Схиигумен Кирилл (Агафонов): Путь от социализма до креста

Недалеко от Чусовского завода Пермского уезда, в местечке под названием Городище, в начале XX в. был основан Благовещенский мужской монастырь. Основателем этого монастыря считается игумен Серафим (Кузнецов), получивший благословение на это благое дело от преосвященного владыки Палладия. Официально монастырь был закрыт властями в 1921 году, но его существование прекратилось только в 1929 г., после ареста последнего настоятеля — иеромонаха Нифонта (Агафонова)^[1]. Благодаря открытым для исследователей материалам Пермского государственного архива социально-политической истории (ПермГАСПИ) сегодня мы имеем возможность получить представление о содержании следственных документов, с ним связанных, и об образе действия «правосудия» в период сталинского «большого террора».

Начало пути

Биографические сведения о схиигумене Кирилле (Агафонове) довольно скупы. До сих пор основным источником была книга В.И. Костиной «Духовный пламень Белогорья»^[2].

Будущий схиигумен Кирилл (Агафонов) до монастыря носил имя Николай Павлович. Родился он в 1880 г. в поселке Пашия Чусовского района и семи лет был помещен в Пермский детский приют св. равноапостольной Марии Магдалины. В августе 1901 г. Николай был назначен учителем в министерскую школу в Юговский завод. Пел и читал на клиросе в Юговской церкви. В 1901 г. Николай уехал в Петербург и поступил в консерваторию. До февральской революции он жил в Москве и служил в одном из Императорских театров. В 1910-1917 гг. он был известен как артист и певец Московских, Петербургских (Петроградских), Казанских театров. В молодости его связывала дружба с Федором Ивановичем Шаляпиным.

Его духовное «воскресение» относится к периоду гражданской войны

В 1917 г., оставив артистическую карьеру, Николай Павлович Агафонов вернулся на родину. Жил в с. Ляды вместе с матерью — просфорницей Сретенской церкви — и сестрой Надеждой, был псаломщиком в церкви. По-видимому, его духовное «воскресение» относится к периоду гражданской войны; в 1919 г. он стал насельником Городищенского монастыря, где нес послушание на клиросе. Впоследствии послушник Николай Агафонов принял постриг с именем Нифонт. В июле 1920 г. он был возведен в сан иеродиакона епископом Пермским и Кунгурским Сильвестром (Братановским). В 1921 г. он был впервые арестован, однако вскоре освобожден и направлен во Введенскую церковь села Окуловка Оханского уезда. В январе 1923 года из Введенской церкви иеродиакон Нифонт был переведен на прежнее место службы — в Городищенскую Благовещенскую церковь. В 1924 г. о. Нифонт был возведен в сан иеромонаха и назначен настоятелем Благовещенской церкви.

Второй его арест относится к периоду так называемой «борьбы с противниками сплошной коллективизации». В ноябре 1929 г. иеромонах Нифонт, иеродиакон Михаил и монах Паисий были арестованы и осуждены на три года с отбыванием срока в ВИШЛАГЕ ОГПУ.

После освобождения из ВИШЛАГА о. Нифонт был сослан в г. Оханск

В 1932 г., после освобождения из ВИШЛАГА, о. Нифонт был сослан в г. Оханск. Ему удалось устроиться сторожем в церкви Александра Невского, настоятелем которой был о. Иоанн Окулов.

В 1933 г. о. Нифонта снова начали вызывать на допросы. В 1935 г. к празднику Пасхи епископ Глеб (Покровский) возвел о. Нифонта в сан игумена. Позднее он принял великую схиму с именем Кирилл.

22 июля о. Кирилл (Агафонов) вновь был арестован, а 30 августа заключению подвергли и настоятеля церкви о. Иоанна. Оба они были расстреляны 22 сентября 1937 г. под Свердловском.

Заключенные Вишлага

Теперь обратимся от биографической «канвы» к анализу нескольких архивно-следственных документов, связанных с о. Нифонтом (игуменом Кириллом), с тем, чтобы попытаться понять, насколько характер инспирированных в отношении о. Нифонта расследований соответствовал процедурным требованиям советского законодательства.

Первый арест

По материалам ПермГАСПИ мы можем установить следующее: 19 ноября 1929 г. начальнику пермского окротдела ОГПУ Коробицыну был подан рапорт, в котором на основе «агентурных материалов» предлагалось монахов бывшего мужского монастыря под названием «Саламатова гора» Чусовского района Пермского округа Агафонова, Овчинникова и Андреева привлечь к ответственности по статье 58-10 УК^[3]. На основании двух свидетельских показаний 19 ноября 1929 года был выдан ордер № 6 на право производства обыска и ареста вышеуказанных лиц^[4].

20 ноября 1929 г. было определено содержать арестованных под стражей в Пермском Исправдоме №1 — в связи с тем, что, находясь на свободе, они будто бы «могут препятствовать дальнейшему расследованию дела». После были опрошены еще семь свидетелей, некоторые из которых приходились друг другу родственниками.

«В лице Советской власти на землю пришел антихрист, скоро должна быть кончина мира»

21 ноября 1929 г. уполномоченным 1-ого отделения Пермского Окротдела ОГПУ Ежовым было вынесено постановление о привлечении насельников бывшего Городищенского монастыря в качестве обвиняемых. «Доказательством вины» иеромонаха Нифонта, согласно показаниям свидетелей, стали слова: «Настали последние времена. В лице коммунистов и Советской власти на землю пришел антихрист, скоро должна быть кончина мира. Жить в миру с проклятыми безбожниками становится совсем невозможно, они над духовенством издеваются, с мужика снимают последнюю рубашку, совсем голодом хотят оставить и по миру пустить»^[5] (Здесь и ниже — с сохранением орфографии источника. — А.А.).

В протоколах свидетельских показаний упоминается и о позиции о. Нифонта относительно проводимой сталинским правительством коллективизации: «В коммуне-колхозе будет все общее, поэтому там не увидишь ни молока, ни масла, коммунисты нас туда заманивают, но ходить в эти еретические коммуны не нужно, лучше не соблазняйтесь их заманчивыми расчетами. Вы знаете, что коммунистам верить ни на один грош нельзя, т.к. они всюду способны население обмануть. В этих коммунах голодом мужики насидятся и по миру с мешками пойдут <…> Честные труженики будут обрабатывать всех лодырей-коммунистов, они ведь только на вас и надеются. Вступать в коммуны нужно только тогда когда узнаешь, что там не будут обдирать налогами, будут Бога почитать, и заживется хорошо»^[6].

Конечно, не секрет, что сталинская «сплошная коллективизация», послужившая поводом для массового закрытия храмов в период 1929-1933 гг. под предлогом «борьбы с ее противниками — церковниками», не вызывала одобрения у значительной части православных священников. В этот период наступления на Церковь со стороны государства обычными обвинениями в адрес Ее служителей было то, что службы в храме по праздникам и воскресным дням «отвлекают колхозников от выполнения трудовой нормы», а «удерживание верующих на богослужении до одиннадцатого часа дня» является «законспирированным вредительством». Мы не имеем возможности судить о позиции отца Нифонта «из первых уст». Вряд ли насильственный характер и форсированные темпы коллективизации после 1929 г., повлекшие за собой тяжелые последствия в виде массового голода в деревне и закрытия православных храмов, могли оставить его равнодушным. И все же, с точки зрения «тестирования на достоверность» уличающих отца Нифонта свидетельских показаний, стоит обратить внимание на некоторые стилистические и графологические особенности документов, приобщенных к делу.

Прежде всего, все свидетельские показания, относящиеся к делу № 8891, сходны по структуре, а по изложению фактов и по характерным речевым оборотам практически идентичны. Показания первого свидетеля, по существу, являются образцом («калькой») для составления протоколов допроса других. Кроме того, невозможно не заметить и то, что постраничные подписи каждого из привлеченных к делу свидетелей явно не соответствуют одна другой. Это говорит в пользу того, что протоколы допросов могли быть подвергнуты переработке сотрудниками ОГПУ, а значит, и содержать более или менее пространные фальсификации.

Из материалов заключительного постановления от 22 ноября 1929 г. следует, что опрошенные обвиняемые виновными себя не признали. При этом Агафонов Нифонт Павлович пояснил: «Раньше, т.е. до моей артистической деятельности, я занимался теоретико-познавательными вопросами К.Маркса и Ленина, теперь я этими вопросами не занимаюсь, интересуюсь больше всего работой безбожников. С амвона произношу проповеди на евангельские темы, в которых упоминаю о пришествии антихриста на землю как об обязательном явлении»^[7].

После этого следственное дело, согласно приказу ОГПУ за № 172 от 1924 г., было направлено на рассмотрение Особого Совещания при Коллегии ОГПУ, и 3 января 1930 г. коллегия ОГПУ постановила всех трех обвиняемых заключить в концлагерь ВИШЛАГ, г. Красновищерск, сроком на три года, считая срок с 20 ноября 1929 г.

В 1932 году Коллегия ОГПУ сократила срок заключения иеромонаху Нифонту на шесть месяцев и по отбывании срока разрешила ему свободное проживание на территории СССР.

«Банда церковников»

5 августа 1937 г. в городе Свердловске было начато «громкое» дело (№ 6961) по обвинению Агафонова Нифонта Павловича, Пьянкова Всеволода Егоровича и других по статье 58-10, 11 УК. Они обвинялись в организации «фашистской банды церковников», где фигурировало до 37 человек, включая митрополитов и епископов.

Согласно обвинительному заключению, в Оханское Райотделение НКВД поступили сведения о том, что «группа церковников ведет активную контрреволюционную деятельность», заключающуюся в «к/р пораженческой пропаганде», «террористических высказываниях», в «совершении вредительских актов, поджогов» и «распространении контрреволюционной литературы». На основании этого РО НКВД были арестованы семь человек, в числе которых оказались Агафонов, Пьянков, Окулов и др., и привлечены по делу в качестве обвиняемых.

Следствием «было установлено», что группа церковников Оханского района, руководимая бывшим монахом Агафоновым и священником Пьянковым, связанная с «Уральским повстанческим штабом» через епископа Петра (Савельева) и епископа Глеба (Покровского), «вела активную контрреволюционную деятельность». Пьянков, будучи завербованным в «контрреволюционную повстанческую организацию», произвел ряд «вербовок». Эти мероприятия «осуществлял и монах Агафонов». Одновременно Агафонов, Пьянков и др. члены «к/р организации», привлеченные по делу, распространяли «к/р черносотенную литературу» («Протоколы сионских мудрецов») и «призывали к восстанию». Все перечисленные являются «активными членами контрреволюционной повстанческой организации».

Подвергнутые допросу с предъявлением настоящего обвинения арестованные виновными себя не признали. Это не помешало следствию констатировать, будто бы «…имеющимися в деле материалами и свидетельскими показаниями, предъявленное обвинение названным вполне доказано, а поэтому следственное дело направляется на рассмотрение тройки УНКВД по Свердловской области»^[8].

Итогом разбирательства стал протокол «тройки» УНКВД Свердловской области 13 сентября 1937 г. с постановлением: «Агафонова Нифонта Павловича расстрелять, а лично принадлежащее имущество конфисковать». Приговор был приведен в исполнение 22 сентября 1937 г.^[9]

В поисках правды

27 декабря 1954 г. сестра иеромонаха Нифонта, Надежда Агафонова, обратилась к областному прокурору г. Молотова с просьбой выяснить обстоятельства ареста и ссылки ее брата, а также его местонахождение. На основании этого обращения прокуратура Молотовской области в марте 1955 г. начала проверку законности осуждения лиц, проходивших по делу в части их принадлежности к «к/р повстанческой организации».

По результатам проверки было выявлено, что в период с 5 по 30 августа 1937 г. Агафонов, Пьянков, Окулов и другие были арестованы Оханским РО НКВД без вынесения постановления об аресте. «Принадлежность их к к/р организации» и проводимая ими «антисоветская деятельность» не подтвердилась. Постановлением Президиума Молотовского областного суда 27 марта 1956 г. было определено решение «тройки» УНКВД Свердловской области в отношении Агафонова Нифонта и других отменить и производство по данному делу прекратить^[10].

1 августа 1956 г. родственникам иеромонаха Нифонта было выдано свидетельство о его смерти, в котором было указано, будто бы он умер 21 декабря 1940 г. от саркомы.  

Дело о «фашистской организации церковников» было сфабриковано сотрудниками НКВД

Таким образом, ставшие доступными для работы исследователей по истечению «срока секретности» материалы ПермГАНИ, позволяют с уверенностью говорить о том, что дело 1937 г. о «фашистской организации церковников», в которой якобы состоял о. Кирилл (Агафонов), было сфабриковано сотрудниками НКВД с грубым нарушением принципов даже советского законодательства.

«Метод Мозжерина»

В материалах следствия, проведенного по просьбам родственников репрессированных священников, содержатся и любопытные показания бывшего сотрудника Пермского Горотдела НКВД Ветошева. Из них явствует, что следствие «по делу церковников» велось незаконными методами. Лично Ветошевым был написан протокол допроса одного из обвиняемых под диктовку Мозжерина — заместителя начальника НКВД. Допрос был составлен в отсутствие обвиняемого и вынужденно подписан им уже в вагонзаке при отправке в Свердловск. Также доказано, что свидетельские показания священника Калина Конона Васильевича от 16 августа 1937 г., где содержатся обвинения в антисоветской деятельности в адрес Агафонова, были составлены бывшим начальником Оханского ГО НКВД Макаровым, то есть также являлись сфабрикованными^[11].

Следствие «по делу церковников» велось незаконными методами

На сегодняшний день уже достаточно известно о деятельности Мозжерина в Перми. Им, при участии сотрудников НКВД, были сфабрикованы дела о якобы готовившихся «диверсиях на Камском мосту» и огромное количество дел с подложными документами или вообще без доказательств^[12]. Тем не менее все обвиняемые были приговорены к высшей мере наказания.

Дело схиигумена Кирилла (Агафонова) — это «первая ниточка», за которою потянули следователи в 1950-х гг., распутывая клубок дел по фактам злоупотреблений в ходе процессов 1937-1938 гг.. Хотя многие организаторы и исполнители тех фиктивных дел были привлечены к уголовной ответственности и приговорены к высшей мере наказания, в том же 1942 г. просьба родственников о рассмотрении правомерности осуждения иеромонаха Нифонта до времени была отклонена. Лишь в 1956 г. власть смогла признаться родственникам репрессированных в своих страшных ошибках, открыв при этом только долю правды.

13 сентября 1989 г. вышло заключение по делу иеромонаха Нифонта, согласно которому он подпадает под действие статьи 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 1930-40-х и начала 1950-годов»^[13].

Сестра иеромонаха Нифонта, как и другие родственники, так и не узнала о расстрельном приговоре осужденных, и лишь их внукам в 1991 г. впервые был предоставлен доступ к архивным документам. Это подвело итог драме, тянувшейся более полувека. Внук одного из осужденных по этому делу оставил красноречивую запись на последних его листах: «Считаю, что моя мать была обманута органами КГБ, которые за смерть мужа, моральный ничем невосполнимый ущерб, нанесенный ей и ее детям, откупились смехотворной суммой». Ответом этому было лишь молчание, и дело было закрыто.