Протоиерей Александр Торик – о Промысле Божьем, знаках, встречах и планах

Протоиерей Александр Торик

Александр Борисович Торик (25 сентября 1958, Москва) – протоиерей, писатель, автор книг «Русак», «Димон», «Флавиан», «Селафиила», высоко оцененных читателями. В настоящее время профессионально занят литературным трудом.

– В жизни каждого человека действует Промысл Божий, но иногда он скрыт, а иногда явно открывает себя в каких-то знаках, знаменательных встречах, вовремя услышанных словах. Дорогой отец Александр, не могли бы вы поделиться: были ли у вас такие знаки, явные проявления Промысла Божия о вас в вашей жизни?

Протоиерей Александр Торик

– Много всего было, были и знаки, и явные, и не очень. Многое из этого вошло в мои книги, иногда почти документально описанное, иногда – как импульс для какого-то художественного образа. Но навскидку мне вспоминается моё общение с приснопамятным отцом Филадельфом, почившим в схиме с именем Моисей, в Троице-Сергиевой лавре.

В начале 1980-х годов у нас с супругой духовником был батюшка – монах (игумен) в лавре, в Загорске (ныне Сергиевом Посаде), к которому мы регулярно ездили на Исповедь и за духовным советом. Он исповедовал, как и другие духовники, на галерее надвратной Иоанно-Предтеченской церкви.

Там за свечным ящиком нёс послушание отец Филадельф, очень харизматичный по виду батюшка, который в начале Исповеди продавал свечи, а затем, во время Исповеди, принимаемой разными духовниками у аналоев по всему пространству галереи, читал вслух акафист характерным резким, громким, слегка «каркающим» голосом. Читал очень проникновенно, молитвенно, явно из глубины души.

Своей высокой сгорбленной фигурой он напоминал мне преподобного Серафима Саровского. До прихода в обитель отец Филадельф был выдающимся учёным, доктором технических наук, профессором (кажется, физики и математики) в одном из известных московских вузов. Впрочем, о нём немало есть информации в Интернете, и каждый желающий может прочитать о нём (и посмотреть фильм), набрав в поисковике «иеромонах Филадельф (Боголюбов)» или «иеросхимонах Моисей (Боголюбов)» (1915–1992).

Году в 1985-м или 1986-м, когда я нёс послушание регента в сельском храме, я, в очередной раз встретив батюшку Филадельфа в Предтеченском храме и подойдя к нему (сложив «как положено» ладони), попросил благословения. Он, всегда ходивший с опущенным вниз взглядом, по причине сгорбленной спины и смиренной души, слегка приподнял голову и занёс вверх благословляющую руку с «именословным» перстосложением, как вдруг остановился, поднял на меня несколько удивлённый взор и сказал: «Подождите, вы же священник!» (по традиции равные по сану не благословляют друг друга).

Он поднял на меня удивлённый взор и сказал: «Подождите, вы же священник!»

Я, несколько растерявшись от неожиданности, стал убеждать его, что я лишь только регент и о священстве даже не помышляю (так и было в то время), тогда он с некоторым сомнением во взгляде всё же благословил меня и пошёл дальше по своим делам.

Подобное повторилось и в 1990-м году, когда я, уже будучи диаконом, приехав к духовнику, встретил в лавре батюшку Филадельфа. Опять – «Вы же священник!» – «Нет, батюшка, я грешный диакон». – «Странно… а я вижу вас священником…».

А через год, когда передо мной встал вопрос о принятии священства, я поехал к духовнику за благословением, имея в мыслях попросить батюшку Филадельфа помолиться обо мне перед вступлением на страшный и великий путь священства.

Поднявшись на галерею, я занял очередь к духовнику и пошёл к свечному прилавку. Отец Филадельф был за ним, постаревший, ещё сильнее сгорбленный, – перекладывал по размеру свечки по ящичкам.

Иеромонах Филадельф (в схиме Моисей) Я заглянул к нему за прилавок и сказал: «Батюшка! Благословите! Помолитесь обо мне, грешном диаконе Александре, я приехал к духовнику за благословением на священство».

Он повернул ко мне голову и посмотрел на меня таким взглядом, который я не забуду до конца жизни – наполненном любовью взглядом доброго дедушки на младшего и самого любимого из внуков. И сказал: «Дитятко моё! Знаешь ли ты, каков этот крест, который ты хочешь взять на себя?» – он взялся пальцами за висящий у него на груди священнический крест. «Видишь? Вот у меня он висит! Но я сколько раз думал о том – не лучше ли мне было остаться диаконом! Ты будешь священником, только помни про два города, Капернаум и Назарет. В Назарете проповедь Господа сразу не приняли и хотели сбросить Его со скалы, а город стоит и до сих пор. А в Капернауме Господь множество чудес сотворил, но жители не поверили в Него! Так до сих пор учёные спорят о точном местонахождении этого города – ничего от него не осталось! Кому много дано – с того много и спросится! Иди, ты будешь священником, и помни про эти два города!»

Помню и ужасаюсь, представляя себе это «спросится». Надеюсь только на неисчерпаемую милость Божью и молитвы праведников, в том числе, и батюшки Филадельфа-Моисея.

– Дорогой отец Александр, как-то вы, вспоминая о прошлом, делились: «Я получил от Новодевичьего и большой духовный багаж – знакомство с интереснейшими церковными людьми (некоторые впоследствии стали играть важную роль в жизни Церкви)». Не могли бы вы рассказать подробнее о ком-то из этих людей, на ваше усмотрение?

– О тех, которые стали играть видную роль в жизни Церкви, умолчу, они до сих пор живы... А о некоторых вспоминаю всегда с любовью и теплотой. Назову троих: протодиакона Сергия Стригунова, монахиню Евпраксию и монахиню Анну.

Отец Сергий был очень колоритной фигурой – митрополичий протодиакон! – с шикарным, льющимся центровым бас-баритоном красивого тембра, впервые услышанном мною с пластинки, записанной в память 600-летия Куликовской битвы, где отец Сергий служил панихиду. До сих пор у меня в ушах звучит его «вечная память». Он, можно сказать, и вдохновил меня мечтать о диаконстве, о таком же благолепном, красивом служении.

И он же, в том же Успенском храме Новодевичьего монастыря, водил меня вокруг престола, когда в 1989-м году Господь сподобил меня принять рукоположение во диакона. В течение двух лет моего диаконства мы неоднократно сослужили вместе, в разных местах, он был моим первым наставником в диаконском служении.

Протодиакон Сергий Стригунов Умер он рано (в 61 год), но хорошо – поболев, примирившись со всеми, пособоровавшись, причастившись, в глубоком молитвенном ожидании встречи с Господом. Люблю его и молюсь о нём, никогда не забуду его окающее: «Саша! Красненькое читай, не только чёрненькое! Красненькое читай, говорю!» (в Служебнике чёрным шрифтом напечатаны тексты молитв, а красным – указания: как, что и когда совершать священнику и диакону). Царствие Небесное тебе, отче Сергий!

Монахиня Евпраксия была ризничной в Успенском храме Новодевичьего монастыря, тогда ещё просто приходского храма (сам монастырь был филиалом Государственного Исторического музея). Всегда строгая, немногословная, молитвенница, с огромной любовью в сердце к Богу и людям.

Один раз, в начале моего диаконского служения, случайно увидев её, спрятавшуюся в уголке ризницы за облачениями, коленопреклонённо молящуюся, я был поражён её горячей молитвой, и её образ до сих пор стоит у меня перед глазами. Так молятся преподобные.

Монахиня Анна была при том же храме просфорницей. Она была округло-полной, добродушной, любовь исходила от неё просто зримо. Ещё будучи мирянином, художником, но уже заглянув за изнанку церковной жизни и ужаснувшись увиденному, я как-то спросил мать Анну: «Матушка! Ну вы же, церковные, должны быть все святые! А у вас тут такое творится!» И я поделился известными мне на тот момент фактами (это были 1980-е годы, когда КГБ ещё старался разрушать Церковь через своих «агентов влияния» в церковной среде).

Идёт духовная война против Христа и против Его Церкви, а мы, «церковные», – воины Христа

Она посмотрела на меня с материнской любовью и сказала: «Сынок! Так ведь идёт духовная война против Христа и против Его Церкви, а мы, ‟церковные”, – воины Христа. А ведь в каждой войне важнее в стане противника поразить офицера, чем рядового. Вот поэтому брань сильнее ведется с церковными служителями, чем с мирянами. Эту духовную брань может понять только тот, кто сам её испытал. Так что не осуждай нас, ‟церковных”, молись о нас, а уж мы, как можем, будем и за вас, мирян, на передовой воинствовать». Царствие Небесное монахине Анне! Что такое брань против «церковных», я уже более сорока лет ощущаю на себе…

– Отец Александр, не могли бы вы поделиться: кто из встретившихся на вашем жизненном пути людей оказал на вас самое большое духовное влияние?

– Бабушка Шура, Андрей Стамболи, батюшка Алексий Поликарпов, батюшка Василий Владышевский, батюшка Илий (Ноздрин), батюшка Николай Гурьянов, батюшка Иоаким из скита Святой Анны на Афоне, батюшка Дионисий Каламбокас, монах Ермолай из Пантелеимонова монастыря на Афоне. И много других замечательных священников, монахов и мирян.

– Вы писали о том, что образ отца Василия Владышевского стал основой образа Вашего главного книжного героя – иеромонаха Флавиана. Не могли бы вы немного рассказать об отце Василии: какую роль он сыграл в вашей духовной жизни? Что общего в нем с отцом Флавианом и что различного?

– В Интернете, если набрать «протоиерей Александр Торик ‟Звонкий Алёша”», выйдет ссылка на мою главу из книги «Когда уйду навеки», посвященной памяти погибших священника Алексия Грачёва и архидиакона Романа Тамберга. В главе «Звонкий Алёша» я подробно описал и батюшку Василия Владышевского, и обстановку на его приходе. Читайте и сравнивайте с «Флавианом», сходство и различия станут очевидными.

– Отец Александр, если можно, мы процитируем ваши воспоминания об отце Василии Владышевском (1935–1996) из этой главы, поскольку всем интересен образ пастыря, ставшего прототипом так любимого читателями отца Флавиана.

Протоиерей Василий Владышевский

– Вы писали о себе и отце Василии:

«В 1984-м году я, тогда ещё художник, милостью Божией приведен был в село Алексино, Рузского района Московской области, в храм Покрова Пресвятой Богородицы, на послушание алтарника.

Промыслом Божиим день, когда я впервые перешагнул порог Алексинского храма в качестве кандидата в алтарники, был и первым днем служения там приснопоминаемого батюшки, отца Василия Владышевского. Это был замечательный пастырь, сочетавший в себе удивительную простоту и доступность с широкой духовной и светской образованностью и огромной начитанностью.

Его любовь к людям, доброта и сердечность покоряли всех приходящих к нему и, через него, ко Христу. Спустя 20 лет, из которых около шести мне довелось провести рядом с отцом Василием в качестве алтарника, чтеца и затем регента, приобретя впоследствии некоторый личный пастырский опыт, я могу с уверенностью сказать, что отец Василий был примером именно приходского сельского батюшки.

Такой священник способен охватить своей любовью и заботой и малограмотную советскую крестьянку, вынесшую на своих плечах всю тяжесть колхозно-лагерного социализма с его раскулачиванием, разгромом церквей, войну с её ‟похоронками”, и мятущегося между диссидентством и оккультным богоискательством интеллигента, и приведенную за руку десятиклассницу, и инженера, и студента, и врача, и ‟работягу”.

Каждый из них считал, что отец Василий – это именно ‟ихний” (рабочий, интеллигентский или крестьянский) священник, так как именно этот батюшка так хорошо понимает крестьянские (или творческие и прочие) проблемы и умеет простым и ясным языком объяснить смысл жизни и необходимость присутствия в ней Христа.

Советская власть отца Василия не любила. Уполномоченные по делам религии – тоже. Поэтому долго засиживаться отцу Василию на одном приходе не давали. Алексино было, если не ошибаюсь, чуть ли не пятнадцатым приходом в его жизни.

В то время, когда желанным для коммунистов образцом был старенький, желательно пьющий, запуганный ‟попик”, втихую побирающийся по требам и думающий лишь о том, ‟как бы чего не вышло”, – духовный, умный, энергичный, любвеобильный пастырь, обладающий даром слова и не боящийся проповедовать с амвона Истину – Христа, собирающий вокруг себя общину, наполовину и более состоявшую из молодежи, вызывал раздражение. Такой ‟поп” был острым гвоздем в уютном кресле любого районного уполномоченного по делам религии (отец Василий говорил – ‟упал намоченный”).

Молодежь отец Василий любил самозабвенно, он мог общаться с нами без устали, заинтересованно вникая в наши дела и интересы, ненавязчиво подавая мудрые советы, иной раз даже в тех областях, которые, казалось бы, находились абсолютно вне его компетенции. Нас, молодых, он обязательно привлекал к активному участию в богослужениях, чтению, пению, алтарному послушанию, словно предвидя время, когда Господь призовет нас, учеников ‟Васильевской семинарии” – ‟алексинцев” – в ряды пастырей Церкви, и мы понесём полученные в Алексине знания, богослужебный опыт и традиции ‟алексинского” благочестия в мир, на свои приходы, и будем многократно с любовью и благодарностью вспоминать своего первого наставника и духовника.

Мы, стоявшие рядом, с восхищением увидели счастливо улыбающееся лицо нашего батюшки

На отпевании отца Василия в 1995-м году, среди окружавших гроб 24 священников 18 были его ‟алексинскими” учениками. Стояли у гроба и мы с отцом Алексием, и именно нам и ещё нескольким находившимся у изголовья батюшки священникам Господь показал знак Своей Божественной милости к отцу Василию. Когда пришло время закрывать крышку гроба, возникла необходимость поправить на голове у почившего его головной убор-камилавку, и, чтобы сделать это, отец Алексий с отцом Георгием приподняли с лица усопшего закрывавший его покров. Вот тут мы, стоявшие рядом, с восхищением увидели словно живое, счастливо улыбающееся лицо нашего батюшки. Он как будто радовался: ‟Ну, как я вас всех здесь собрал?”»

– Отец Александр, какая ваша книга для вас самая любимая и почему?

– На сегодня, наверное, «Чёрная Лань». Уж очень много получилось вместить в неё самого главного.

– Поделитесь, пожалуйста, чем живете сейчас, как продвигаются литературные труды.

– Пишу потихоньку новую книгу «Флавиан. Дневник». Насколько позволяет здоровье, принимаю участие в церковной жизни Международного Христианского Духовно-Культурного Центра «ПОКРОВ» в Албуфейре.

Протоиерей Александр Торик служит в храме Международного Христианского Центра духовной культуры Покров