Протоиерей Андрей Ткачев: «В нашей Церкви настало время тонкой настройки» (+ВИДЕО)

В издательстве Псково-Печерского монастыря «Вольный странник» вышла новая книга протоиерея Андрея Ткачева «Каюсь, что я не ангел». Автор сам представил ее на встрече с читателями в московском книжном магазине «Читай-город». Отец Андрей рассказал, о чем его книга, каким духовным и церковным проблемам она посвящена, поделился своими мыслями о том, что является главной задачей нынешнего поколения церковных людей. Представляем вниманию читателей выступление отца Андрея и его ответы на вопросы собравшихся.

Об отличии верующих от неверующих

– Здравствуйте, друзья! Название этой книги говорит о следующем: у человека верующего и неверующего примерно одинаковый пласт искушений, страданий, дерзаний и радостей. В этом они мало чем отличаются. Вообще определить разницу между верующим и неверующим – это очень непросто. Были, например, в истории философы, которые вели строгий образ жизни. В III–IV века после Рождества Христова таких было еще много. Однажды философы-аскеты подошли к Антонию Великому и другим монахам и сказали им: «Но ведь и мы тоже не женаты». И правда, раньше философы, как правило, не женились. Даже, например, слово «бакалавр» изначально значило «холостяк». Еще в XVI–XVII веках оксфордские и кембриджские выпускники, получая степень бакалавра, давали обет безбрачия. Действительно: что это за философ, если он нянчится с детьми, зарабатывает деньги и выслушивает крики жены?

Правда, Сократ был философом и был женат. В общем, это сложный вопрос. Так вот, те философы сказали монахам: «Вы не женаты, и мы не женаты. Вы в очень грубой и простой одежде, и мы – в очень грубой и простой одежде. Вы на земле спите, мы тоже можем на земле спать. Вы сухари грызете, мы тоже можем сухари грызть. А в чем разница?» Это были очень серьезные философы и очень серьезные монахи. Потому что, сами понимаете, бывают разные философы и разные монахи, а там попались серьезные противники, которые спросили: «В чем разница?» Монахи ответили: «Мы уповаем на Бога и пребываем в благодати». Вот такой ответ. Такое не придумаешь заранее. Для того, чтобы так ответить, надо действительно пребывать в благодати.

​

И монахи ответили философам: «Мы уповаем на Бога и пребываем в благодати»

Хотя, конечно, верующие и неверующие – это просто люди, и мы должны относиться к ним прежде всего как к людям. Ведь если, например, тонет какой-то человек, ты же не будешь ему кричать: «Какой ты веры?» Ты просто кидаешь ему спасательный круг. Тем не менее, у верующих есть свои особенные духовные вопросы, скорби и проблемы, о которых в принципе не знает неверующий человек. Начиная с каких-то самых простых вещей, касающихся, например, поста, супружеского воздержания, целомудрия. Неверующий человек этого вообще не понимает: что это еще такое? Я делаю, что хочу. Сегодня я шел по улице, и у идущего мне навстречу на футболке прочитал: «My body is my law», то есть «Мое тело – мой закон». Что тело скажет, то я и делаю. Это было на майке написано. Сейчас майки тоже проповедуют. И реклама проповедует. Реклама не занимается проповедью товаров, реклама занимается проповедью образа жизни. Она предлагает человеку не очередную зубную пасту, холодильник или поездку в Тунис. Реклама предлагает человеку счастье. Ее товар нам подается как счастье. Мы хотим счастья, и реклама нам его обещает: «Купи-ка у меня счастье всего за 8 тысяч рублей!» Это проповедь образа жизни. Проповедуют также политики, звезды эстрады, все проповедуют.

Так в чем же разница между верующим и неверующим? Люди часто приходят на исповедь, и слезы мешают им говорить. Особенно если это первая исповедь. Бывает, человек и сказать всего не может, потому что его душат слезы, а батюшка не может его выслушать до конца, потому что за ним хвост людей. Но сразу видно, что он кается. Это же видно, когда человек просто перечисляет грехи, а когда действительно кается. Первая исповедь – по-настоящему драгоценная, как первая супружеская ночь, она больше не повторяется. Это исповедь о главном.

«У меня не хватает смирения». А когда его хватит?!

Но потом все меняется, и человек, к примеру, говорит: «Я каюсь в том, что не имею нерассеянной молитвы, что я на молитве отвлекаюсь и ум мой рассеивается». Получается, этот человек уверен, что он должен молиться, как архангел Михаил, и никогда не отвлекаться. То есть он кается в том, что он на молитве… рассеивается. Ничего себе! Еще он кается, например, в том, что не любит всех людей. Он же знает, что нужно любить всех людей (ср.: Мф. 22: 39), и он в этом пытается каяться. То есть он сразу поднимает высочайшую планку. Например, говорит: «Мне не хватает терпения». И перечисляет какие-то аскетические, серьезные вещи. «Я не упражняюсь в Иисусовой молитве» или «У меня не хватает смирения». Я слушаю и думаю: «Интересно, будет ли когда-нибудь время, когда ты скажешь: “Всё, смирения у меня хватает”?» Очевидно, что нет, такое время никогда не наступит в принципе. Ты никогда не сможешь сказать: «С терпением у меня пока еще плохо, но со смирением все хорошо». Это в принципе абсурдная фраза.

И вот человек говорит на исповеди подобные ничего, вообще-то, не значащие фразы. Разве ты можешь представить себе время, когда ты будешь вполне доволен собственным смирением? Это же абсурд! Или, например, человек говорит: «Я боюсь, что я недостоин Святых Христовых Таин». У меня к нему сразу вопрос: а ты можешь представить себе такое время, когда ты, гордо выкатив грудь колесом, подойдешь к Чаше и скажешь: «Я достоин Святых Христовых Таин»?

Эти фразы составляют огромную долю исповедальных признаний верующих людей. Но неверующий вообще не понимает, о чем они говорят. И в каком-то смысле даже хорошо, что не понимает, потому что это на самом деле какой-то тупик сознания. Люди сознательно ставят перед собой планку Антония Великого или Серафима Саровского, потом всю жизнь до нее не дотягиваются и всю жизнь каются в том, что не дотянулись. Например, недавно приходит ко мне женщина и говорит: «Я уже 30 лет живу со своей невесткой, и я ее ненавижу». Живут в одном доме всю жизнь как кот с собакой. Существует ведь женская ревность, ревность свекрови к невестке. Но тут же эта женщина кается в том, что дала обет читать три кафизмы Псалтири в день и не может этого выполнить. Да оставь ты кафизмы, займись лучше главной проблемой своей жизни – мирным житием со своими сродниками!

Да оставь ты кафизмы, займись лучше главной проблемой своей жизни – мирным житием со своими сродниками!

По сути получается, что человек приходит и говорит: «Как плохо, что я не святой!» И начинает перечислять, чего у него нет: нет смирения, нет терпения, нет любви. Хотя, в общем-то, по умолчанию понятно, что этих вещей нам всегда не хватает и всегда существует дефицит любви. Даже апостол Павел писал: «Не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви» (Рим. 13: 8). То есть мы – должники любви, любви всегда не хватает. Дефицит любви – это вечный голод. Нельзя так насытиться любовью, чтобы потом больше не голодать. Мы не ангелы, которые находятся в вечном стремлении к Господу.

Мы слишком многого начитались

Ткачев Андрей, протоиерей. Каюсь, что я не ангел. Вольный странник, 2019. Здесь возникает еще одна большая сложность – благословенная, но сложность. Когда человек читает, например, повествования о великих святых, у него, если он неверующий, возникает полное недоверие к тексту. Он говорит: «Такого быть не может». Тысячу дней стоять на камне, стоять на столпе, жить в пустыне 47 лет, не видя ни одного человека, – это невозможно. Он как бы примеряет на себя эту тужурку, а она на него не лезет, потому что не его размера. Но на этом проверяется сердце человека. Если человек читает жития святых и потом скептически отодвигает книжку, это значит, что у него на этот момент мертвое сердце и он ничего не понимает. Это тоже человек, но человек, полностью закрытый. А верующий человек, когда он читает про этих чудных людей, которые стояли на столпе или уходили в затвор, – он же им подражать хочет. Есть закон подражания, один из основных законов психологии. Молодежь подражает киногероям, дети подражают взрослым. Если эпоха героическая, дети хотят быть космонавтами. Если эпоха какая-то поврежденная, кособокая, дети хотят быть депутатами, бандитами и путанами, как оказалось у нас в 1990-х. Мы всегда подражаем кому-то – в школе или в институте. Если у нас папа хороший, мы папе подражаем. Если мама хорошая – маме. Если папа и мама не дотянули, мы ищем себе кумиров на улице, мы им подражаем и убегаем из дома.

Этот закон подражания проникает в духовную жизнь тоже. Начитается человек великих книг и захочет подражать Серафиму Саровскому. Что у него получится? Получится какая-то карикатура и ужас. Потому что нужно соизмерять свои способности со своими усилиями. Одно дело – бегать кросс 16 километров, а другое – 85. Вот наша сложность в духовной жизни: мы слишком многого начитались. Современный верующий человек за время религиозной свободы насытился огромным количеством хорошей, средней и всякой другой духовной литературы. Как люди бросались на эту литературу, когда она только еще появилась! Но с литературой, как и с пищей, надо соблюдать осторожность. Помните, когда Андрий у Гоголя в «Тарасе Бульбе» пробрался тайным ходом в осажденный польский город, чтобы спасти свою панночку, он дал ей хлеба, и она начала жадно есть, почти не жуя, потому что была очень голодна. А он ей говорит: «Довольно! Не ешь больше! Ты так долго не ела, тебе хлеб будет теперь ядовит». Нельзя сразу много есть, когда долго голодал, это может быть опасно. А у нас люди бесконтрольно начитались, кто чего хотел.

Избери себе святого по силам, чтобы подражать ему, никуда не убегая со своего рабочего места

Но вот мы повзрослели, и наступило время неспешного, вдумчивого чтения, время рассчитывания своих сил. Да, человек должен кому-то подражать. Но надо избрать себе святого по силам, чтобы подражать ему, никуда не убегая со своего рабочего места. Такие святые есть – и для докторов, и для бухгалтеров, и для космонавтов, и для отшельников, и для замужних многодетных женщин, и для одиноких женщин, потерявших мужей. Среди множества житий святых всегда найдется кто-то, кому вы сможете подражать, только надо найти своего, не чужого. Это очень важная задача, потому что если потратить свои силы даром – на хорошее дело, но даром, – то потом будет «мучительно больно за бесцельно прожитые годы». Человек живет ограниченный отрезок времени. Энергетический ресурс у человека тоже ограничен, и со временем ты понимаешь, что этот год прожит даром, что эти силы потрачены не туда. И становится очень жалко.

Делай – для Иисуса Христа!

Кто-то из великих подвижников сказал: «Спастись не трудно, но мудро». Спасение, может быть, под носом у человека. Какой-нибудь штукатур, например, штукатурит очередной объект и думает, что в этом мире, где мужики матерятся, начальник недоплачивает, а жена дома ругается, не спастись. Вот, думает, сейчас доштукатурю, все брошу и уйду в монастырь. Думает, что только там можно спастись. А если он вдруг подумает: «В этом доме, который я сейчас штукатурю, будет жить Христос» – и будет делать свою работу так, как будто он делает ее лично для Иисуса Христа, он забудет о том, что мужики матерятся. Пусть делают, что хотят, они взрослые люди. Пусть сходят с ума те, кто хочет сойти с ума. Такая простая мысль: для того, чтобы иметь мир в душе и чувствовать свою полезность, мне не нужно никуда бежать.

Например, я работаю на кухне ресторана и готовлю борщ. Для того, чтобы быть счастливым (если ты верующий, конечно; о неверующих я сейчас не говорю), мне всего лишь нужно подумать, что я готовлю эту еду лично для Иисуса Христа. Делай свою работу с любовью – и спасайся. И к тебе придут еще: мы же чувствуем, где нас любят, а где нас не любят. Где мы нужны, а где мы до лампочки. Где нас встречают радушно, а где лицемерно улыбаются по американскому стандарту – мы всё это чувствуем. Делай свое дело на своем маленьком месте – и спасешься. Это касается и доктора, и водителя, даже билетера, даже женщины, которая принимает шубы в гардеробе, потому что она может так рявкать на людей, что вам потом в театре все не понравится. А может быть такой терпеливой и радушной, что вы с удовольствием и разденетесь, и оденетесь, и еще копеечку ей оставите.

Современная Русская Церковь состоит из неофитов

Дойти до таких простых очевидных вещей и составляет задачу нашего современного христианского поколения. Мы, конечно, помогаем друг другу. Не даем друг другу пропасть и погибнуть, худо-бедно тянем друг друга молитвой и материально, строим храмы. Мучимся, но спасаемся. Но у нас нет многих других нужных вещей. Современная Русская Православная Церковь, при всем ее изрядном многолюдстве, состоит из неофитов, из людей, у которых не было христианского детства. Мы пытаемся воспитать ребенка в христианстве, сделать его христианином с трех, с пяти, с семи лет. Но у нас у самих в памяти нет опыта, как ведет себя христианин в три года или в пять лет. Если я стал христианином, например, в 25 лет, то мне очень трудно понять, как быть христианином в 16 или в 17 лет, в самую горячую пору – в 18 или 19 лет. Я пришел в Церковь уже позже, у нас нет этого опыта со всеми его ухабами и ушибами, мы все это осваиваем впервые.

Мы пришли взрослые, отягченные ошибками, желающие все-таки очистить свои души. В Церковь, как вшивые в баню, ввалились миллионы людей. Да еще и начитались разных книжек – иногда очень хороших и полезных, а иногда совсем неподходящих. Полезных, но не подходящих тебе лично. Это хорошая книжка, но не подходящая тебе. Например, живет мужик с женой, и всё слава Богу. Потом прочтет монашескую книжку – и уже с женой не живет, уже косичку отпустил, уже какие-то четки в руках появились. Или женщина пренебрегает домом. У нее не сварено, не убрано, а она зачастила читать молитвы. Значит, здесь что-то не то, если для того, чтобы быть с Богом, ты оставляешь близких тебе людей голодными, холодными и брошенными. К нашим людям должны прийти духовная осторожность и разумность. Это добродетель рассудительности, выше которой, как говорят, нет.

Бывает, что одно слово, сказанное шепотом и со слезой, меняет вселенную

Можно ведь запоститься до смерти и не спастись. Замолиться до шишки на лбу, и все без толку. Это же не количеством измеряется. Жили две монашки. Одна, по своей лености, клала только три поклона в день. И, когда она эти поклоны клала, говорила: «Господи, прости меня, нерадивую!» Раз, два, три, аминь, и все. Я это к тому, что какие мы сами подвижники, много мы сами наподвижничали? Это кинокомедия целая. А вторая монашка была упертая. Она после вечернего правила еще Евангелие и Псалтирь читала, акафисты пела. И пришли они к одному человеку, который имел способность видеть состояние человеческих душ. Он говорит первой, ленивой: «Ты, лентяйка, всего лишь три поклона кладешь в день. Что это за молитва такая?» А второй говорит: «А ты вообще не молишься!»

Вот какая хитрая задача получается: не брать Бога за горло количеством своих прошений

Такое тоже может быть: ты язык о зубы стер на молитве, а Господь скажет: «Я не знаю вас!» Это будет сказано людям, которые Христу ответят: «Мы же именем Твоим творили знамения и чудеса!» Но вот какая хитрая задача получается: не брать Бога за горло количеством своих прошений, что я до посинения буду молиться и буду этим брать Бога за горло: Он же обязан мне дать! Я же такой благочестивый, настырный молитвенник.

Но бывает и по-другому. Бывает, что одно слово, сказанное шепотом и со слезой, меняет вселенную. Бывает, что и не нужно говорить много. На кресте благоразумный разбойник смог выдавить из себя совсем немного слов: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк. 23: 42). Бывает, нужно и много говорить, но не когда тонешь. Петр, когда тонул, одно только успел сказать: «Господи, спаси, я погибаю!» Или когда совесть болит. Мытарю, когда он был в храме, пяти слов хватило.

Можно много говорить, когда ты здоровый и у тебя все в порядке. Но если тонешь, висишь на кресте или у тебя болит все внутри, ты много говорить не будешь. Скажи мало! Такой человек, может быть, пришел домой или даже не дошел до дома, сел в парке на лавку, где не было никого, и заплакал, и сказал Богу самые главные в жизни слова – о себе, о жизни своей заплеванной, о том, что уже времени мало осталось, а он жить еще не начал. Это, может быть, самая большая молитва была в его жизни. И в этот день ты уже не читал молитв, но потом лег спать с чувством, что Бог услышал тебя.

Всех верблюдов проглотить, всех комаров выцедить

Но потом тот же самый человек, который вечером в парке на лавочке плакал, потом будет каяться на исповеди, что не прочитал полностью вечернее правило. И это и есть то самое наше фарисейство, глупость, мелочность: всех верблюдов проглотить, комаров всех выцедить. Он чувствует, что он в тот день по-настоящему помолился, но вот вечернее правило не прочитал, понимаете? Или сел человек в ресторане за стол и заказал себе хороший обед. А за окном стоит бедный человек и просит этим обедом поделиться. Ты возьмешь, дай Бог, и поделишься. Это, может быть, главный день в твоей жизни. На Страшном суде Господь тебе скажет: «Я помню тот гуляш, которым ты Меня угостил». Ты же Ему его отдаешь. Он скажет: что ты сделал ближнему, то ты сделал Мне. Одел ты нищего в свой свитер, в этом свитере Господь будет тебя встречать на том свете. Он скажет: «О, это ты Мне сделал, Я помню. Ты Мне свой свитер отдал, заходи!»

И этот же человек, который сделал самое большое дело в своей жизни, потом будет каяться в какой-то мелочи. Это болезнь или не болезнь? Мне кажется, что болезнь. Мы так много тратим времени на мелочи, что потом на большие дела у нас времени и сил просто нет. Всё это требует даже не мудрости, потому что мудрость – это такое большое слово, откуда у нас мудрость? Мудрость – это нечто свыше, с Небес. Скорее тут требуется просто рассудительность, какой-то совет – поменьше формализма, побольше живости. В той же молитве побольше живости.

Вот приходит человек на исповедь и говорит: «Батюшка, скажу вам искренне: я неделю назад причащался. Конечно, у меня есть грехи, но вот в чем мне сейчас исповедоваться, не поймите меня неправильно, я просто не знаю». Есть такие блаженные носители священного сана, которые скажут: «Ну и хорошо, ну и молодец. Чем меньше грехов, тем легче жить. Поцелуй крест и иди причащаться». А есть и такие, которые говорят: «Что-о-о?! У тебя нет грехов?!» И начнут полоскать человека на предмет выковыривания у него грехов. И засуживают его, и требуют от него ангельской чистоты, заведомо зная, что ее у него нет и не будет! А требуют! Зачем? Чтобы жизнь осложнить на ровном месте? Чтобы мы носили дрова в противогазе, стоя на лыжах? Так ведь тяжелее!

«Не плоть, а дух растлился в наши дни»

Но жизнь и так тяжелая! Современный человек живет невыносимой жизнью. В XIX благочестивом веке, когда не было еще ни Освенцима, ни ГУЛАГа, ни ядерной бомбы, ни двух мировых войн, Тютчев написал стихотворение «Наш век»:

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует…
Он к свету рвется из ночной тени,
А свет обретши, ропщет и бунтует…

Мы часто считаем, что плоть у нас развратница, а душа Боголюбица: она хотела бы Богу молиться, но плоть, понимаешь, хочет непозволительного. А некоторые говорят: нет! тело – это послушный раб ума. Тело делает только то, что ум хочет и сердце разрешает. Тело, как теленок, пойдет туда, куда сердце захочет. Если, например, подумаешь о чужой женщине сегодня, и завтра о ней подумаешь, и послезавтра, то в итоге ноги сами к ней пойдут. Ноги идут только туда, куда их ведет голова! Не ноги и не другие органы сами пошли грешить. Нет, сначала – голова и сердце. Дух! Поэтому Тютчев и пишет в духе святых отцов: «Не плоть, а дух растлился в наши дни». Значит, мы духом развратничаем! «И человек отчаянно тоскует», потому что грешник радоваться не может, не имеет права. Праведник радуется о Господе, праведнику подобает похвала, а грешнику нет радости. Он рад, только пока на дискотеке, а вышел из нее – и опять ему грустно.

Слышите, какие плотные слова?

Неверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит…

Напоминаю: это сказано про XIX благополучный век! Ни химического оружия, ни подводных лодок, ни генномодифицированных продуктов, ни прививок, от которых дети болеют, – ничего этого еще нет! Все ещё вроде бы как Бог приказал!

И сознает свою погибель он,
И жаждет веры… но о ней не просит…

Это просто рентген, рентген погибающего человека, произведенный в еще благополучном XIX веке. Тогда еще можно было, например, из Москвы-реки напиться. Заплыть на середину реки и напиться. Сейчас, куда ни заплывешь, не напьешься. И это не только в России. То же и в Германии. А в Париже из Сены пить еще страшнее, чем из Москвы-реки. Там мочой воняет на каждой набережной. У нас такого, кстати, нет. Сегодня грязнее город, чем Париж, трудно найти.

Но в XXI веке вообще всё поменялось. И поэтому человеку сегодня нужно найти тонкие вещи для того, чтобы не мучить себя без толку. Потому что бывает, что ты и ходишь, и бродишь, и постишься, и молишься, а годы проходят, и ты чувствуешь, что ты не то делаешь. То ли тебя не слышат, то ли ты никому не нужен. Плодов нет, ничего к лучшему не меняется. И возникает серьезный вопрос: может, где-то действительно вкралась ошибка? Может, ты не о том думаешь? Может, ты себе Бога представил не Тем, Кем Он является на самом деле? Может, здесь есть какая-то фундаментальная ошибка?

Годы проходят, а плодов нет. Так может, где-то вкралась ошибка? Может, ты не о том думаешь?

Все эти ошибки выправляются не физическими усилиями, а работой ума, который просветляется от Духа Святого. Нужно, чтобы Дух Святой просветил человека и человек вдруг понял элементарные вещи, что просто ключ не этой стороной в дверь надо вставлять. А то – дверь есть, ключ есть, за дверями рай, а ключ не вставляется. Может, ты его не той стороной пихаешь? Ты как Буратино: и ключик нашел, и дверцу, просто никак не можешь вставить ключ в замок. Вот в чем часто заключается проблема.

С другой стороны, чего еще нужно? Все сыты? Сыты. Вроде голодной смертью никто не умирает, есть крыша над головой и какая-то мелочь в кармане. Все красиво одеты, у всех доступ к разным интеллектуальным сокровищам. Не выходя из дома, ты можешь взять в руку телефон и посетить Лондонскую картинную галерею. Казалось бы, живи-радуйся. Нет, не радуется человек. Потому что, как я уже говорил, невозможно грешнику радоваться. Он и хотел бы, но у него не получается. Когда грешник радуется, получается что-то дикое, как на карнавале. Чтобы спокойно радоваться, это надо еще заслужить, надо что-то сделать еще.

Успокойтесь: больших дел у нас нет

Вот такие простые и одновременно важные вещи и являются предметом моего размышления в новой книге. Всегда интересно, как человеку, неспособному на великие дела, спастись маленькими делами. Как говорила одна известная женщина, мать Тереза из Калькутты: «Мы не можем делать большие дела». Иногда читаешь, как кто-то страдал, трудился, проповедовал, ни разу не садился за стол без того, чтобы не покормить голодного, и думаешь: да что же и кто же мы в сравнении с этими людьми? Ну не можем мы творить большие дела. Успокойтесь, забудьте, больших дел у нас нет. Но маленькие дела с большой любовью мы делать можем. Поймет человек этот простой принцип «не могу я делать большое дело, буду делать маленькое, но с любовью» и как-то, смотришь, уже и легче на сердце у него стало, и уже не хочет он быть ангелом, потому что понимает, что не будет он ангелом. Не встанешь ты рядом с Серафимом Саровским, если он сам не захочет спуститься сверху вниз, чтобы рядом с тобой постоять. А ты к нему вряд ли долезешь. Да и не надо тебе. На небе все звезды помещаются, и всем людям там места хватит, сто процентов.

Этот комплекс сегодняшних живых вопросов, касающихся нашей повседневной жизни, и интересует меня. Чтобы верующий человек верою своею, подаренной ему от Христа, утешал себя и других. «Утешайтесь верою», – так сказано. Вера дана, чтобы нам легче было, чтобы мы не превращали ее в дополнительную тяжесть. Иногда у людей вера превращается в тяжесть, как будто человек – это ишак, а вера – лишний на нем мешок.

«Утешайтесь верою», – так сказано. Вера дана, чтобы нам легче было. А то у некоторых вера превращается в тяжесть

Да не для этого всё придумано! Это фарисейский вариант иудаизма таким был. Еврейские отцы намеренно, сознательно говорили: выстраивайте плотную ограду вокруг закона. Закон – это родник, из него нужно пить. Но для того, чтобы нечистые животные не всколыхали своими копытами эту чистую воду, выстраивали тяжелую, твердую, колючую, эшелонированную ограду вкруг закона. Чтобы простой человек не мог сразу все понять, чтобы он сто лет учился, пока что-то поймет. А это как же? Зачем же? Почему же? Потому что, когда Мессия придет, Он разрушит все лишние преграды перед законом и даст людям напиться благодатью. Он облегчит людям то, что раньше было от них закрыто. Христос так и сделал. Он сделал всё простым. Он сделал всё так просто, что, с одной стороны, ученые головы сломают, а, с другой стороны, отроковица или отрок 12-летние все поймут.

Это Его благодатное свойство. Он рассказывает короткие рассказы в три строчки про рыбку, про жемчужину или про зернышко, а потом на этих рассказах строится вся мировая литература. И потом об этом пишутся диссертации, это изучается, разбирается по косточкам. Вся наша цивилизация на этом стоит, на плечах Христовых. Вся наука новейшего времени стоит на фундаменте евангельской веры. Это всё движется потому, что Бог благословил и Бог разрешил.

Дом-работа-санаторий, дом-работа-крематорий

Он пришел, чтобы нам было легче. И нам нельзя превращать свою веру в то, что делает ее тяжелее. Тяжести будут сами собой. И заболеешь, и постареешь, и плюнут, и поругают, и ткнешься носом в стенку в темном месте, и потом будешь плакать о своих ошибках, и, не дай Бог, согрешишь. Всё это будет и так. Но вера как раз и существует для того, чтобы в болезни не отчаиваться, перед смертью не потеряться, в случае, если поругали, укрепиться примером и крестом Христовым. Чтобы в сложностях не раскисать.

В болезни – не отчаиваться, перед смертью – не потеряться, а если обидели – укрепиться примером и крестом Христовым

Вера дана не для того, чтобы усложнить человеку жизнь, а для того, чтобы снять с него всю эту лишнюю поклажу. Из-за грехов мы превратились в ишаков: дом-работа-санаторий, дом-работа-крематорий.

Что люди бегают, зачем? Утром просыпаются, еще с залепленными глазами, а уже наушники в ушах, уже телефон под носом. Обязательно им нужно знать, в каком загсе Собчак венчалась. Как же жить без этого мусора?! Поехали на работу, два часа в дороге. На работу приехали, потом с работы едем, и тоже в телефоне. Приехали, съели что-то генномодифицированное, опять посмотрели эти великолепные сборники новостей, которые смотреть нельзя, и легли спать. А на следующий день опять то же самое. Потом в пятницу, в день Христовых страстей, накануне субботы, которую нужно праздновать всегда, потому что суббота – великий Божий день, молодежь забивается по кабакам. В субботу там тоже яблоку некуда упасть. Потом в воскресенье все спят, а в понедельник начинается всё заново. И так проживаются самые дорогие годы. Силы свои отдают в никуда, топчут свою чистоту как сумасшедшие. Таланты растрачивают на мусор, потом стареют, отчаиваются и ходят к психологу разобраться, как бы не повеситься. Для этого, что ли, нас мама родила? Очень жалко этого простого человека. И верующего тоже жалко, потому что если он неправильно живет в вере, то вместо того, чтобы улыбнуться первый раз за много лет, как дети по-настоящему улыбаются, он еще грустней становится. Он что-то там прочитал и теперь кается, что он не ангел. Хочет быть ангелом, и ему очень грустно, что он им никогда не будет. Всё, жизнь пропала.

Вот о чем я хочу с вами поговорить.

Если у вас есть вопросы, задавайте!

Ответы на вопросы

– Если вас послушать, то человек может подумать, что не так уж много у него серьезных грехов. Он тогда может решить: «Вообще не пойду на исповедь, нет у меня грехов» или: «Не буду молиться, просто скажу Богу спасибо. А читать буду только правило Серафима Саровского, не буду полное правило читать».

– Вы хотите спросить: нет ли такой опасности, что ты всё себе разрешишь, всё позволишь? Ну конечно, есть. Человек довольно лукав, хитер, самолюбив, изворотлив, на каждом шагу придумывает себе оправдания. Конечно, есть такая возможность. Но есть возможность и без моих слов такое придумать. Кто-то возьмет вдруг и вцепится в мои слова в оправдание себе: а вот он сказал, я слышал. А на самом деле он сам так поступает, без меня.

Люди вечно желают себя оправдать. Как сказано в Писании: если бы мы сами себя судили, то мы бы не были осуждены. Но судимы мы будем Господом. Он будет спрашивать с нас. Весь ужас в том, что судить нас будет Он и нам нужно всегда быть готовыми к этому. Например, мы изо всех сил собираем деньги на новые колокола. Собрали их, купили колокола, повесили и ударили в них, обрадовались: вот, мы сделали доброе дело. Но у нас должен быть страх благочестивый: вдруг мы все придем коллективно к Иисусу Христу и скажем: мы в колокола звонили во славу Твою, – а Он нам в ответ: эти деньги можно было потратить на дела гораздо важнее колоколов. Во что звонят на Афоне? В деревянное бревно под названием било. Или в тазик ложкой бьют в некоторых монастырях. Бейте лучше половником в тазик! А колокола – вдруг Господу это не надо? Вдруг Ему надо что-то другое?

Вот случай, который описывается у митрополита Антония Сурожского. К одному пожилому духовному человеку пришел юноша, требовавший какого-то совета, и отнял у него много времени. Может, проблемы у него были большие, а может, просто не умел в гостях бывать по-человечески. Ходить в гости еще надо научиться. Если ты больше двух часов задержишься в любых гостях, то ты поросенок. Особенно если там студент к сессии готовится или маленький ребенок спать хочет. Так вот, тот человек сидел-сидел у этого старика, а потом спохватился: «Я же отнял столько времени! Тебе, наверное, нужно было правило читать». А старец сказал: «Мое правило – тебя принять и отпустить с миром». И владыка Антоний произносит парадоксальную фразу: иногда нужно забыть Бога ради Бога.

А старец сказал: «Мое правило – тебя принять и отпустить с миром»

Или о еще таком прямо хрестоматийном случае рассказывал один священник. Молодая девушка жила у благочестивой бабушки все лето, снимала квартиру. Бабушка была набожная, но знаете, есть такие святые, которые совершенно неразумные. И она во время поста выгнала из дома эту девочку, отказалась ей сдавать жилье, потому что девушка постом ела молочную кашу. Бабушку это сильно оскорбило, потому что пост ведь святой. И она формально вроде бы права, но она совершенно не права. Здесь как раз нужно было забыть правило ради живого человека.

Такая задача стоит перед нами постоянно. Ты можешь молиться много, можешь молиться мало, только не надо думать, что ты сама себя вымолишь и что своими молитвами ты себе заслужила плюсы. По-хорошему говоря, человек просто обязан молиться. Сербский патриарх Павел говорил про Царство Небесное, что птица является птицей, потому что она летает, цветок цветком, потому что он цветет и пахнет, а человек есть человек только тогда, когда он молится. Иначе как человека отличить от муравья? У муравьев тоже есть города. А у пчел социально-различные нагрузки, 30 профессий. От крысы, от свиньи, от обезьяны как нас отличить? Тем, что мы молимся. Для этого мы и говорим. Бог дал нам дар разговаривать не ради того, что мы говорим каждый день, – об этом нам не нужно разговаривать, и Он бы нас сделал немыми. А вот о Боге, о святых вещах говорить нужно, но мы об этом очень мало говорим. Какой процент сказанных слов за жизнь мы произносим об истине, о Господе, о добродетели, о святых вещах? Меньше одного процента, я уверен. Для чего тогда все наши разговоры? Мы и за это отвечать будем, за язык свой, который за день сказал тысячу слов и из этой тысячи ни одного слова о Господе.

Поэтому у нас всегда есть чего бояться, хоть ты при этом с колен не вставай. Как там пишется в акафисте? «Равночисленное песку если принесем Тебе, Царю Святый, ничего особенного не сделаем». Я не потакаю вашим хитростям и лукавствам. Вашему желанию пораньше лечь спать и поменьше молиться. Это ваше личное дело, вы Богу ответите сами. Каждый перед Богом сам стоит или падает. Но я говорю о том, чтобы наша вера – святая, красивая, воздушная, драгоценная – не превращалась в источник ненужных тяжестей на ровном месте.

Надо найти свое место, рассудить о себе, понять, что от тебя хочет Господь. Потому что от молодого Бог хочет одного, а от старого – другого

Надо найти свое место, рассудить о себе, понять, что от тебя хочет Господь. Потому что от молодого Бог хочет одного, а от старого – другого. Есть люди, которые без очков читать уже не могут, ноги у них болят стоять. У них вообще все болит, и им остается только пенсию тратить на аптеку. От них все подвиги уже отнялись и требуется только за все благодарить, никого не осуждать и молиться, как умеешь и когда можешь. Вздохнуть: «Господи, прости», жизнь свою пролистать, всплакнуть, но никого не осуждать. Терпи свои болезни. Слава Богу за болезни, слава Богу за склероз, слава Богу за ручку сухую, за все слава Богу, а почему нет? Тогда это путь спасения. Ты уже не будешь спасаться выстаиванием всенощных или паломничеством. Всё, возраст и здоровье для этого у тебя отняты. Значит, тебе нужно не в Почаев ехать или в Троицу к Сергию, тебе уже ехать никуда не надо. Тебе надо на месте камнем сидеть, никого не осуждать и не празднословить. Молиться и за все благодарить.

Одно дело – пока девушка молодая, и другое – когда уже вышла замуж. Пока муж не обстиран, молиться не начинай. Пока в доме грязно, какая из тебя молитвенница? В женских монастырях такая чистота, что у них пыль на ковры не падает. А монашки в монастырях с хорошей дисциплиной молятся по 7–9 часов в день. И успевают делать и то, и другое. И корову подоить, и все молитвы прочитать. А иначе пропадешь, иначе зачем вообще монахом быть?

Поэтому женщине нужно всё успеть: чтобы было чисто, постирано, чтобы хата пахла пирогами, а потом уже, если дети уложены, молись, если силы остались. А если сил нет, если мать уложила детей спать и сама свалилась, ну кто ее будет осуждать? Только какой-то странный человек, который возомнил, что правило выше человека.

Но человек выше субботы. Не человек для субботы, а суббота для человека. И всё для человека, а не человек для чего-то. Если ты вдруг с поезда пришла домой в 3 часа ночи, а в 8 уже на Литургии в храме и, конечно, ничего не успела прочитать, а причаститься хочется, нужно быть очень деревянным, фарисейского духа человеком, чтобы тебя не допустить до Причастия. Потому что видно, что ты богомолка. Не спится тебе. Ночь не спала, но прибежала на раннюю службу. Как такого человека не уважить? И тогда и возникает вопрос, зачем и для чего такие сложности. Об этом я говорю, а не о том, чтобы кому-то выкрутиться.

– Мы все ходим в разные храмы, живем в разных странах и все равны. Всё, что вы говорите, для меня – правильно. Но у меня мама болеет, часто не спит ночью и не может прийти на всенощную. Но в храме у нее постоянно спрашивают, была ли она на всенощной.

– Тут дело одновременно и сложнее, и проще. Пока слово не будет сказано, ничего не будет сделано. Если слово сказано и оно правильное, то неважно, кто его сказал. Например, рассказывают, как Амвросий Медиоланский был выбран епископом. Никак не могли выбрать, вдруг какой-то малыш закричал: «Амвросий епископ!» И, несмотря на то, что это был ребенок, нашли Амвросия и сделали его епископом. Истина прозвучала, а истина не может не сделаться и не воплотиться. Неважно, кто это сказал: отец Андрей, отец Петр, отец Феодор. Кто первый встал, того и тапки. Если я говорю правду, то неважно, кто я: семинарист, профессор или простой мирянин. Надо только подумать, правду ли я говорю. Если это правда, значит, это нужно делать.

А в любом деле больше одного человека часто и не нужно. Условно говоря, должен быть один вратарь Третьяк в сборной по хоккею, один Юрий Гагарин, один Эйнштейн, один князь Владимир. Для того, чтобы дело сдвинулось, нужно, чтобы даже маленький ребенок сказал: «Осанна сыну Давида». Христос говорит: если они замолчат, то камни возопиют.

Главное, что мы уже доросли до этих вопросов. Было время, что мы до них еще не дорастали. У нас были другие проблемы: порушенные храмы приспособить под молитву, окрестить море некрещеных людей. А теперь надо разбираться с более тонкими вещами. И с Причастием, и с молитвами. Духовенство должно начать заниматься тонкими вещами. Грубую работу наша Церковь уже сделала. Наступило время тонкой настройки.

В любом случае некоторую власть над вами будут иметь те, кто вас крестит, причащает и исповедует. И мы, священники, не командуем, мы просто говорим вслух те вещи, которые должны быть очевидны для совести. Более того, эти вещи очевидны для совести верующего человека. А в остальном – все равно. Если я приезжаю в какой-то город, Челябинск или Краснодар, и люди спрашивают меня, сколько раз им причащаться, я отвечаю: спрашивайте это у того, кто вас причащает. Решайте этот вопрос с вашим священником. И если он вас не поймет, в этом случае вы будете скорбеть, но не обижаться. Если мой начальник оказался недальновидным, уставшим или в чем-то ошибся, я буду скорбеть, но не буду отчаиваться и не буду обижаться. А если он вас понял, то слава Богу.

Решайте вопросы с вашим священником. И если он вас не поймет, в этом случае вы будете скорбеть, но не обижаться

Ко мне недавно на Московской книжной выставке на ВДНХ подошла одна женщина и сказала: «Батюшка, а как вы относитесь к тому, что некоторые наши священники жалеют нас, наши старческие ноги, наши далекие путешествия до храма и поэтому батюшки сознательно сокращают службы из любви к нам. Как вы считаете: это хорошо или нет?» Священники смотрят и говорят: еще бы помолиться, конечно, часик, но я службу сокращу ради ваших больных ножек.

Это хорошо или не хорошо? Да это просто Закон Божий! Просто Евангелие, просто Благодать. Помолиться мы всегда успеем. Мы же молимся не только в храме. Молиться нужно до прихода в храм и после ухода из храма, а не тут же снять платок и слушать плеер. Нет, конечно, ты идешь дальше и молишься. Ты в храме набрался молитвы и уноси ее с собой домой. Донеси эту молитву, этот огонек до дома.

– Мы все здесь действительно неофиты. Если люди рядом не понимают твоего духовного состояния, вокруг тебя образуется небольшой вакуум. Единомышленников не так много. Как избежать того, чтобы не замкнуться в этом вакууме?

– Думаю, ваш вопрос в духе нашей темы. Если у нас будет установка, что общаться можно только с единоверцами, то мы действительно окажемся в вакууме. Но нам так не приказано. Апостол Павел говорит, что мы должны общаться со всеми людьми, быть со всеми в мире, если это возможно.

Если у человека есть семья и работа, с ним есть о чем поговорить. По моему глубокому убеждению, христианин – это очень широкий человек. Например, о чем должно быть христианское кино, христианский художественный или документальный фильм? Обо всем! Православный христианский фильм – это не фильм про христианскую веру. Это фильм обо всем, снятый христианином. Когда христианин снимает фильм про футбол, он снимает его по-христиански. Когда снимает про белых медведей, тоже снимает по-христиански. То есть он все сделает так, чтобы ты сказал: «Слава Богу!»

Наша задача – научиться общаться с людьми на самые доступные и простые, хорошие и интересные темы. О детях, например, ты можешь говорить с кем хочешь. О политике лучше не говорить. Табуировано. Вообще уровень, качество дискуссий в мире понизилось. Сейчас, например, очень редко кто может за столом сказать хороший тост. Люди разучились даже тосты говорить. А это ведь целое искусство, настоящий словесный вид творчества. Когда не просто уселся и жуешь, а когда люди поют и тостуют. Это настоящий праздник. И когда кто-то сказал умный тост, ты вышел из-за стола и идешь домой, и у тебя осталось не только то, что ты съел, но и то, что ты услышал. Это тоже исчезло из нашей жизни. Люди не умеют пожелать друг другу ничего хорошего кроме счастья и здоровья.

Нужно поднимать качество общения, и кто, как не христиане, должны этим заниматься!

Поэтому нужно поднимать качество общения, и кто, как не христиане, должны этим заниматься! Христианин может иметь любое хобби в этом мире. Христианин и филателист, христианин и любитель путешествовать. Ты можешь быть кем хочешь, лишь бы ты был христианином. И если у тебя есть хобби и какие-то интересные разнообразные занятия, то ты интересный человек. Христианин не может быть неинтересным человеком. Во-первых, у него есть тайна. И это заметно, между прочим. Поэтому специально отгораживать себя от иноверцев не надо. Нужно присматриваться с благородным любопытством к иудеям: а вдруг замечу что-то интересное – возьму на вооружение. Нужно спокойно и с умом общаться с мусульманами, теми, которые веруют, а не теми, кто просто родились там. Одновременно нужно сторониться некоторых людей, не открывать душу всем. Серафим Саровский говорил: в мире с тобой пусть будут тысячи, а сердце открой одному.

В любом случае, нужно быть мудрым, осторожным и открытым. Мы не должны жить в гетто. Если мы зашли в гетто, значит, мы туда зашли добровольно. Были времена, когда христиан в гетто загоняли и нужно было скрываться. Но если сегодня ты чувствуешь, что ты белая ворона и никому не нужный человек, то здесь какая-то фундаментальная ошибка. Потому что так быть не должно. Что-то здесь не то, не те мысли ты тогда носишь в голове.

Все наши видимые грехи происходят от какой-то мысли, которая случайно залетела в голову и не вышла обратно. Зацепилась лишняя мысль в голове, и вот ты уже неправильно живешь. Это как лишняя цифра. Просчитывает инженер инженерное сооружение и допустил лишнюю циферку. Все, он погубил все расчеты. Лишний нолик – и все посыпалось. Лишняя цифра в расчетах – это пропавший расчет. Ненужная мысль в голове – это испорченная жизнь.

Вот с этим и нужно разбираться. Здесь даже пост – помощник так себе. Постись – не постись, но здесь нужно с головой разбираться. Мы уже сказали, что от Духа Святого мы должны получить в подарок светлые мысли о своей жизни и понять, как нам спастись, потому что спастись не трудно, но мудро. Но всё рядышком. Только шагни в правильную сторону.

Так или иначе, мы сегодня ничего не решили. Просто обозначили некоторые важные проблемы. Все равно нам жить и отвечать за всё, и лучше поменьше ошибаться и исправлять уже сделанные ошибки. Но мы обозначили принципиальные темы, которые должны быть предметом всецерковного или вашего личного рассуждения. Чтобы нам нашу жизнь, во-первых, даром не прожить и, во-вторых, не превратить ее в бесполезную каторгу. На этих словах и закончим.