднятых Л.Толстым, можем не касаться. На периферии рассмотрения окажутся тема войны, духовные искания любимых толстовских героев и др., потому что все это вне рамок заданной программой темы. Получается, что на выходе «Война и мир» будет воспринята учениками совсем не так, как она задумывалась писателем. Это лукавый подход, он расшатывает всю содержательную «кристаллическую решетку» русской классики.

– Особое значение в данной программе придается «вариативности» в образовательном процессе. Как бы вы объяснили современному родителю, как конкретно вариативность скажется на обучении его ребенка в школе?

– Вариативность – это возможность выбора литературного материала по своему вкусу и предпочтению. Вот и все. Таким образом, у каждого учителя фактически будет свой курс литературы с соответствующим содержательным наполнением. И ученик, перешедший в другую школу, попадет в неуютную для себя ситуацию. Там будет другой учитель и другой набор произведений. Все, что он уже прочитал, окажется невостребованным, а что-то, возможно, придется изучать повторно. Даже на уровне утилитарном, организационном это совершенно неприемлемо. Я уже не говорю об итоговом экзамене, на который ученики придут с разнобоем усвоенного ими материала, не поддающегося единым государственным требованиям. Но и здесь, по мнению поклонников «вариатива», все просто: выпускнику на экзамене достаточно предложить незнакомый текст небольшого объема, который он проанализирует, продемонстрировав навыки разбора литературного произведения. Таким образом, выпускник уйдет из школы не с содержательным багажом, а с «навыками».

– А какую альтернативу русской классике предлагают разработчики новой программы по литературе? Могли бы вы привести конкретные примеры авторов и произведений?

– Зачастую это произведения весьма относительного художественного достоинства. К примеру, в «вариативной» программе «Тихий Дон» Шолохова и повесть Б. Окуджавы «Будь здоров, школяр» даны как альтернатива. Я ничего не имею против творчества Булата Окуджавы, но все же это несоизмеримые величины: великий эпос, отобразивший сложнейшую историческую эпоху, и скромный прозаический опыт Окуджавы. По-моему, его поэзия намного интереснее и может быть рассмотрена безальтернативно, как и «Тихий Дон».

Для изучения в школе предложены «Казус Кукоцкого» с его проблематикой легализации абортов, «Москва–Петушки»…

Подобные альтернативы в каком-то смысле оскорбительны не только для филолога, но и для непрофессионального читателя. Выбирать можно между равнозначными величинами: романами «Идиот» и «Братья Карамазовы», драмами «Гроза» и «Бесприданница», рассказами «Солнечный удар» и «Грамматика любви»… А вот то, что подчас предлагается в качестве альтернативы творцами концепции «чтения по выбору», весьма озадачивает. Так, роман «Казус Кукоцкого» Л. Улицкой погружает юного читателя в проблематику, связанную с легализацией абортов, а герой повести «Москва–Петушки» В. Ерофеева одаривает его «жемчужинами» ненормативной лексики.

– С чем связано желание столь резко изменить программу? Должны же быть какие-то резоны у разработчиков новых образовательных стандартов. Может, мы просто не понимаем необходимость их внедрения? Как сами авторы программы ее объясняют?

– Очень просто объясняют. Над учителем не должна довлеть какая-либо регламентация, зауживать его возможности. Современный учитель априори творящая личность. Правда, таких «очень желающих творить», экспериментировать не так много. В большинстве своем учителя хотят просто хорошо делать свое дело, а суть его видят, прежде всего, в культурно-просветительской миссии. Безусловно, и любой учитель-профессионал, и родитель хочет, чтобы ребенок знал все то, что вынес из школы когда-то и он сам, чтобы дети могли говорить с родителями на одном языке, чтобы у них были схожие ценности и представления.

У разработчиков подобных документов всегда наготове несколько спекулятивных тезисов. Первый, как уже было сказано, связан с необходимостью дать учителю долгожданную свободу. Логика такова: учителя завалили разного рода отчетностью, он не может нормально работать, а тут еще жесткий список классиков, который мешает педагогу в полном смысле развернуться, продемонстрировать собственный литературный вкус, увлечь «своим». Но тогда программа вообще не нужна, и с единым образовательным пространством придется распрощаться.

Второй тезис: программа перегружена, в ней очень много произведений. Что ж, действительно, программа объемна. Так же объемна, впрочем, как сама литература. Но рецепты исправления ситуации видятся этим людям не в том, чтобы добавить часы на литературу, значительно урезанные в последние годы. Или найти разумный баланс между базовой, обязательной частью программы и частью вариативной. Напротив – предлагается все «разгрузить» окончательно и бесповоротно.

Ученик не будет приобщаться к историзму мышления, к видению литературы как целостного культурного явления

Отсюда вытекает следующий тезис: ребенок не справляется с программным массивом, он не учит историю литературы, потому что материал огромный и неподъемный. В итоге мы «пунктирно», вскользь знакомимся с литературными эпохами, направлениями, течениями. И поскольку все это, – как полагают разработчики программы, – профанация, то от изучения истории литературы нужно отказаться. Освободимся от всего «лишнего», разобьем литературный материал на ряд компактных тематических блоков, в рамках которых будет рассматриваться небольшой корпус произведений. Так чтение станет посильным. А то, что ученик отныне не будет приобщаться к историзму мышления, к видению литературы как целостного культурного явления, – никого не беспокоит. Но это очень опасно. Ученик в таком случае «в трех соснах не будет видеть леса», ограничивая свое видение литературы отдельно взятыми текстами.

– Наверное, по мнению разработчиков программы, данный подход позволит решить проблему чтения?

– Действительно, у авторов примерной программы есть еще один «конек» – медленное чтение.

– Но, может быть, действительно лучше несколько текстов изучить бережно, вдумчиво и глубоко, чем попытаться объять необъятное?

Авторы новых программ уверены: на чернухе тоже воспитывают – от противного

– Медленное чтение, конечно, имеет свои резоны. Но только как частный методический прием. Иногда нужно остановиться на важном эпизоде, внимательно прочесть главу, рассмотреть с учениками ключевые элементы текста, авторского стиля. Но принять это в качестве ведущего принципа изучения литературы?! Тут даже азы педагогики хромают: если нет смены материала, переключения на новое, то возникает эффект «движения по кругу». При этом во главу угла ставится мгновенное эстетическое удовольствие, наслаждение от прочитанного. Но этого недостаточно: наша классика еще и воспитывает, воздействует на душу, формирует мировоззрение. В тексте же, выбранном по принципу вариативности, может ничего этого и не быть, а будет присутствовать лишь сюжетная занимательность с оттенком «чернухи». Авторы новых программ уверены: на чернухе тоже воспитывают – от противного.

Под эту «благородную» задачу можно сверстать очень много текстов. Но когда из литературного курса уйдут толстовская мудрая учительность, чеховское «подводное течение» и бунинский лиризм, то «свято место» в программе займут современные авторы, отчасти «подпитанные» русской классикой, но нередко профанирующие ее ценности.

– Всем сегодня очевиден кризис, который переживает школьная система образования, непрестанно реформируемая вот уже четверть века. Не является ли новая программа попыткой решить проблему путем окончательного отказа от всех прежних достижений?

– Именно так. Понимаете, для кого-то важно, чтобы ребенок «встретился» с большой культурой, а кому-то достаточно, чтобы он просто научился понимать текст и работать с ним. Такой антикризисный подход. Сейчас, дескать, уже не до классики, не до культурного наследия, достаточно хотя бы приобщить ученика к книге. Получается, что предмет «Литература» заменяется на практикум обучения грамотному чтению. Но это совсем другой предмет. А подается все так, будто предмет «Литература» выведен на новый уровень, новую парадигму изучения. Получается, что только «свободное», вариативное чтение может стимулировать интерес к книге, а не Пушкин, не Толстой и не Достоевский. Детям они якобы уже не могут быть интересны. Все это от лукавого: если учитель сам любит классику, он сумеет привить любовь к ней.

Можно увлекательно и интересно изучать «Слово о полку Игореве», которое, по определению, трудно идет в школе. Нужно только приблизить к ученикам ту эпоху, поставить перед ними вопросы, которые во все века остаются актуальными. Как это случилось в рассказе В. Шукшина «Экзамен», герой которого, студент-заочник, произвел сильное впечатление на экзаменатора-профессора, признавшись, что он, подобно князю Игорю, испытал на себе тяжесть вражеского плена. Или вспомним чеховский рассказ «Студент»: Иван Великопольский, студент духовной академии, рассказывает двум женщинам, работающим на огороде, евангельский сюжет об отречении апостола Петра и его раскаянии. Увидев неожиданно живую реакцию слушательниц, Иван понимает: он тронул в них что-то важное, живущее глубоко в сердце. Герой приходит к выводу о непрерывности истории, подобной длинной цепи событий и поступков, – и если тронуть один конец этой цепи, то тотчас задрожит другой. Эта чеховская метафора, безусловно, применима к русской классике, не имеющей «срока давности».

– До утверждения правительством нового стандарта для старшей школы еще действует стандарт 2004 года. В чем его ключевые отличия от нового? Насколько различны задачи преподавания литературы и русского языка в двух стандартах?

– Разработчики последнего, так называемого «рамочного» стандарта, в котором практически нет закрепленного содержания, представляют стандарт 2004 года неким анахронизмом. По их словам, это тяжелый свод заведомо невыполнимых требований. При этом они игнорируют тот факт, что в «старом» стандарте тоже присутствует вариативная часть. Для нынешних инноваторов важно, чтобы вариативный материал охватывал если не всю программу, то подавляющую ее часть. Авторы новой программы прямо говорят о том, что список произведений для старшей школы «пока» должен быть примерным. Что стоит за этим «пока», неясно. Стандарт 2004 года в этом плане хорош своей определенностью. В нем присутствует вариативность, причем даже в большей степени, чем во многих зарубежных странах, где она не превышает 10%. В концепции школьного филологического образования, которая была разработана усилиями Всероссийской ассоциации учителей русского языка и литературы, вариативность представлена на уровне 30%. Но и этого нынешним реформаторам кажется мало.

– Следовательно, новый стандарт был разработан без учета мнения большей части профессионального сообщества?

– Именно так. Стандарт 2004 года создавали ведущие ученые-методисты, педагоги, профессора вузов. Всем были известны их имена. И поэтому документ получился мощным, насыщенным, многоаспектным. Ныне же принята практика давать серьезнейшие нормативные документы на откуп буквально двум-трем специалистам, готовым быстро выполнить поставленную задачу, даже самую абсурдную и деструктивную. Документы разрабатываются келейно и затем активно «продавливаются» в образовательную среду. При этом никаких сомнений в правильности предлагаемых решений не допускается, а любые оппоненты рассматриваются как «ретрограды» и «охранители».

Почему инновации должны полностью отрицать традиции? Это какая-то новая базаровщина

Но что сегодня мешает объединить разные подходы в рамках одной концепции, где будет и возможность варьирования материала, и абсолютно необходимый каждому русскому человеку набор литературных произведений, без которых он просто не может идентифицировать себя как представителя культуры, народа? Разве не время прекратить позиционные игры, односторонние проекты и заняться поиском методологического консенсуса? Давайте, наконец, найдем золотую середину, определим баланс между традициями и инновациями. Почему инновации должны полностью отрицать традиции? Это какая-то новая базаровщина. Тургеневский герой говорил, что нужно сначала место расчистить, а потом строить новое. Вот и сейчас предлагается что-то подобное. Но это абсурд! У нас богатейшая многовековая педагогическая традиция! С какой стати мы должны ее пустить под нож?

– А каким способом планируется ввести новую программу по литературе в образовательный процесс? Каков механизм приведения ее в действие?

– Обсуждение программы в открытом доступе длилось несколько месяцев, и за это время на нее обрушился вал критики. Отвечающая сторона, однако, прибегала зачастую к отработанному приему: отвечать не на то, о чем спрашивают. Таким образом, позиция разработчиков, держащих руку на пульсе «крауд-эксперта», была очень проста: мы не принимаем никаких замечаний и объясняем тем, кто делает эти замечания. что они не правы. Они просто не понимают того, что мы хотим. Никакой дискуссии, никакого внимания к обоснованной критике. Наоборот, абсолютно нигилистический подход: мы в любом случае ваши замечания не примем, но ответить постараемся так, чтобы вас убедить в нашей правоте.

– Но с закрытием «крауд-эксперта», как мы помним, обсуждение не закончилось. Накануне Первого съезда Общества русской словесности на сайте неожиданно появилось несколько документов, относящихся к вводимой программе. Чему они посвящены?

Любой нормативный документ должен не только обсуждаться, но и проходить профессиональную экспертизу

– Действительно, были опубликованы дополнительные материалы к программе. Будто кто-то выбросил спасительный флажок в нужный момент. «Вот вы сейчас на заседании общества будете обсуждать проблему списка обязательной литературы, но имейте в виду, что мы к этому готовы, мы действуем на шаг вперед. Вот список, и в нем есть фиксированная часть. Список состоит из трех колонок: в первой – обязательные авторы и произведения, во второй – обязательные для изучения авторы, а произведения вариативны, в третьей – вариативно и то и другое». Вроде бы появилась возможность компромисса. Но когда вчитываешься внимательно в этот документ, оказывается, что этот список – некое дополнение к все той же вариативной программе с неопределенным статусом. Непосвященный читатель, зайдя на соответствующий сайт, вообще ничего не поймет. Отдельно выложены планируемые результаты обучения, отдельно – примерная программа, отдельно список, а вообще-то теоретически это единый документ, который в нынешнем своем виде не выдерживает никакой критики. В этой ситуации для нас принципиально важно, чтобы любой нормативный документ, помимо обсуждения на «крауд-эксперт», проходил бы серьезную профессиональную экспертизу. Было бы замечательно, если бы Общество русской словесности приняло участие в этом процессе.

– Как вы полагаете, может ли Общество русской словесности разработать оптимальную, согласующуюся как с традицией, так и с инновациями программу «золотой середины», учитывая настоящие обстоятельства и возможности?

– Учитывая состав данной организации, включающей в себя представителей разных направлений в нашем гуманитарном образовании, можно надеяться на взвешенный, сбалансированный подход к решению самых острых, болевых проблем, обозначенных выше.

– Проблема внедрения нового стандарта является острой, но не единственной. На съезде общества много говорилось о недостаточной подготовленности учителей русского языка и литературы. Действительно ли студенты педвузов идут в школу уже на 2-м курсе? Готовы ли они, на ваш взгляд, так рано начинать педагогическую деятельность? Не мешает ли это полноценной профессиональной подготовке?

– Параллельно с внедрением нового образовательного стандарта для школы начался переход к практико-ориентированной системе подготовки учителей. Теперь студенты с 1-го курса направляются на практику в детский сад, где наблюдают, как функционирует система дошкольного воспитания. Потом они плавно перетекают в начальную школу. На следующей ступени – знакомятся с практикой преподавания в основной и старшей школе. То есть существенную часть учебного времени будущие педагоги проводят в школе. С одной стороны, это неплохо. Но, с другой стороны, по закону диалектики: если где-то прибыло – то где-то убыло. К сожалению, проводя столько времени в школе, особенно на первых курсах, студенты теряют фундаментальные знания. Ради практики программа была значительно сокращена, некоторые предметные курсы слиты или урезаны. Такой объем литературного материала студентам якобы не нужен, потому что они все равно не смогут потом его реализовать в школе. В результате выпускники будут лишены глубокого знания русской и мировой литературной классики. А тут еще вариативная программа. Но у такого учителя и собственный, личный список произведений будет весьма небогат…

– А каковой была школьная практика до внедрения данной системы? С какого курса студенты начинали преподавать русский язык и литературу в школе?

– До внедрения практико-ориентированного подхода студенты-филологи начинали проводить уроки в школе на 4–5-х курсах. Это старая отечественная традиция, испытанная временем. И в таком подходе своя логика. Студенты к 4-му курсу уже созрели, набрались знаний, им есть что сказать детям. Надо отметить, что непрерывную практику в педагогическом вузе уже пробовали вводить раньше, но это оказалось неэффективным.

– С огромным трудом в образовательную практику недавно удалось возвратить сочинение. Хотя для любого советского школьника написание сочинений было одним из непременных элементов повседневного обучения. Как вы полагаете, чем отличается ученик, регулярно пишущий сочинения, от того, кто почти не знаком с таким видом деятельности? Влияет ли сочинение на культуру речи и мышления?

– Известный литературовед В.С. Непомнящий сказал как-то, что «наше сочинение – это русские мозги, наш способ мышления». В сочинении мы выражаем себя как люди, принадлежащие к одной культуре. Поэтому роль сочинения огромна. Не случайно насквозь идеологизированная советская образовательная система поддерживала сочинение. Дети должны уметь выражать свои мысли, иметь свое мнение, рассуждать, размышлять в свободном режиме письма. Возвращение сочинения не решает все проблемы образования, но это важное подспорье в сегодняшней образовательной ситуации. Правда, новое сочинение не совсем относится к литературе, оно по преимуществу культурологическое. Это эссе на мировоззренческие, социально-философские темы. Тем не менее, литературный компонент там присутствует.

Полноценное сочинение по предмету выпускники пишут в формате единого государственного экзамена. Но, к сожалению, ЕГЭ по литературе – не обязательный экзамен. Только 5% школьников пишут полноценное итоговое сочинение по литературе. И в этом смысле «декабрьское» выпускное сочинение – серьезное завоевание. Но как только сделано что-то хорошее, появляется масса критиков, которые пытаются представить это как вещь ненужную и даже вредную. По их мнению, дети списывают, отвечают формально, отписываются. Таким людям хочется сказать: не надо спешить, давайте подождем. Школьника еще нужно обучить написанию сочинения, это же только первая проба пера! Нужно вернуть теорию и практику написания данного вида работ в школу, и через два-три поколения мы будем иметь вполне достойную картину.

– Какое положение сейчас с преподаванием литературы и национальных языков за рубежом? Чем отличаются, например, классические европейские образовательные программы от программы, вводимой в России сегодня? Какое значение придается там литературе, написанию сочинений?

– Разработчики новых программ часто ссылаются на зарубежный опыт, говоря, что в Англии, например, вообще только одну пьесу Шекспира обсуждают на экзамене. А литературу как таковую за рубежом практически уже не изучают. Хотя вот интересный факт: в американскую образовательную программу сейчас включен обязательный список американских классиков. Именно классиков! Впрочем, вообще довольно странно звучат разговоры, что за границей все лучше и правильнее, а мы устарели. Зачем нам зарубежный опыт, нередко – весьма печальный, когда у нас своя богатейшая традиция образования? Восток – Япония и Китай – подают прекрасный пример. Они усваивают некоторые достижений других стран, но не собираются отказываться от собственных традиций.

Есть еще более интересный пример, близкий нам «территориально»: Финляндия. Эта страна блестяще усвоила наш дореволюционный и советский опыт. Она полностью перенесла наши образовательные традиции на свою почву. И сегодня у них высочайший уровень образования. Но при этом литература как учебный предмет и сочинение по литературе по-прежнему остаются «изюминками» нашей системы образования. Не потому ли тем, кто жаждет вписать Россию в общий глобалистский ландшафт, так важно лишить нас своего лица в такой важной для суверенного государства сфере, как образование?

– Значимость русской литературы как великой сокровищницы нашей культуры, одного из фундаментов российской государственности, национального достояния неоспорима и очевидна. Но всё-таки давайте еще раз напомним о том, что такое классическая литература, от которой могут отлучить целые поколения. Какие процессы нас ожидают, если новый стандарт, а значит – и совершенно новая система образования будут приняты и окончательно реализованы в нашей стране в ближайшее время?

– Без русской литературы нет и русского народа. Это высшее проявление национального гения. Толстой представил своих любимых героев как лучшее, что есть в русской нации: Кутузов, Наташа, князь Андрей, Пьер, Денисов… Если убрать эти имена из культурной памяти – начнется жизнь с чистого листа. Лишенные духовных основ молодые люди станут просто частью финансово-экономической системы, достижения которой они будут потреблять, а она «потреблять» их. Тогда в пору будет писать новый оруэлловский «1984», только он будет называться уже «2084» или что-то в этом роде.

– Были ли в нашей истории какие-нибудь прецеденты столь кардинальных реформ образования? К чему они приводили?

– Большевики прекрасно это продемонстрировали в 20-е годы прошлого века. Они упразднили классическую систему образования, убрали программу и содержание, ввели проекты и «комплексные программы», где вариативность была на «высшем» уровне. Главной целью было приобщить детей к общественно-полезному труду с попутным набором сведений из разных областей наук. Все это очень быстро дало свои «плоды». Уровень образования резко упал. И очень быстро ситуация вернулась на круги своя. Фактически была восстановлена гимназическая система, созданы «твердые» программы, в том числе по литературе, и ситуация постепенно выровнялась. Уровень грамотности начал повышаться на глазах. И больше уже от этой системы вплоть до конца XX – начала ХХI веков не отступали.

– Известно, что большевики провели реформу образования, отменили преподавание литературы и истории, имея целью создание нового человека и нового общества. Не происходит ли сейчас нечто подобное?

– Несомненно. Из наших детей сегодня хотят сделать носителей иной философии, которые будут смотреть на мир совершенно другими глазами. И отчасти это получается. Современные дети «завязаны» на себе, крайне прагматичны, одержимы идеей успешности, приобретательства. А русская литература всегда говорила о совершенно другом.

Сегодня в повседневную жизнь вернулись категории, которые совсем было исчезли в советское время: бедность, богатство, бешеные деньги, униженные и оскорбленные и т.п. Все это созвучно проблематике русской классики. А нас уверяют в том, что классика устарела и детей ничего в ней не «цепляет»! В этом смысле «новый человек» XXI столетия не вполне нов: он зачастую попадает в те же коллизии, что и человек ХIХ века. И отвечать на нравственные вызовы времени всегда помогала и помогает русская классика, несущая в себе идеи сострадания, жертвенности, подвига во имя других.

– Считаете ли вы возможным изменить ситуацию к лучшему? Какие главные задачи стоят перед Обществом русской словесности, педагогами и родителями в сохранении и развитии отечественного образования и богатейшей русской культуры?

– Нужна консолидация. Помимо деятельностной функции Обществу русской словесности необходима функция просветительская. Нужно открывать людям глаза, чтобы они поняли и осознали степень опасности, которая нависла над нами, нашей культурой, нашей ментальностью. В нашем обществе далеко не все осознают, что происходит. Родители зачастую говорят: «Мы чувствуем, что что-то не так, что происходит нечто деструктивное». Но сами разобраться и до конца понять, в чем состоит эта деструкция, они не могут. К сожалению, не понимают этого и многие учителя. Они запутались в обилии разного рода документов, концепций, программ, списков. Эта неразбериха вкупе с гнетом собственных школьных забот, резко возросшей в последнее время бюрократической рутиной просто не дают им оглядеться и разобраться в том, что происходит. Но как только социум по всей своей вертикали встрепенется и осознает важность проблемы – тогда можно ожидать колоссальных сдвигов.