О жизни протоиерея Думитру Станилоаэ

Я искал Бога в жителях моей деревни, потом в книгах, в идеях и символах. Но это не давало мне ни мира, ни любви. Однажды из сочинений отцов Церкви я узнал, что истинного Бога можно встретить в молитве. Тогда я терпеливо принялся за работу. Так я постепенно понял, что Бог близко, что Он меня любит и что, позволяя себе наполняться Его любовью, я открываю сердце другим.

Протоиерей Думитру Станилоаэ

Непереведенный, непрочитанный, неусвоенный

О. Думитру Станилоаэ

Труды румынского богослова хорошо известны во всем христианском мире, но только не в России. Станилоаэ до сих пор не переведен, не прочитан, не усвоен, что существенно обедняет отечественное богословие. Немногочисленные переводы не всегда профессиональны.

Настоящий текст представляет собой первый опыт расширенного жизнеописания выдающегося румынского богослова. При составлении мы использовали отечественные и зарубежные интернет-источники, а также следующие статьи: Коман Константин, протопресвитер. Священник Думитру Станилоаэ: Переводчик, истолкователь и продолжатель святоотеческой традиции¹; Станилоаэ Лидия. Вспоминая моего отца²; Холбя Георгий, протоиерей. О выдающемся румынском богослове ХХ века протоиерее Думитру Станилоаэ³; Последнее интервью отца Думитру Станилоаэ; Григореску Флорин. С отцом Думитру Станилоаэ об отце Думитру Станилоаэ (журнал «Живой родник»). Заранее просим прощение за возможные неточности и надеемся, что снисходительный читатель сможет увидеть светоносный лик отца Думитру Станилоаэ и через это тусклое стекло.

Рай

Мировоззрение Станилоаэ родом из детства. Из села Владены уезда Брашов, где 16 ноября 1903 года в семье крестьян Иеремии и Ревекки родился сын Думитру, будущий «патриарх румынского богословия». Он был младшим из пятерых детей.

«Моя мама была внучкою священника, очень доброй и тонко чувствующей женщиной; она часто разговаривала с нами и давала правильные советы, – вспоминал отец Думитру. – Мой отец больше думал, а говорил мало. Однако в случае необходимости он, благодаря своим мудрым речам, мог собрать людей вокруг себя; он был своего рода философом деревни. За всю жизнь он не поссорился ни с кем».

Первые уроки глубокой сердечной веры и деятельного благочестия Станилоаэ получил в семье: «Мои родители были глубоко верующими людьми. Они никогда не пропускали богослужение. Когда мой отец возвращался из церкви, после обеда он обычно садился за стол и читал Священное Писание. Он всегда читал из Часослова». Кроме того, отец приносил дрова вдовам, помогал беднякам. Среди соседей он пользовался неизменным уважением.

В последнем интервью на вопрос: «Из всех людей, кого Вы знали, кому Вы больше всего обязаны?», отец Думитру ответил: «Моим родителям. Они научили меня креститься и кланяться, не осуждать других, научили чистоте и смирению… Они пробудили во мне желание проповедовать Христа».

«Народ жил в Церкви… Все мои знания о взаимопомощи и понимании пришли от того, что я увидел в моей родной деревне»

Впоследствии Владены будут вспоминаться отцом Думитру как первозданный, еще не омраченный грехопадением Эдемский сад: «Вся жизнь нашего села проходила вблизи Церкви… Общественная жизнь была тесно связана с религиозной. Невозможно было помыслить нормальную жизнь вне Церкви, всегда бывшей рядом с народом, который, в свою очередь, был полностью предан ей. В такой атмосфере я вырос. Церковь значила очень много, она была стержнем человеческой жизни. Народ жил в Церкви… Все мои знания о взаимопомощи и понимании пришли от того, что я увидел там, в моей родной деревне. Это благословенное место также научило меня созерцать красоту природы. Помню тот великий день там, когда я начал любить Бога и мир и люблю до сих пор».

До конца жизни Станилоаэ в своих исследованиях будет ориентироваться не только на узкий круг специалистов, но и на владенских крестьян. Он стремился писать так, чтобы его мог понять любой односельчанин.

Пути и беспутья румынского богослова

Родители видели в Думитру будущего священника, но он жаждал знаний, а посему, прежде чем встать у престола, крестьянский сын получил широкое и основательное образование.

С 1914 по 1922 год Думитру Станилоаэ учился в православном гуманитарном лицее имени митрополита Андрея Шагуны в Брашове.

В 1922 году, по совету мамы и дяди-священника, поступил на богословский факультет Черновицкого университета. Он хотел изучать философию, а точнее – схоластику. «Я не знал, что означает схоластика! – признавался ученый позднее. – Я думал, что речь шла о высокой философии».

В Черновцах произошло еще одно важное для Станилоаэ событие: он познакомился с митрополитом Трансильвании, крупным ученым Николаем (Баланом), предложившим юноше стипендию, позволяющую изучать богословие. Казалось, что все складывается как нельзя лучше, однако первая встреча с академическим богословием настолько неприятно удивила Думитру, что уже через год он решил эмигрировать в филологию.

«Богословие было пронизано рационализмом… Как я мог обратиться к верующим с учеными выкладками о Боге?»

Предоставим слово румынскому богослову отцу Константину Коману: «Богословский факультет в Черновцах был организован по образу немецких теологических школ. Соприкоснувшись с жизнью на факультете, молодой Думитру Станилоаэ с удивлением обнаружил огромную пропасть между академическим богословием и жизнью Церкви, как он ее знал: “Богословие было слишком академичным. Все было пронизано рационализмом… При чем здесь религиозная жизнь народа? Как я мог обратиться к верующим с тамошними учеными выкладками о Боге? Богословие было наукой, изобилующей метафизическими определениями: Бог неизменен, человек изменчив…”

Другое недоумение было связано с самодостаточностью факультетского богословия, которое, оставаясь всегда на теоретическом, рациональном уровне, претендовало на полное познание Бога: “После нескончаемой зубрежки учебников, после заучивания цитат из каждой главы догматики у студентов складывалось впечатление, что они знают все, что о Боге уже все сказано и нового сказать нечего”. Самой первой реакцией было некоторое пренебрежение к вере и благочестию народа».

Проучившись на богословском факультете всего год, Станилоаэ перевелся на филологический факультет Бухарестского университета. Однако, к счастью для богословия и к несчастью для филологии, на пути Думитру возник (случайно?!) его земной покровитель – митрополит Николай (Балан). Ему удалось уговорить одаренного юношу вернуться к богословию.

В 1927 году Станилоаэ покинул богословский факультет Черновицкого университета с дипломом. Своим единственным достижением он считал «освоение навыков глубокой исследовательской работы». Для нашего времени, впрочем, это уже немало.

Дипломная работа будущего «патриарха» была посвящена крещению младенцев. Научный руководитель Думитру профессор Василе Лойчите не просто способствовал развитию природных дарований Думитру. Он вошел в семью Станилоаэ как старший друг и наставник.

Свет

О.Думитру с женой и детьми

Встреча с Марией Миху – еще одно судьбоносное событие в жизни Станилоаэ. В лице Марии явлен образ подлинной жены-христианки: жертвенной, любящей, преданной супругу. Как отмечает Флорин Григореску: «Отец Станилоаэ повторял многократно, что не смог бы создавать свои работы без поддержки его преданной и заботливой жены. Он обычно говорил: “Моя жена молится больше, чем я”; на что его жена добродушно отвечала: “О, он только так говорит, а молится даже тогда, когда пишет”». Одна из внучек отца Станилоаэ приводит ответ на вопрос о том, встречал ли он когда-нибудь святого человека: «Да, встречал одного. Это моя жена».

Несмотря на колоссальную занятость, отец Думитру был человеком подлинно семейным. Вот каким запомнила выдающегося богослова его дочь Лидия: «Он всегда был рядом, в наших скромных и холодных комнатах на улице Мошилор, 36 [в Бухаресте]. Он часто сидел за своим столом и писал, погруженный в свои мысли, таким вот образом отец пребывал с нами.

У него всегда было время для нас. Ты точно знал, что это человек, к которому можно обратиться за советом, кому ты мог довериться. Он очень тактично давал советы и умел оставить такое впечатление, что ты сам можешь справиться со своим чувством обеспокоенности. Тот факт, что он был очень твердым в своих убеждениях, вселял в меня огромную уверенность. То, что он серьезно воспринимал все, во что верил и о чем проповедовал (“Я священник, поэтому я обязан действовать, как священник”), было моральной поддержкой, опорой для меня. Но в то же время он обладал теплотой, искренней, естественной и бесконечной добротой, которая согревала сердце. Вот таким мы знали его всегда, и мне это казалось вполне естественным, будто так и должно было быть.

Когда он был рядом, невыразимое чувство величия, красоты, ощущение чего-то особенного согревало сердце и расцветало внутри тебя!

Каждый праздник, каждое воскресенье были не похожи на прочие дни. Это были дни, когда никто не был печальным, никто не тосковал, никто не плакал. Никто просто не имел причины для грусти, тоски или слез. Я уже упоминала огромное значение присутствия моего отца в то время. И даже Литургия, в которой он участвовал, была не такой, как все. Он не так уж хорошо пел, но те Литургии, которые он служил, были самыми красивыми, которые я когда-либо видела.

В [его родной] Трансильвании меньше внимания уделялось пению, голосу священника, нежели содержанию самого богослужения, проповеди.

«Отец любил говорить: “Литургия – это молитва, раздумье и проповедь, а не опера…”»

“Если бы мое богословие было оцениваемо с точки зрения моего голоса, то я бы никогда не окончил университет, – любил говорить отец. – Литургия – это молитва, раздумье и проповедь, а не опера…”».

Семье Станилоаэ пришлось пройти через многие испытания. Первенец Думитру не прожил и полугода, его сестра Миоара умерла в 1945 году.

Сам глава семьи был арестован, а после ареста остался без работы и служения. Однако семья достойно претерпела испытания.

Думитру и Мария Станилоаэ прожили вместе 63 года. Мария умерла в апреле 1993 года. Думитру – 5 октября 1993 года. Присутствие жены в своей жизни он ощущал и после ее упокоения. В конце жизни Станилоаэ признавал: «Через статус мужа и отца я был теснее связан с жизнью верующих. Вследствие чего я мог более реально ощущать их потребность найти жизненный путь, соответствующий их вере».

Вода

Однако вернемся в 1920-е годы. По настоятельной просьбе начинающего богослова митрополит Николай отправил Станилоаэ в Афины: «Я искал подлинный источник и подлинное выражение православного богословия, и у меня было ощущение, что я найду его у греческих отцов».

Согласно отцу Константину Коману: «Несмотря на короткий срок пребывания в Афинах (всего лишь один учебный год – 1927/1928) и перенесенную тяжелую болезнь зимой этого же года, Станилоаэ смог выучить греческий язык и написать докторскую диссертацию на тему “Жизнь и деятельность Патриарха Досифея в Иерусалиме, а также его связи с румынскими землями”, защищенную в Черновцах осенью 1928 года. Недолгое пребывание в Афинах стало важным событием для его богословской карьеры. Большим приобретением следует считать освоение греческого языка, давшее возможности и сильнейший импульс к изучению наследия святых греческих отцов Церкви. По этому поводу отец Станилоаэ писал в предисловии к греческому переводу первой части своей “Догматики”: “Я благодарю Бога за то, что могу вернуть хотя бы малую часть моего долга перед греческим языком, которому я стольким обязан. Язык, который я освоил в Афинах 60 лет назад и который я постоянно совершенствую, позволил мне с самого начала моего служения богословию оказаться внутри живого диалога с греческими отцами Церкви”. Однако на богословском факультете в Афинах он обнаружил все ту же теологию, что и в Черновцах, оказавшуюся под значительным влиянием схоластической науки».

Станилоаэ продолжил поиск. Моральная и материальная поддержка митрополита Николая (Балана) позволила ему учиться в Мюнхене, Берлине, Стамбуле, Белграде. Думитру изучает не только отцов Церкви и византийскую историю. В сфере его интересов Кьеркегор, Хайдеггер, Барт – ведущие представители религиозной и философской мысли XIX–XX веков.

Монография Станилоаэ «Жизнь и учение святителя Григория Паламы» – одно из первых серьезных научных исследований о богослове

Новая судьбоносная встреча произошла в Национальной библиотеке Парижа: Станилоаэ открыл неизвестные рукописи святителя Григория Паламы. Целых два месяца, изо дня в день, он переписывал тексты и исследовал их. Из Парижа Думитру возвращается «богатым человеком»: он привез в Румынию фотокопии заинтересовавших его рукописей. Результатом паламитских штудий Станилоаэ стала монография «Жизнь и учение святителя Григория Паламы» – одно из первых серьезных научных исследований, посвященных этому великому богослову.

Книга вышла в 1938 году, но не получила должной оценки в связи с тем, что была написана на румынском языке.

«Паламитский период оказал большое влияние на эволюцию научной деятельности и богословия самого Станилоаэ. Святитель Григорий Палама с его синтезом святоотеческого богословия фактически ввел его в храм православного богословского наследия. В паламитском разделении понятий бытия Бога и Божественных нетварных энергий Станилоаэ нашел преодоление той пропасти, что образовалась в западной богословской традиции между трансцендентным Богом и миром, между Богом и людьми и, как следствие этого, между академическим богословием и христианской жизнью православного народа, между школьным богословием и жизнью Церкви.

В Германии Станилоаэ познакомился с богословием Карла Барта, у которого на первый план выдвигается фактор личности и личностных отношений человека с Богом. Бог предстает личностной Сущностью, обращающейся к грешному человеку: “Я понял, – говорил Станилоаэ, – что это не соответствует православному пониманию, но еще более усугубляет пропасть, расстояние между Богом и человеком. И все же мне удалось извлечь пользу из утверждения о трансцендентности Бога в отношении к человеку и миру. Я связал это с утверждением Григория Паламы о том, что Бога можно найти через прямое отношение с нами через Его нетварные энергии”» (протопресвитер Константин Коман).

1 сентября 1929 года митрополит Николай назначил Думитру Станилоаэ доцентом кафедры догматики Богословской академии в Сибиу.

Но Станилоаэ преподавал не только догматику, но и апологетику, пастырское богословие, греческий язык.

8 октября 1931 года Думитру был рукоположен в диакона. 25 сентября 1932 года – во священника. В 1935 году отец Думитру Станилоаэ получил звание профессора, через год стал ректором академии.

О. Думитру Станилоаэ в Сибиу с выпускниками

Как ученый Станилоаэ более других соответствовал требованиям, предъявляемым к преподавателю высшей духовной школы, однако ему было тесно в рамках академического богословия. Не противопоставляя богословие жизни, он искал Истину не только в книгах, но и у носителей духовной традиции. Отец Думитру, женатый священник, был глубоко связан с современным монашеством: «Он подолгу жил сначала в монастыре Брынковяну при выдающемся подвижнике отце Арсении, затем в Бухаресте, куда переехал в 1946 году, в монастыре Анфим» (протопресвитер Константин Коман). Духовником Станилоаэ был выдающийся румынский старец отец Клеопа (Илие), к трудам которого он написал свое предисловие.

Стремление к опытному Богопознанию привело отца Думитру к идее перевести и издать «Добротолюбие» на румынском языке. Первые четыре тома румынского «Добротолюбия» вышли в 1946–1948 годах. Затем наступил 30-летний перерыв, не в последнюю очередь связанный с арестом богослова. Оставшиеся восемь томов увидели свет в период с 1972 по 1982 год.

О. Арсений (Бока) с семьей о.Думитру Станилоаэ

Человек творческий, Станилоаэ не ограничился воспроизведением греческого оригинала. В румынское «Добротолюбие» вошли отобранные переводчиком, но не содержащиеся в оригинале тексты отцов, румынский текст сопровожден обширными введениями и комментариями, интересными и ученым, и практикам.

Показательно, что когда отец Думитру предложил коллегам-переводчикам принять участие в этом проекте, они, к огорчению ученого, отказались. В то же время Станилоаэ нашел поддержку у людей, не принадлежащих к академическому миру, например у известного румынского подвижника отца Арсения (Боку).

Румынское «Добротолюбие» оказало колоссальное влияние на возрождение исихастской и старческой традиции

Румынское «Добротолюбие» оказало колоссальное влияние на возрождение в стране и за ее пределами исихастской и старческой традиции. Первый тираж мгновенно разошелся между верующими, а поскольку переиздать книгу в коммунистической Румынии не представлялось возможным, в дальнейшем «Добротолюбие» распространялось в бесчисленных машинописных копиях.

Стремление к опытному Богопознанию привело отца Думитру в кружок «Неопалимая Купина».

У Неопалимой купины

Тихая мироустрояющая работа духа совершается независимо от внешних условий, зачастую вопреки существующим обстоятельствам. Ничто не предвещало духовной весны в Румынии: шла Вторая мировая война, менялся общественный строй. Однако в молитвенной тишине бухарестского монастыря Анфим уже готовилась внутренняя революция.

В четверг вечером в библиотеке обители встречались монахи, священники, философы, поэты, музыканты, студенты. Вместе читали Священное Писание, святоотеческие творения, художественную литературу, которую также рассматривали в свете богословия. Не избегали участники встреч и обсуждения животрепещущих вопросов современности. Вот некоторые темы занятий: «Исихазм», «Иисус Христос – Воплотившийся Логос», «Толкование притчи о бесплодной смоковнице». «Сцена и алтарь».

Неофициальное движение было названо «Неопалимая Купина». Название выражало общий интерес участников движения к исихастскому преданию. Как раз в это время Станилоаэ опубликовал свой труд, посвященный жизни и творениям святителя Григория Паламы и приступил к изданию румынского варианта «Добротолюбия». Известностью пользовались его лекции, посвященные мистическому богословию.

Отец Думитру открыл подлинно православный путь познания – гносеологию подвига, умносердечного делания, созерцания нетварного света. Участники «Неопалимой Купины» увидели в исихазме путь встречи с Богом, путь врачевания безумия современного человечества. Ветхозаветная Неопалимая Купина стала символом обожения и непрестанной молитвы. Тот, кто непрестанно молится, подлинно соединяется с Богом. Горит, но не сгорает.

Одним из организаторов и вдохновителей движения был поэт и журналист Александр Теодореску, известный среди румынских интеллектуалов под псевдонимом Санду Тудор. В свое время он побывал на Святой Горе Афон. Афонский опыт подсказывал, что исихазм не может быть усвоен исключительно интеллектуально. Это тайное аскетическое искусство передается от духовного отца к сыну. Но подходящего наставника у «Неопалимой Купины» не было.

Отец Иоанне (Кулыгин) стал духовником движения «Неопалимая Купина»

Однако Господь милостив, и в 1943 году Санду Тудор встретил русского подвижника – отца Иоанна (Кулыгина), который стал духовником движения и приобщил участников собрания к подлинно исихастской традиции.

Отец Иоанн родился 24 февраля 1885 (по другим источникам – 1883) года в Ельце. Уже в юности он понял, что «лучше быть рабом Божиим, чем людей» и «совершенства можно достигнуть в монастыре». Но в монастырь ему удалось поступить только в 30 лет.

По благословению святого праведного Иоанна Кронштадтского он ухаживал за больной матерью, служил в армии. Затем пришел в Оптину (по некоторым источникам, он был связан с Валаамом). В Оптиной отец Иоанн воспринял старчество, стяжал непрестанную умно-сердечную молитву. Его молитва была дыханием. Он молился, когда совершал богослужение, во время трапезы, во сне. Однажды он признался, что глубокая сердечная молитва совершается даже во время разговора с чадами. Отец Иоанн при этом был собран и отвечал на вопросы. Молитва помогла старцу в страшных большевистских тюрьмах.

Он рассказывал, что, когда красные подошли к монастырю, настоятель благословил всем братьям разойтись по кельям, стать на колени и молиться. Красные предлагали братьям покинуть обитель, а отказавшихся зарубили топорами.

После скитаний отец Иоанн оказался в Ростове-на-Дону, где служил при архиепископе Николае (Амасийском). Поскольку время их служения совпало с фашистской оккупацией, впереди пастырей ожидало новое заключение или даже смерть. Владыка Николай попросил прибежища в православной Румынии. Вместе с 30 священниками и монахинями перебрался в Бухарест. Так, в 1943 году иеромонах (по другим источникам – священник-целибат) Иоанн (Кулыгин) оказался в монастыре Черника, где и встретился с Санду Тудором. Эта встреча воистину стала судьбоносной.

Участники «Неопалимой Купины» увидели в отце Иоанне подвижника святой жизни, подлинную духовную личность. Особое устроение наследника Оптинского старчества проявлялось во всем – в том, как он ходил, говорил, слушал.

Отец Иоанн знал не только технические приемы умно-сердечного делания, но и психологию греха. По воспоминаниям духовных чад, они могли слушать его всю ночь, а он торопил их: «Спрашивайте всё, что хотите», словно предчувствуя арест.

Старец привез в Румынию неопубликованные рукописи, посвященные аскетическому подвигу.

Их немедленно перевели на румынский язык, перепечатали на машинке и стали распространять среди верующих и ищущих. Число экземпляров достигло тысячи, хотя распространение духовного самиздата грозило тюремным заключением.

В 1947 году Советский Союз потребовал выдачи «предателей» – православных беглецов, в число которых входил и иеромонах Иоанн (Кулыгин). Власти были неумолимы. Их не остановил ни тот факт, что в деятельности оптинского старца не было политической составляющей, ни заключение врачей (хронический бронхит, астма, нервное истощение, анемия, грыжа), ему даже не позволили передать самые необходимые теплые вещи. Отец Иоанн принял новое испытание со смирением: «Господь попустил пострадать на закате дней. Необходимо пройти и через эти муки для укрепления веры и самоотречения, ни на йоту не оставляя надежды на Его милость». Более всего старец беспокоился о судьбе оставшихся вещей – он просил раздать их нищим и нуждающимся.

В том же году иеромонах Иоанн (Кулыгин) был депортирован в Сибирь. Он не случайно называл себя «Иоанном Странником». Вначале один из участников «Неопалимой Купины» – профессор Александр Миронеску – получал от него открытки. Потом наступила тишина. Что произошло с иеромонахом Иоанном в Сибири, неизвестно.

Огонь

В течение 11 лет, с 1934 по 1945 год, Станилоаэ был главным редактором церковного издания «Румынский телеграф», в котором сам написал более 200 статей, посвященных острым проблемам современности. На страницах «Телеграфа» он не только спорил с крупнейшим румынским философом и поэтом Лучианом Благоем, но и предупреждал об опасности коммунизма.

Вскоре оппоненты Станилоаэ пришли к власти. Об этом времени отец Думитру вспоминал как о самом большом жизненном разочаровании: «Тогда, в 1947 году, некоторые мои коллеги, придерживавшиеся крайне правых взглядов, стали коммунистами и добились моего отстранения от должности ректора богословского факультета города Сибиу и редактора газеты “Румынский телеграф”. Митрополит Николай (Балан) тогда отправился в Бухарест и настаивал на пересмотре решения, но ничего не добился и вернулся в Сибиу весь в слезах… Коммунизм был сильной болью». После отстранения от занимаемых должностей Станилоаэ перевели в Бухарест, где он был назначен профессором догматики при докторантуре Бухарестского университета.

В 1958 году в Румынии проходит волна арестов. Арестованы члены группы «Неопалимая Купина». Поводом к преследованию «Купины» стала публикация материалов движения за границей. Автору – православному писателю Оливье Клеману – посчастливилось встретиться с духовным чадом отца Иоанна архимандритом Андреем (Скримой). Отец Андрей был человеком всесторонней образованности и разносторонних талантов. Достаточно сказать, что чтение «Катхи-Упанишады» на санскрите в присутствии представителей Индии позволило Скриме получить грант для проживания в Индии и дальнейшего изучения древней культуры. Священник-интеллектуал произвел большое впечатление на Клемана. Впоследствии он писал: «Молодой румынский интеллигент с широкой культурой, научной и философской, сразу же после окончания Второй мировой войны принял участие в том возрождении исихазма, которое совершалось в то время в Румынии. Это был процесс безмолвного углубления веры перед метаниями истории. Неожиданными путями молодой монах перенимает традиции русского старчества. Как лицо, близко стоявшее к Румынскому патриарху, он встречает на одном из официальных приемов вице-президента Индийского союза, который, пораженный его знаниями индийской духовной жизни, приглашает его на два года в университет Бенареса. После своего возвращения из Индии он вносит исихастскую традицию в один монастырь, только что основанный в Деир-ель-Харфе в окрестностях Бейрута, затем поступает в распоряжение Вселенского патриарха».

В своей статье французский писатель высоко оценил плоды деятельности «Неопалимой Купины», подчеркнул значительную роль движения в возрождении румынского Православия. Ни он, ни отец Андрей (Скрима) даже не подозревали, что материал Клемана привлечет внимание органов безопасности. Существование активного религиозного движения в столице Румынии вызвало у коммунистов панику.

Практически все участники «Купины» были арестованы. Начался абсурдный закрытый процесс

В результате практически все участники «Купины», в том числе и отец Думитру Станилоаэ, были арестованы. Начался абсурдный закрытый процесс, во время которого подсудимых обвиняли то в призыве к поджогам (прокурор обыгрывал название движения), то в сборе и изучении враждебных власти текстов святителей Василия Великого и Григория Нисского и преподобного Иоанна Лествичника.

Суровым был и приговор. Санду Тудора, который к тому времени принял монашество с именем Агафон и великую схиму с именем Даниил, был приговорен к 25 годам лишения свободы, архимандрит Софиан (Богиу) – к 15 годам исправительных работ, архимандрит Арсений (Папачок) – к 40 годам тюрьмы.

На свободу вернулись не все. Отец Даниил (Тудор) скончался, не выдержав постоянных побоев.

Органы безопасности следили и за отцом Думитру. 4 сентября в его доме был произведен обыск, 5 сентября в 4 часа его арестовали. 4 ноября начался показательный процесс над ним.

Заключение ученый отбывал в тюрьме Аюд, известной суровыми условиями содержания. Несколько месяцев он провел в камере-одиночке.

«В тюрьме связь с Богом становится единственным способом сохранить свою личность. Тут молитва превращается в дыхание жизни души»

О своих страданиях отец Думитру рассказывал мало. «Я радовался тому, что и мне довелось пострадать вместе с другими священниками и верными сынами Церкви», – говорил он впоследствии. Согласно собственному выражению, ему пришлось «сократить научное изучение исихазма в пользу практического»: «На международной конференции во время доклада отца Станилоаэ о выдающейся православной вере румынского народа один из присутствующих задал ему вопрос: “Что из случившегося с вами во время заточения вы считаете самым важным?” На что отец Станилоаэ ответил: “То, что там я научился молиться”. – “Что вы имеете в виду? Вы же и до этого молились?” – “Да, молился на основе традиций и личных привычек. А в тюрьме, когда ты не знаешь, выживешь или нет, связь с Богом становится единственным способом сохранить надежду и свою личность. В таких обстоятельствах молитва превращается в дыхание жизни души. Я говорю не метафорически, а о том, что познано опытно”».

Интересную деталь мы встречаем в воспоминаниях отца Георгия Холби: «В это время он имел опыт непрестанной молитвы, ему открылось, что заключение не остановит его труд».

Немногим больше узнала дочь Станилоаэ: «Отец совсем немного рассказывал нам о годах в заключении. Он хранил молчание о многих вещах, не желая, чтобы мы знали, как много ему пришлось испытать. Иногда с ним в камере находились достойные люди. Они очень хорошо ладили друг с другом, и каждый давал лекции из той области, в которой специализировался, делая их существование там более терпимым. Но в иной раз…“Одно время я жил с таким сокамерником, который унижал меня больше, чем даже охранники. Это был ад на земле”, – говорил он, покачивая головой. В течение дня они должны были прямо сидеть на краю кровати. Время от времени охранники заглядывали в окна камер, чтобы выследить тех, кто не исполнял этот приказ. Если кто-нибудь хотя бы слегка облокачивался о стену, то его сокамерник сразу стучал в дверь, чтобы предупредить охрану. После этого нарушители немедленно отправлялись в изоляционную камеру. Мы спрашивали отца, но он не захотел сказать нам имя того сокамерника. Годом ранее в тюремном лазарете ему сделали операцию на грыже. И делали без анестезии, так как необходимых медсредств просто не было. Наиболее сложным было время пребывания в штаб-квартире Securitate на улице Уранус. Они держали его в камере, где не было окон, где не было ничего, кроме электрического освещения. “Во рту у меня было так горько и сухо, что мои губы и язык опухли”. Через несколько недель они перевели его в другую камеру, куда поступал свет снаружи. “Солнце и его сияние были самыми прекрасными вещами”, – говорил отец. Он так и продолжал совершать прогулки – не мог насытиться ими.

В тюрьме его допрашивали с пристрастием, особенно о тех молодых людях, которые регулярно посещали его лекции. Отец всегда отвечал им, что видел молодежь от случая к случаю, что он не имел каких-то особенных связей с ними, – так он говорил, чтобы не стать причиной возникновения каких-либо проблем у этих людей.

“Они били тебя?” – спрашивала я. “Нет, нет”, – очень быстро отвечал отец и сразу старался менять тему разговора. Я так и не услышала, били ли они его при допросах. Недавно я где-то прочитала заметку человека, который видел его в тюрьме. Он не знал его лично, но только видел Станилоаэ на расстоянии, когда однажды охранники принесли его избитым после допроса.

Он всегда улыбался, когда рассказывал о годах, проведенных в тюрьме. Как я говорила, те непомерные страдания, которые он перенес, стали опытом, который еще больше приблизил его к Богу. Он перенес все это с таким же терпением, с каким он переносил любые другие трудности. Он никогда не таил злобы на тех, кто причинял ему страдания, или на тех, кто, будучи многим ему обязанным, повернулся к нему спиной. Он оставался твердым в своих убеждениях, никогда даже на мгновение не теряя надежды на Бога. Он прошел через это горнило испытаний со светящейся улыбкой на лице и с уверенностью, что Бог посылает нам различные испытания для того, чтобы мы очистились и смогли наследовать вечную жизнь – реальность, предполагающую напряжение и усилие воли».

Репрессии коснулись и семьи богослова: дочь Лидия была уволена с физического факультета.

О. Думитру Станилоаэ с дочерью Лидией

Воскресение

Через пять лет отец Думитру был освобожден. Человек, вернувшийся из коммунистического ада, поражает своей человеческой деликатностью и христианским смирением. Вспоминает Лидия Станилоаэ: «В самом начале 1964 года стали распространяться новости, которые стали поводом для нашего волнения. Мы узнали, что они начали выпускать политических заключенных, и некоторые из них смогли вернуться домой. Мы не были знакомы ни с кем из таковых и не знали, правдивы ли все эти новости или же это были перепевы старых слухов. Мы наблюдали за этим с волнением, и не смели даже надеяться.

И вот, в январе в 4 часа утра зазвонил телефон. Мы перепугались, мама в трепете подняла трубку.

– Я хотел бы сообщить вам хорошие новости, – прозвучал голос в трубке.

Было очень трудно разобрать, что он еще говорил – мужчина звонил из какого-то людного места, окруженного сильным шумом.

– Я хотел бы сообщить вам хорошие новости. Ваш муж скоро будет дома.

– Боже правый! – мама начала рыдать. – Это правда? Скоро? Когда?

– Очень, очень скоро. Как вы поживаете? В добром ли вы здоровье?

– Да, да, у нас все хорошо, и у малыша тоже.

– У вас есть ребенок?

– Да, у нас родился внук.

Незнакомец повесил трубку. Мы не знали, на что надеяться в тот момент.

– Кто это был? Ты узнала его голос?

– Нет, я его не узнала. Было очень много шума, а мужчина говорил очень тихо.

– Может, это была злая шутка? Кто-то, кому хотелось поиздеваться над нами?

Нет, такого быть не могло. Нет, это скорее всего был тот, кого недавно выпустили из тюрьмы, как тот молодой человек, посещавший нас несколько месяцев назад. После звонка мы уже не смогли уснуть. Волнение переполняло нас. Мы точно знали, что отец скоро придет домой.

О. Думитру Станилоаэ

– Я хотел бы сказать вам, что ваш муж совсем скоро будет дома.

– Когда? – спросила мама, уже полная надежды. – Господин, как скоро?

– Мария, разве ты не узнаешь меня? Это я…

Мама снова зарыдала.

– Думитре, Думитре, это ты? Где ты находишься? Ты теперь свободен?

Я вырвала телефон из рук матери.

– Папа, папа, где ты?

– На Северной станции.

– Мы приедем и заберем тебя. Стой там, я буду очень скоро. Вот только поменяли маршруты троллейбусов, я не совсем уверена, как теперь туда добраться…

– Я сам справлюсь. Вам не стоит приезжать. Я доеду.

– У тебя есть деньги на проезд?

– Да, да, не беспокойтесь.

Мы сели у окна. Время словно остановилось.

– Я должна поехать на станцию, – говорила я. – Я должна поехать за ним.

Но вот время стало идти даже быстрее, чем мы ожидали, и на улице показалась высокая фигура моего отца в широкополой шляпе. Он приближался к дверям. В руках у него была небольшая сумка. Мы выбежали наружу и обняли его со слезами. Было холодно, так что под нашими ногами хрустел снег. Господи, какое счастье! Каким удивительным было то утро!

– Тебе нужно выпить горячего чаю, чтобы согреться, ты, наверное, простудился. И голоден.

– Да, я не ел в поезде.

Мы обнаружили у него проездные документы, немного еды, несколько леев на троллейбус. С гордостью он показал нам кусок хлеба, достав его из своей сумки как нечто бесценное.

– Они дали нам немного хлеба, – сказал он таким тоном, как будто бы получил бриллиант.

Мы стали разговаривать, пытаясь рассказать обо всем сразу. Я кратко описала ему те трудности, через которые мы прошли. О том, как я вышла замуж, а потом развелась… Думитраш, мой сын, крепко спал в своей кроватке. Это был красивый малыш, пухленький, с длинными девическими ресницами. Он обнимал своего большого плюшевого мишку Мартинику.

– Какое красивое дитя! Он словно ангел.

«Позднее отец сказал нам: встреча с ребенком заставила его забыть ужасные годы тюрьмы»

Позднее отец сказал нам, что это был самый счастливый момент в его жизни и что встреча с ребенком заставила его забыть все те ужасные годы, которые он пережил. Мы сказали ему, что назвали ребенка Думитру Хория, и отец заплакал.

– Я не буду брать его на руки, чтобы не разбудить. Я подожду…

Да, это был мой отец. Он только и думал, что о тех людях, которые были ему очень дороги.

– Почему по телефону ты не сказал прямо, что это ты?

– Я боялся, что мог огорчить вас еще больше. Не хотел шокировать тебя, Мария, или вызвать сердечный приступ.

Он приехал около полуночи и тихо ждал рассвета на станции, чтобы не напугать, не расстроить нас… После этого он дал о себе знать… Господи, что за удивительный это был человек! Он пил кофе с молоком и не переставал повторять: “Как это вкусно!” Мы всё разговаривали и разговаривали, но было такое ощущение, что слова не могли передать всего того, что нам хотелось выразить.

Позже проснулся Думитраш. Мама подошла к его кроватке.

– Таташ, Таташ! – так Думитраш сам себя называл, поэтому мы обращались к нему так же. – Смотри! Твой дедушка приехал!

Отец стоял за мамой, и ребенок спросил его:

– Да? Ты действительно вернулся?

Вопрос был таким потому, что мама ранее показывала ему фотографию дедушки, и он спросил: “Кто это?” – “Это твой дедушка”. – “А где он?” – “Он путешествует”, – сказала мама.

А теперь он вернулся домой!

Думитру Хория и о.Думитру Станилоаэ

Порой поведение ребенка вызывало у нас слезы. Он мог положить свою маленькую ладонь на руку отца с жестом такого доверия и любви, что это поражало нас – как будто бы он видел отца прежде и был с ним знаком. Он пытался приравнивать свои маленькие шаги к большим шагам отца, и у каждого едва получалось приспособить свой шаг к шагу другого. Господи, какие удивительные это были дни!»

Устроиться освобожденному из заключения было непросто.

«Все воскресные дни стали ощущаться по-настоящему воскресными. Отец по утрам ходил на утреню в храм. Он уже больше не нуждался в ножницах, чтобы подравнивать свою бороду и усы, – он приехал гладко выбритым, без усов и бороды. В самый первый день Думитраш спросил его: “Почему у тебя нет бороды? На фотографии я видел, что дедушка с бородой!” Отец засмеялся: “Разве я не нравлюсь тебе таким, без бороды?” “Нет”, – с большой серьезностью ответил ребенок. “Отлично! Тогда с этого момента я начну заново растить ее!”

Мы ходили в церковь чуть позже, и Думитраш с вниманием рассматривал золотые священнические одежды отца. Он уже привык видеть его в алтаре, после самого первого раза, когда показал на него пальцем и сказал: “Посмотри на дедушку!” С того времени он стал засыпать у меня на руках.

Однажды, когда мы шли домой, он задавал отцу вопросы о значении различных вещей, вроде: “Что такое вечность?” или “Что такое философия?” Отец смеялся и пытался объяснить, понимая, что ответить на эти вопросы не так-то просто.

Через два дня он пошел на встречу с патриархом. Наконец тот принял его спустя столько лет, но сказал, что не может взять его обратно в кафедральный собор. “Может, есть что-нибудь в архиепископии”, – ответил ему патриарх.

Отец был сильно расстроен и сказал мне: “Как я могу продолжать жить за счет твоего заработка? Он должен мне что-то предложить!” Я попросила его, чтобы он не создавал себе новых проблем. На мою зарплату профессора мы вполне могли бы жить. Какую все это имеет ценность в сравнении с тем, чтобы снова находиться вместе?

Он часто уходил на долгие прогулки. После стольких лет, проведенных в тюрьме, ему необходим был воздух, возможность свободного передвижения. Иногда он покупал хлеб и возвращался с ним домой. “Думитру, больше не приноси домой хлеба, – говорила ему мама. – Он просто-напросто засохнет”. “Пускай”, – отвечал отец. Долгие дни и годы, проведенные в тюрьме, породили в нем какую-то страсть к хлебу. Там им давали turtoi – что-то вроде подпеченного теста. Когда ближе к концу заключения ему изредка начали выдавать сырой лук – это казалось едой, достойной лишь королей. “Мы никогда не ели ничего лучшего”, – говорил он с улыбкой».

Впоследствии Станилоаэ приняли служащим при Святейшем Синоде. В октябре восстановили на кафедре.

Отцу Думитру дают разрешение публиковаться, однако его работы предварительно цензурируются. Ему, желанному участнику международных конференций, даже разрешают выезжать за границу.

Свобода

Жизнь отца Думитру после возвращения на свободу не очень богата внешними событиями, зато именно в этот период «патриарх румынского богословия» особенно плодотворно трудится как писатель. Он признавал: «Большинство своих работ я написал после 60 лет».

Наиболее значительным событием как в жизни Станилоаэ, так и в истории православного богословия ХХ века стала публикация фундаментального труда, посвященного догматическому богословию. «Православное догматическое богословие» (около 1350 стр.) увидело свет в 1978 году в Бухаресте. В этой работе Станилоаэ пытался преодолеть недостатки школьного богословия: «В этом полном выражении православной веры я желал сделать ощутимым присутствие Бога Живого в жизни верующих… Я хотел представить здесь образ Бога так, как чувствуем мы, верующие, во время молитвы, всегда присутствующего и действующего, согревающего наши души Своим присутствием и возводящего на такой высокий уровень духовной жизни, что Он воспринимается нами не только как объект логических рассуждений, отделенных от человека, но как Дух, объединяющий человеческое существо со Своими Животворящими Тайнами. Я также стремился сделать ощутимым присутствие Божие во всем мире, во всей вселенной, созданной так гармонично, а также во всех делах человеческих в мире, в котором мы живем… Я избегал старых абстрактных и отвлеченных определений, которыми изобилуют схоластические учебники». Со своей задачей румынский богослов справился блестяще.

Станилоаэ как мыслителя отличает смиренное бесстрашие поиска. Один только список имен, в диалоге с которыми рождалось богословие отца Думитру, может вызвать головокружение. Морис Блондель, Габриэль Марсель, Жак Маритен, Макс Шелер, Николай Гартман, Карл Барт, Ганс Урс фон Бальтазар, Карл Ранер. Классики теологии. Классики философии. И все же он сумел «связать святоотеческое богословие с современной философской мыслью действительно оригинальным способом» (протопресвитер Иоанн Мейендорф).

В последние годы отец Думитру вернулся к христологии, а в возрасте 80 лет продолжил свои переводческие труды. Прощаясь с жизнью, он подарил румынскому Православию еще 12 томов творений отцов (около 3500 страниц текста).

Всегда иной

О. Думитру Станилоаэ

Отца Думитру отличал широкий круг интересов. Он читал дочери «Илиаду» и «Одиссею», слушал Моцарта или Дебюсси, общался с физиками и математиками. С интересом посмотрел фильм «Сталкер» Андрея Тарковского, в котором обнаружил христианские мотивы.

Ранняя смерть детей и пять лет коммунистических тюрем не опустошили сердце Станилоаэ. Он стяжал подлинную всепрощающую христианскую любовь: «Время от времени мы ходили гулять в Карол Парк, позже названный Парком Свободы, и отец брал Думитраша для прогулки на лодке, к огромной радости самого ребенка. Однажды мы проходили мимо скамьи, на которой сидела пожилая пара. Мужчина долгое время смотрел на отца, даже как-то обеспокоенно, а затем отвернулся. После того как мы прошли мимо них, отец сказал нам: “Вы видели его? Это был один из наших охранников, причем один из наиболее достойных. Я бы поговорил с ним сейчас, если бы он не старался с такой силой изобразить, что не знает меня”».

Одно присутствие священника Думитру Станилоаэ возвращало веру в жизнь, ощущение целостности и мира. «Я познакомился с отцом Думитру, когда был студентом, он не был уже профессором на факультете, – вспоминает протоиерей Георгий Холбя. – Но в 1986 году я был у него в квартире в Бухаресте, очень скромной и маленькой квартире. Я был впечатлен его скромностью и его внутренним миром».

Интересные воспоминания о Станилоаэ принадлежат одному из учеников старца Софрония (Сахарова) иеромонаху Рафаилу (Нойка): «Что меня изумило в отце нашем Станилоаэ как богослове, как образованном человеке, книжнике, профессоре, так это то же, что я видел в отце нашем Софронии и вижу в книге святого Силуана и других святых: он не просто богослов дисциплины, а делатель. Из большинства его подстрочных примечаний и почти всех его статей, писаний и книг явствует, что он делатель. Я немного был знаком с отцом Стэнилоае в 1993 году, за несколько месяцев до его отшествия ко Господу, был у него с одним монахом из нашего монастыря, и он в своем смирении просил нас сказать ему о Боге. Отец Симеон из нашего монастыря, бывший со мной, говорит ему: “Да мы, батюшка, пришли, чтобы послушать вас!” – и отец Станилоаэ стал говорить, просто стал говорить нам. Я не помню теперь, что он сказал нам, но помню, что мы вышли от него полные и преисполненные и что его слово несло точно то же благоухание, что и слово отца нашего Софрония».

Неудивительно, что почитаемые румынские духовники отправляли к отцу Думитру своих посетителей, а после его смерти появились многочисленные иконописные изображения еще не прославленного в лике святых богослова.

Медные трубы

В конце 1960-х к Станилоаэ приходит заслуженное международное признание. В 1976 году университет г. Салоники, в 1981 году – Парижский Свято-Сергиевский православный институт, в 1982 году – Белградский богословский факультет, в 1991 году – Афинский богословский факультет, в 1992 году – Бухарестский университет присваивают отцу Думитру звание доктора honoris causa. Тюбингенский факультет теологии награждает богослова премией доктора Леопольда Лукаса, в Лондоне он награжден почетным знаком «Крест святого Августина Кентерберийского». В 1990 году отец Думитру избран членом-корреспондентом Румынской Академии. Однако слава не изменила ученого.

«Это была моя миссия: растить любовь в людях»

Так, когда в Сибиу готовились к его 90-летнему юбилею, Станилоаэ объявил всем, что считает себя недостойным этого и будет праздновать наедине со своей душой, поскольку уже знает, что по Божией милости скоро покинет тело. Он признался: «Я бы не хотел, чтобы празднование в Сибиу было просто поощрением моего бесплодного тщеславия. Я бы не хотел, чтобы это стало соблазном, поскольку хорошо знаю, что сделал меньше того, что должен был сделать. Я бы не хотел, чтобы это поколебало во мне веру в то, что я ничего не стоящий грешник. Что касается самого праздника, я не уверен, что смогу принять в нем участие. Мне бы очень не хотелось обижать организаторов и участников тем, что не получится попасть туда. Я не собираюсь пропускать это, хотя не одобряю оказываемой мне чести и боюсь вреда, который это может принести душе, в то же время я весьма одобряю любовь, проявленную в церемонии. Это была моя миссия: растить любовь в людях, любовь между христианами… Давайте все встретимся в любви ко Христу, в том, что нас объединяет, даже если я сам не смогу там присутствовать.

Оповестите всех, что я всех люблю и очень рад, что все любят меня; дайте им знать, что я вполне осознаю свои тщеславие и греховность».

Отец Думитру готовится к самому важному событию своей жизни – личной встрече с Тем, Кому он посвятил свою жизнь, о Ком так много писал: «В старости физические страдания становятся особенно мучительными, потому что наше тело вначале достигает определенной силы, а потом впадает в бессилие, называемое немощью. Это естественный ход вещей, путь каждой формы в космосе. Это также эволюция человеческого тела, и когда ты достигаешь старости, процесс распада наиболее интенсивен. Однако в душе я усиленно стараюсь верить, что, если вытерплю телесные страдания, я приближусь к Христу и моя смерть не будет потерей для души, не будет значить смерть или уменьшение существования, но будет означать ту близость к Иисусу Христу, где я должен ожидать свое и всеобщее воскресение».

На вопрос: «Чего Вы желаете себе сейчас больше всего?» – в последнем интервью Станилоаэ ответил: «Спастись, чтобы Бог не мучил меня слишком этим моим недугом и помог мне обрести спасение. Чтобы Он был всегда рядом…»

В 1993 году отошла ко Господу супруга старца. 5 октября того же года умер и отец Думитру. Одним из последних слов исповедника-богослова были следующие: «Давай вместе, Божия Матерь. Давай поговорим о Боге. Давай будем любить друг друга больше. Давай встретимся».