Око Божие на земле

Монах Марк (Думитру) Монах Марк (Думитру) родился 7 сентября 1910 года в крестьянской семье. Его отец погиб на фронте в Первую мировую войну, и мать одна поднимала 11 детей, ведя монашеский образ жизни. В 13 лет Костика (мирское имя отца Марка) окончил начальную школу и стал работать. В 1937 году по примеру многих вокруг он вступил в легионерское движение^[1] и уже в 1939-м был арестован и осужден на 20 лет принудительных работ. В 1940 году был амнистирован и два года прятался, но в 1943-м был снова осужден на 10 лет принудительных работ.

В тюрьме отличался железной выдержкой, все пытки переносил без единого звука, за что получил кличку Факир. В этих условиях познакомился с будущим великим старцем, а тогда просто молодым заключенным Ангелом Папачоком и с писателем Иоанном Янолиде, автором публикуемых ниже воспоминаний. В 1956 году освобожден из тюрьмы; в 1957-м поступил в монастырь Слатина, где духовником был отец Арсений (Папачок), и стал его духовным чадом.

В 1958 году после ночной Литургии арестован вместе со своим духовным отцом и в 1960-м снова осужден на 22 года принудительных работ. В 1964 году в Румынии была проведена всеобщая амнистия политзаключенных, и все они были освобождены, в том числе ставший уже 54-летним послушник Константин.

В 1968 году поступил в монастырь Сихастрия, в 1975-м облачен в ангельский образ с наречением имени Марк. Нес послушание пасечника в совершенном уединении. Проведя в суровых подвигах 31 год, утром 28 февраля 1999 года он причастился за Литургией, а в 12 часов дня предал свою чистую и многострадальную душу в руки Божии.

Писатель Иоанн Янолиде родился 27 января 1919 года. В 18 лет, еще учась в лицее, вступил в легионерское движение. Окончив лицей, поступил на факультет права, но был арестован и в 1941 году осужден на 25 лет исправительных работ. В 1958 году его дело было пересмотрено, и он получил еще 25 лет принудительных работ. Проведя в тюрьме лучшие годы жизни, с 21-летнего до 45-летнего возраста, в 1964 году он вместе со всеми был освобожден по амнистии. В 1965 году женился. По ночам тайком писал воспоминания о коммунистических тюрьмах. Отошел ко Господу 5 февраля 1986 года, оставив бесценное литературное наследие.

Как-то я посетил один монастырь под Бухарестом. Мы прохаживались по утопающей в зелени тропинке с настоятелем^[2], выросшим в монастыре, получившим богословское образование и впитавшим монашеский дух. В нашу сторону пошло стадо коров, и настоятель закричал:

– Эй, брат, ты, я вижу, знаешь, что такое послушание, но тебе далеко до того, чтобы понять, что такое вера!

Он говорил с пастухом – новоначальным послушником, желавшим поступить в монастырь. Всматриваюсь в него, и меня охватывает дрожь. Тем временем пастух убегает за отбившейся коровой и исчезает.

– Отче, кто этот человек? – спрашиваю настоятеля.

– Он упорно хочет поступить в монастырь. Я его испытывал и издевательствами, и презрением, выгонял, но он, как банный лист, пристал к монастырю.

– Отче, – спрашиваю я, – а как ты думаешь, что важнее: молиться или защищать веру?

«Отче, – спрашиваю я, – а как ты думаешь, что важнее: молиться или защищать веру?»

Настоятель пытливо смотрит на меня и говорит:

– Ты, что, меня испытываешь? Хочешь в политику вовлечь? Подумай, что я отвечаю за эту святую обитель!

– Отче, – прижимаю я его к стенке, – а что здесь будет через 100 лет? Да нет, через 50, даже через 10? Вы все уже в возрасте… А молодым поступать в монастырь не разрешают, да и рвения и благоговения у них уже нет. Времена изменились. Неужели ты не видишь, что станешь последним настоятелем этого светского монастыря? Что ты будешь тогда делать?

– Написано, что для каждого дня довольно своей заботы^[3]. Мы будущего не знаем, оно у Бога. А нам остается молиться и полагаться на волю Божию.

– Отче, а этот человек, который ходит за монастырскими коровами, не полагался на волю Божию, он исполнил волю Божию! Он боролся за то, чтобы в стране не установился атеизм. Терпел лютые пытки и молчал как могила. От него требовали отречься от веры, предать своих братьев и подчиниться атеистическому государству.

– Ну, – говорит настоятель, – это всё политика. У нас есть вечное Царство на небесах, уготованное Господом Христом. Написано, что нам надо покоряться властям, ибо они поставлены Богом^[4]. Мы политикой не занимаемся.

– А мне кажется, что ты занимаешься политикой, отче, но только делаешь это наоборот.

– Давай переменим разговор! Политики пусть знают свое, а мы свое!

Костик Думитру

И мы расстались на этой напряженной ноте.

Потом настоятель этот стал епископом, и я бросился искать «пастуха», но только он бесследно исчез.

Вижу его как сейчас… Входит в нашу камеру худой как скелет, но несломленный. После секуритате^[5] (после допросов). Партизанил в 1941–1943 годы.

Он был невысокого роста. Ступал тяжело и редко. Хотя по натуре своей был миролюбивым, но, когда начались гонения, он – может, зная, что наступит и его черед, может, надеясь, что еще сможет бороться, – удалился в горы.

Сколотил группу людей, которых жестко держал в узде. Они ходили с пистолетами, но использовать их не могли, только для защиты. Они вообще избегали столкновений с кем-либо. Народ помогал им продуктами, и из-за этого многие сели в тюрьму. Один монастырь предоставил им кров, но тут же был расформирован, монахи брошены в тюрьмы, а обитель превращена в общежитие для беспризорников.

Жить в лесу было трудно, ведь у них не было ни оружия, ни продуктов. Он пробовал связаться с заграницей, но ничего оттуда не получил, кроме приветствий. И понял, что борьба проиграна. Тюрьмы были переполнены. Люди закрепощены. Без помощи Запада бороться с румынской секуритате было невозможно. И все-таки в горах боялись не солдат, а предателей.

Годы шли, и надежды их улетучивались. Однажды на след группы напал один из его друзей, оказавшийся агентом секуритате. Они надеялись, что спасутся, но не спаслись. Всех их поймали и стали пытать:

– Чего вы добиваетесь? Какие у вас запасы оружия? Какие связи с заграницей? Какие связи с другими партизанами? Кто вас информирует? Кто снабжает? – пытались узнать у него.

Его пытали, а он молчал. Отказывался говорить и на допросах, и на суде

Но разве он мог им ответить? Да и кто были его мучители? И чего добивались? Он знал их отлично. Знал, что они будут делать, и говорить с ними было нечего. Они его пытали, а он молчал. Отказывался говорить и на допросах, и на суде. Его прозвали «Факиром». И осудили на пожизненный принудительный труд.

Он остался один, погруженный в себя, угрюмый. Когда партизанил в горах, несколько раз прочел Библию и, благодаря своей невероятной памяти, многое запомнил. Молился день и ночь один, где бы ни был, чем бы ни занимался, и его часто заставали в слезах.

Тогда он был красив как никогда. Его профиль казался высеченным на белом мраморе. Увидев его, один художник был потрясен и сказал:

– Этот человек светел, он сияет, у него поразительное выражение лица. Если останусь жив, всю жизнь буду стараться передать в красках то, что вижу в нем.

Иоанн Янолиде Он был очень начитанным. Иногда давал вовлечь себя в разговоры и тогда всех поражал своей способностью проникать в самую суть вещей и делать выводы. Он говорил не как священник и не как мудрец – он был на голову выше их. У него были обширные интересы, и всё решалось просто благодаря его самовластному духу. Он пользовался уважением у всех. Прошел через тюрьмы, не пойдя ни на какие компромиссы, не бросив и тени на свою репутацию.

И вот теперь, когда я его нашел, он вдруг исчезает…

Прошло несколько лет. Я направился в непролазные горные дебри в один скит – навестить известного духовника и сурового аскета (архимандрита Клеопу (Илие)). Меня поразила сила, с какой он говорил, и его колоссальные богословские и святоотеческие познания. Он с легкостью прохаживался по святым отцам и толковал их так проникновенно, что казалось, будто говорит от себя.

Он поднимался до недосягаемых высот, когда говорил об общении с Богом. Я слушал его несколько дней, а потом стал спрашивать о свободе, общении и общности, о единстве, сплоченности и благодати, о Небесном Иерусалиме, Царстве Божием и мессианстве. Монах терпеливо отвечал на всё.

Сказал мне, что в юности верил, что может найти Христа в молитве, в суровых подвигах и уединении, но теперь понял, что Он в миру, в делах и «безумии» веры, хотя исповедание Его в миру не может быть сильным без благодати, получаемой в общении с Богом. Сейчас время великих исповедников. Современный мир с его техникой покорил людей, но в то же время и утомил их, и теперь люди снова тянутся к пещерам и пустыням в поиске святых молитвенников.

Архимандрит Клеопа (Илие)

Люди приходят, чтобы спросить, что такое материя, что такое социальные классы, что такое собственность и всё связанное с жизнью, а духовник не может говорить им о невидимой брани духов и о ступенях Лествичника, хотя они всегда остаются теми же. У духовников должны быть ответы на все проблемы. Они должны объяснять людям, что только невидимый и нематериальный Бог есть Истина и без Него не только мы, но и сама материя – ничто. Своим страстным воззрением на материю, то есть материализмом, мы уродуем себя душевно, дезориентируемся психически, и наша жизнь превращается в кошмар. Бог так необходим, это стало так очевидно при безбожной власти, что нам и делать ничего не надо, только искренне жить Им и твердо Его исповедовать.

Своим страстным воззрением на материю мы уродуем себя душевно, дезориентируемся психически

Я слушал его с изумлением и радостью.

– Отче, – спросил я его, – а как вы пришли к таким выводам? Здесь, в отшельничестве, среди книг святых отцов и Писания?!..

– На самом деле всё, что я сказал тебе, сокрыто в монашеской жизни, – ответил он мне, – ведь монах служит не себе, а людям. Сейчас люди – слепые рабы, они ослеплены тем лживым светом, который в них самих, и порабощены материей, в которую верят. Мы переживаем апокалиптические времена. Зверь – это человек, а машина – орудие уничтожения человека. Мы никогда не спасемся, если не покаемся, если не покоримся Богу, не примем Его в себя, не обожимся.

– Отче, – сказал я ему, – вы бесподобны! Теперь я уже знаю всё, что вы хотите мне сказать. Признаюсь, я не думал, что вы занимаетесь подобными проблемами. Я знал, что вы говорите о благодати, о ее сущности, эманации и действии, но вижу, вы непревзойденны и в том, что касается жизни и материи.

– Сейчас я не хочу смиряться, ведь Бог меня уже достаточно смирял. Но было бы несправедливо, если бы я не сказал, что многое из этого понять мне помог отец М.

– А кто этот отец М.? – спросил я в недоумении.

– Он твой друг и знает, что ты здесь. Он видел тебя из кельи.

– Друг?.. Из кельи?.. Тогда пойду взгляну на него!

– Он слишком далеко! Да и не примет тебя. Но позволил мне сказать тебе о нем.

– А как же он меня тогда увидел?

– Он получил от Бога дар прозрения в духе, так, сквозь материю… и сквозь время…

«Он получил от Бога дар прозрения в духе – сквозь материю… и сквозь время…» – сказал старец Клеопа о монахе Марке

– Скажите мне, прошу вас, кто этот человек!

– Ты его видел в последний раз, когда беседовал с настоятелем того монастыря, где он был пастухом.

– О! – воскликнул я. – Он?! Здесь?! Такой, каким вы его описываете?!..

– Он бежал тогда и спрятался у меня. Я видел о нем сон и принял его с распростертыми объятиями. От него научился многому о Боге и мире. Мы часто встречаемся с ним и подолгу сидим втайне. Ты видишь, я говорю много, мне дан этот дар. А он говорит, что я – его голос. Он поражает меня! Мне кажется, что он отрешен от земного, а он описывает мне реалии мира так, как я, будучи духовником, пока не могу этого сделать.

Для него мир пребывает на небесах и небеса – это электронный микроскоп, через который он видит тайны мира. Он подвижник, соединенный с Богом, потому что невозможно увидеть ни ад, ни грех, если не пребываешь в свете Божественном. Он, таким образом, – око Божие на земле.

– Но как он сам? Как себя чувствует? Как живет? – спросил я, обремененный житейскими попечениями.

– Хороший вопрос! Он живет среди пчел, ибо только их допустил в свою пустыню. О его здоровье печется Бог. А поесть ему носим мы отсюда, из скита.

– Но я знал его больным!

– Он здоров! Люди больше не верят в исцеляющую силу Духа Святого, но он – живое доказательство того, что она действует.

– Может, использует какие-нибудь травы? – сказал я.

– И не думает о них! Хотя нет, иногда просил у меня каких-то чаев. Но не думай, будто его излечили эти чаи, нет… это Дух Святой, сила веры, которая в нем есть. Нет-нет, и этого тоже не пойми превратно: не вера его исцелила, а… как бы мне выразиться? Если я сказал: Дух Святой, то для меня этого достаточно, но нынешним людям хочется чего-то соответствующего их разумению. Мне кажется, дыхание Бога непрестанно восстанавливает людей. В дыхании Божием находятся силы, мощь, сама жизнь, там сама душа людей, и все живут благодаря ему. Поэтому я считаю, что, если мы отделяем веру от ее Источника, она становится бессильной. Вера, соединенная с Богом, сильна; вера, смешанная с самовнушением, – ерунда. Между тем так оно и есть: мы имеем рядом с собой, имеем в нас, имеем в жизни и имеем в материи нематериальную силу, проистекающую из Бога, и если нам удастся ее привлечь и использовать, она – самый хороший медикамент. В человеке и мире течет огонь, свет, Дух. Так он и исцелился. И если использует какие-нибудь чаи, то это потому, что так Дух велит ему делать, это как если бы он ел для того, чтобы жить. Если ты будешь есть отраву, то умрешь, а он питается манной небесной. Манна небесная и материальна, и нематериальна. Он умеет сочетать всё.

Дыхание Бога непрестанно восстанавливает людей. В дыхании Божием находятся силы, мощь, сама жизнь

Слушая его, я чувствовал, что становлюсь всё меньше и меньше. Меня объял какой-то страх. Мог ли я устоять, чтобы не увидеть такого человека? Мне казалось, я вижу какое-то видение.

– Не бойся, – сказал монах. – Всё нормально, реально, естественно. Неестественно быть лишенным силы Божией.

Он поймал меня на самой сокровенной мысли, и мне стало стыдно. Я был переполнен, утомлен его слишком большой силой. На этом мы закончили разговор.

Могила отца Марка на кладбище монастыря Сихастрия (на первом плане) Затем последовало несколько дней моего внутреннего мира. Молитва моя была мощной, она охватывала всё мое существо. Я ел, не испытывая голода, и чувствовал себя превосходно. Я понял, что мой друг молится обо мне и передает мне силу своей души. Думаю, что так же, как-то наподобие этого, но в своих пропорциях, люди чувствуют себя, когда их сопровождают любовь и благодать Божия.

От избытка радости слезы ручьем лились у меня, и я стал живее, глубже. Мне раскрывались новые смыслы существования. Бог был реальностью. Если я мог отведать такого духовного опыта, то каким же был тот, которым наслаждался мой друг? Блажен он!

Я решил ехать домой. Я успокоился. Паломничество в скит дало мне больше, чем я мог ожидать. Пошел прощаться. Старец сказал мне:

– Не суди его превратно. Он скрывается, потому что это его дар. Ни у кого я не видел большей любви к людям, чем у твоего друга. Это его способ служения им. Иди, и он будет тебя сопровождать. Там, где встретишь дивные дела, подумай, что они могут быть совершены и им… Он в сердцевине мира. Будь благословен! Благословляет тебя и он!

И я ушел^[6].