Жизнь, богословские труды и нравственно-аскетическое учение прп. Нила Синайского. Часть 8

Части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7

Прп. Нил Синайский. Фрагмент иконы синайских отцов XIII в.

В одной из предыдущих глав мы познакомились с его определением добродетели и особо отметили, что это понятие преп. Нил производит от слова «подвиг». В этом определении можно видеть влияние древнегреческого учения о добродетели как о телесной (физической) силе. Однако преп. Нил придает этому понятию духовно-религиозный и конкретно христианский смысл. Сообразуясь с общим христианским учением, он рассматривает любую чистую нравственную силу как дар от Бога. Поэтому и добродетель как способность к доброму или нравственному поведению является для преп. Нила не чем иным, как «Божиим хитоном»^[1]. Она отличается тем, «что смиряет в человеке ход его мыслей». Чувство смирения, являющееся, по учению преп. Нила, существенным свойством христианской добродетели, знаменует собой для древней философской этики элемент абсолютно новый. Индивидуальные добродетели: мудрость, мужество, рассудительность и общественная справедливость, известные еще в эпоху Гомера, приобрели у преп. Нила религиозные и чисто христианские черты. По силе своей и своему значению и смыслу они поставлены в связь с главными богословскими добродетелями: верой, надеждой и любовью.

По учению преп. Нила, эти три добродетели: вера, надежда и любовь – объемлют все наше отношение к Богу. Они составляют главную и необходимую основу всей высшей духовной жизни и создают благоприятные условия для зарождения, развития и укрепления прочих добродетелей. «Имеющий от Святой Троицы эти три добродетели: веру, надежду и любовь, – говорит преп. Нил, – подобен городу, окруженному тройной стеной и защищенному этими добродетелями как арсеналами»^[2]. А демоны, враги людей, стремящиеся низвергнуть человека в погибель, покушаются, как учит преп. Нил, поколебать эту твердую и надежную основу его нравственной жизни. «У беса, этого источника и живописца порока, – пишет он монаху Фавмасию, – лишь одна цель: ввергнуть всякого человека в тяжелую и безутешную печаль и удалить его от Божией веры, надежды и любви, то есть от всего того, что является самым важным и самым сильным в благочестии пред Богом»^[3]. Эти три христианских добродетели преп. Нил ставит непосредственно одну за другой, считая их необходимыми для достижения божественной радости и для принятия «брачной одежды» во дворе Господнем.

Каждый христианин должен, по учению преп. Нила, прежде всего твердо веровать в Бога и Господа нашего Иисуса Христа. «Вера в человеколюбнейшего Владыку Христа, – пишет он епископу Елевферию, – это великая наша защита, великая помощь, безопасность и ободрение (вселение мужества)… Ибо воспоминание о возлюбленном Владыке Христе и прочно укорененная и непоколебимая вера в Него во время нашей брани и бесконечного страха отгонят – подобно предупредительному, мирному, светлому и кроткому ангелу – страх и стыд, исполнят душу добродушием и соделают ближним Богу того, кто некогда от Него обособился». Вера, по учению преп. Нила, – это действие, в котором «человек приближается к Богу, а Бог приближается к нам». Другими словами, в самом акте веры взаимодействуют человеческая и Божественная сила. «Сколь прекрасна и дивна взаимность, – замечает он в одном из своих писем, – когда человек спешит на служение Богу, а Бог безотказно приближает к Себе Своего служителя». Вера во Христа, в Его воплощение, искупительную смерть и в Его Воскресение, как поучает преп. Нил, должна составлять основу нравственных подвигов, потому что лишь при помощи дарованных Искупителем Божественных средств человек может преодолеть разнообразные препятствия, укрепить и развить свои духовные силы и наконец достигнуть совершенства. «Принося Богу веру, – пишет он, – предлагая ее как прекрасный дар, мы приняли с неба высочайшую и ни с чем не сравнимую благодать: общение Святого Духа… Бог же, приемля от людей веру, наделяет их небесными дарованиями, подает евангельскую благодать, благодаря которой восходят они к совершенству, и умудряются горней премудростью, и дерзновенно, как сыны, приближаются к Богу, и становятся причастниками света Божества». Вера во Христа, которая присно очищала и поныне очищает истинно верующих, по учению преп. Нила, не может ограничиваться ни одним человеческим разумом, ни вообще законами видимого мира, но должна основываться на словах Самого Спасителя, Творца вселенной, сила и могущество Которого переступают границу естественных законов. «Сочетавшись со Христом, – пишет преп. Нил Драконтию, – верные должны соблюсти ничем не колеблемую веру; надлежит им твердо веровать во все то, что Он говорил… Обещает ли Он что-то необычное, предвещает ли что-то сверхъестественное – не подобает нам требовать примеров; не следует нам ни вдаваться в изыскание границ естества, ни обращать внимание на способности слушающего; надобно нам иметь в виду только одно: каково величие Предвещающего и какова сила Дающего обетования и могущего легко изменить все к лучшему и Своей силой переступить и через законы самой природы»^[4].

Твердая вера, утверждающая на словах Спасителя, по учению преп. Нила, получает свою силу и крепость не в чаянии земной награды, а в уповании на получение вечных благ в жизни грядущей. «Ты будешь признан верным, – пишет он одному из своих учеников, – если и без награды не перестанешь ожидать и надеяться на то, что, по Божиему обетованию, восприимешь вечные блага в будущей жизни. Ведь если бы Господь сейчас же, вдруг и без замедления награждал за добрые дела, то это скорее было бы куплей, нежели благочестием, и можно было бы подумать, что благоговейны мы не по своему благочестию, а из корысти»^[5]. Напоминание о вечных небесных благах и о спасении – любимое средство к ободрению слушающих, используемое преп. Нилом; к нему он часто прибегает и тогда, когда назидает своих учеников в вере и благочестии. Так, например, стремясь укрепить монаха Фавмасия в вере и в ревности к добродетели, он пишет ему, в частности, следующее: «Претерпевай искушения с благодарением, и будь тверд в вере и в образе мышления, и непрестанным бдением, славным воздержанием и постоянной молитвой не отступай от Всесовершенного; и так ты узришь конец. А конец подвизающихся за Христа – это спасение»^[6]. «Нам, верным, – пишет преп. Нил в другом месте, – уготовляется венец жизни, славы и нетления, венец, сплетенный для тех, которые ожидают Господа»^[7]. Тех же людей, которые предаются безутешной печали, переживая постигшее их несчастье, как, например, смерть самых любимых ими людей и т. п., и таким образом проявляющих свое маловерие, преп. Нил укоряет с любовью и в то же время утешает, дабы тем самым укрепить их ослабевшую веру.

Так, одной матери, скорбящей об умершем сыне, преп. Нил пишет: «Если веруешь твердо, что по свершении мира сего будет воскресение всех умерших, почему тогда непрестанно плачешь и безутешно терзаешься? Если и умер прекрасный твой сын Никорет, сын единственный, то узришь ты его в тот день прекраснейшим солнца и в несказанной славе и радости. Увидишь ты, как стоит он пред царским престолом и молится за тебя Христу, человеколюбнейшему Царю всяческих. И тогда ты утешишься, ибо будешь видеть, что сын твой, рожденный из твоей утробы, пребывает во дворех небесных и имеет дерзновение пред Творцом всяческих, пред Богом, наслаждаясь чистой и нетленной жизнью. Посему положи конец сему заслуживающему упрека малодушию и безмерному плачу. Прими блаженную радость, исполнись добрыми чаяниями и благими надеждами, дабы своими слезами не огорчить тебе сына своего и не вызвать против себя гнев Владыки. Вспомни также и то, что пишет апостол: “Не хочу же оставить вас, братия, в печали (в синод. тексте: “в неведении”. – Примеч. перев.) об умерших, дабы вы не скорбели как язычники (в синод. тексте: “как прочие. – Примеч. перев.), не имеющие надежды” (1 Фес. 4: 13). Посему “всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия…” (1 Фес. 5: 16–18)»^[8].

Те же самые мысли, но только в более строгой форме, преп. Нил повторяет в письме к Феону, правителю города. «Безутешно скорбеть и плакать над умершими сродниками, – говорит он, – это признак неверия и отчаяния. Верующий в то, что погребенный воскреснет из мертвых, укрепляется надеждой, благодарит Бога и, переменив плач на радость, молится о том, чтобы умерший удостоился вечного прощения, а чтобы сам он (т. е. плачущий. – Примеч. перев.) обратился к исправлению собственной жизни»^[9].

Из приведенных цитат ясно видно, как, по учению преп. Нила, с верой в Бога тесно связана другая божественная добродетель – надежда на милосердие Творца и на Его благодатную помощь. Вера в Бога и в искупительные заслуги Иисуса Христа служит неиссякаемым источником «живой воды», из которого почерпает свою силу другая божественная добродетель – христианская надежда. В этом смысле и апостол Павел называет Господа нашего Иисуса Христа «надеждой нашей» (1 Тим. 1: 1) или же основанием нашей надежды. С другой стороны, опять-таки надежда на благодатную помощь и на обетованное вечное блаженство укрепляет нашу веру и в трудных обстоятельствах жизни является ее твердым основанием. Надежда придает силу нашей немощной воле в творении добра, в подвигах благочестия; она освящает и умиляет наше сердце и приводит нас как сынов и наследников Божиих к оному вечному блаженству в царстве небесном, «которое ни словом нельзя выразить, ни умом постичь, ни мыслью охватить»^[10]. Вот почему преп. Нил в своих письмах так часто обращается к надежде на Божие милосердие, убеждая своих учеников, чтобы почерпали они силу и крепость для своих подвигов в ожидании благодатной помощи и вечного блаженства. «Да уповаем на Бога, – пишет он диакону Ксеногору, – да имеем надежду, хотя бы и видели мы, что не вдруг и не легко получаем просимое… Ибо Богу угодно, чтобы мы всегда на Него надеялись»^[11]. Другого ученика, монаха Флориона, расслабленного физически, преп. Нил, укрепляя в его уповании на Бога, предохраняет от духовного расслабления и от отчаяния. «Если изнемог ты телом, – пишет ему преп. Нил, – то не падай духом при мысли о том, что некому тебя утешить. “Благо есть надеятися на Господа, нежели надеятися на человека” (Пс. 117: 8). Нет сомнений в том, что Бог укажет тебе путь к утешению; не оскудеет Источник премудрости, чтобы изыскать способ к твоему спасению»^[12].

С верой и надеждой, по учению преп. Нила, неразрывно связана и христианская любовь. Все эти три божественные добродетели, необходимые для нашего спасения, развиваются в душе человека одновременно и одна наряду с другой. Живая вера, выражаемая в надежде, обретает осуществление своих чаяний в любви. Вера и надежда суть пути, ведущие к истинной христианской любви. Ибо христианская вера не может быть мертвой. Она стремится к самовыражению (к проявлению вовне), и это ее внешнее выражение осуществляется в исполнении закона и в делах любви. Вера – это начало христианской жизни, а любовь – ее свершение. Эту мысль преп. Нил заостряет в своем лаконичном определении благочестия. «Благочестие, – пишет он, – состоит из двух частей: из благочестивых догматов и из добрых дел… Посему не следует отделять одно от другого»^[13]. Хотя при перечислении Божественных добродетелей любовь по порядку занимает последнее место, тем не менее, как учит преп. Нил, по ее достоинству ей принадлежит первое место. Для определения понятия любви преп. Нил использует слова апостола Павла, который дал любви непревзойденную характеристику (см.: 1 Кор. 13: 1–8). Повторяя слова апостола Павла, преп. Нил понимает любовь как исполнение закона.

Первый и высший объект любви и в то же время ее сущность, по учению преп. Нила, – это Сам Бог. «Любовь, – говорит преп. Нил, – не имеет ничего собственного, кроме Бога, потому что Бог есть любовь»^[14]. Так как конечной целью человеческой жизни является уподобление Божественному естеству, то из этой цели ясно выводится потребность любви для человеческой жизни. Без любви все в земной жизни не имеет ни значимости, ни цели. «Без нее, – говорит преп. Нил, – нет пользы ни от чего земного». Однако любовь как христианскую добродетель преп. Нил резко отделяет от чувственных и греховных поползновений (вожделений), «которые еллины наименовали любовью (эросом). Одно, – пишет он, – это любовь к Богу, а другое – некая животная и чувственная похоть (инстинкт)». Эти два понятия, по учению преп. Нила, не должны быть смешиваемы. Ведь именно христианская любовь служит самым сильным оружием в борьбе с внутренними чувственными движениями. И стремление к очищению себя от грехов и страстей не имеет смысла, если не будет любви. «Не сможешь подавить ты страсти, – говорит преп. Нил, – если прежде не согреешь свое сердце плодами любви». Поэтому божественная любовь как животворная сила души занимает срединное место в духовной жизни. «Любовь, – пишет преп. Нил, – это стольный град добродетелей… Если приобретем любовь, то угасим страсти и воссияем до небес. И «как солнце своими золотыми лучами улыбается всей земле, так и любовь своими светозарными делами приветствует всякую душу».

Преп. Нил постоянно требует от своих учеников, чтобы возгревали они в себе любовь и преданность Богу. Тех же, которые, движимые любовью к Богу, уже оставили земное и «избрали благую и вечную цветущую часть Божественных поучений», он ободряет тепло и с любовью. Так, например, диакону Евфимию он пишет: «Тогда как иные радуются роскошным домам, золоту, серебру и прочим земным благам, ты, славный служитель Христов, непрестанно взираешь очами на незримого Царя, наслаждаешься Его сладостью, напояешь душу надеждой на Него, утешаешься неувядаемой к Нему любовью… Посему Спаситель и Творец всего мира отвечает тебе, что твоей радости и веселия никто у тебя отнять не сможет (см.: Ин. 16: 22)»^[15].

Говоря о любви к Богу, преп. Нил не ограничивается лишь ее внутренней, созерцательной стороной, но уделяет большое внимание и ее внешней, практической (деятельной) стороне. Эта ее внешняя сторона определяет наше отношение к людям. Ведь любовь к Богу как главная сила Божия царства не ограничена лишь сама собой, но простирает свое действие и на все нас окружающее, стремясь всюду, где только может, собрать все доброе. Она соединяет все разумные существа в единодушную общность для нравственного совершенствования, и ее главным, руководящим принципом служит стремление к «единомыслию и взаимной братской любви, которую больше всего ценит и любит Дух Божий»^[16]. «Отличительная особенность любви, – говорит преп. Нил, – состоит в том, что настроение всех людей она делает одинаковым». Здесь все верные взаимно сплочены любовью ко Христу, подобно членам одного тела. Они настолько связаны взаимным состраданием, что каждый из них, по словам апостола Павла, «радуется с радующимися и плачет с плачущими» (Рим. 12: 15). «Истинная любовь оправданно называется в Священном Писании исполнением закона, потому что объемлет собой самую совершенную часть закона и, запрещая обвинять ближнего или делать ему какое бы то ни было зло, требует от нас, чтобы мы ему все добровольно простили и творили бы ему только доброе». Ибо «дело любви, – пишет преп. Нил, – это быть великодушным; гневаться же – не ее дело. Гнев возбуждает печаль и негодование, а любовь ослабляет этих трех, то есть и гнев, и печаль, и негодование».

Следуя примеру Христа Спасителя, Который и на кресте молился за Своих врагов, мы, по учению преп. Нила, обязаны смиренно прощать оскорбления своим врагам и подавлять в себе всякое враждебное к ним чувство. С этой целью преп. Нил так пишет пресвитеру Феодору, который, обуреваемый ненавистью, потерял душевный мир: «Если приложишь ты напряженные усилия и развеешь в себе облако ненависти, то обретешь душевный мир. И после того как оставишь ненависть к ближнему, исполнишься богоугодной любовью ко Христу, так что взгляд брата, казавшийся тебе враждебным и нелюбезным, теперь, когда мысль твоя озарится светом, будет для тебя желанным и приятным»^[17]. Другому ученику, который, поощряемый истинной христианской любовью, творил добро и своим врагам, преп. Нил восхищенно пишет: «Все – и ангелы, и люди – хвалят твою добродетельную душу, ибо заботишься ты о детях и живых, и умерших неприятелей. Заботясь же о детях живых неприятелей, ты тем самым заставляешь их отцов помириться с тобой. А попечением о детях умерших неприятелей приобретаешь ты великую благосклонность Господа… Если и согрешил ты много, то будешь свободен от всякого наказания, ибо, оказывая милосердие и проявляя человеколюбие ко врагам, уподобляешься ты человеколюбивому Господу»^[18]. Дабы развивалась и крепла взаимная любовь и сострадание между людьми, Бог, учит преп. Нил, так устроил нашу земную жизнь, что все люди чувствуют нужду друг в друге. Связал Он людей разными потребностями, которые никто не может удовлетворить в одиночку и по причине которых каждый вынуждается изыскивать содействия других. Так каждый человек, приемля помощь от ближних и оказывая им свою помощь, мало-помалу свыкается с мыслью о единстве людей пред Богом и о необходимости взаимного союза братской помощи.

С другой стороны, опять-таки, чувствуя недостаток своих личных сил и свою зависимость от других, человек научается смирению, рождающему чувство благодарности и любви к другим людям, оказавшим ему помощь. «Каждый из нас, – пишет преп. Нил, – не может сам себя удовлетворить, но имеет нужду в поддержке других. И это премудро устроил Бог, прекрасно руководящий нашей жизнью. Нужда уравнивает неравное: униженного воздвизает до невероятной высоты, а возвысившегося ниспускает долу, к людям простым. Так это непрерывное взаимообщение приводит людей к теснейшему нравственному соединению и к равночестному сопряжению их мыслей»^[19].

По учению преп. Нила, сама природа поощряет нас ко взаимному общению, создавая тем самым благоприятную основу для морального единства людей и укрепления их взаимной любви. Впрочем, чистая христианская любовь к ближнему, по его мнению, не ограничивается заботами о внешнем благе, но своей конечной целью имеет духовное очищение ближнего и его спасение. «Надобно молиться Богу не только о собственном очищении, но и об очищении своего ближнего, подражая в этом ангелам»^[20]. «Блажен тот, кто с радостью взирает на спасение и преуспеяние всякого ближнего как на свое собственное. Благо человеку, который всякого ближнего почитает как бога после Бога». Любовь – главное содержание нравственного царства. Все другие добродетели как духовные дары или настроения души составляют или свойства любви, или ее частичное осуществление в видимом мире или же служат лишь средствами для достижения любви как главной цели всех нравственных подвигов, которые без любви утрачивают свой смысл и значение. Любовь объемлет и соединяет в себе как все добродетели, так и всех людей взаимно и с Богом. Поэтому преп. Нил и называет любовь «стольным градом всех добродетелей».

Для постепенного укрепления ревности к другим добродетелям у человека, по учению преп. Нила, имеются силы, побуждающие его к христианскому подвигу. Эти силы находятся в генетической зависимости от трех божественных добродетелей: от веры, надежды и любви. Однако прежде всего ревность к деятельному христианскому благочестию возгревается постоянной памятью о Боге. Дабы подчеркнуть это сильнее, преп. Нил пишет одному знатному сановнику Сосандру: «Как мы непрестанно вдыхаем воздух, так непрестанно подобает нам хвалить и величать Господа… Ибо мудрый и боголюбивый ум должен непреложно хранить память о Творце. “Поминаю Бога, – говорит Давид, – и воздыхаю” (по церк.-слав.: “Помянух Бога и возвеселихся”, Пс. 76: 4. – Примеч. перев.). Посему, если памятование о Владыке производит в наших душах веселье, то не будем столь ленивыми, чтобы им не воспользоваться»^[21]. «Потрудимся, – поучает он в другом письме, – ни одно мгновение нашего дыхания не проводить без памятования о Боге, ибо воспоминание о Нем есть величайшее благо»^[22]. Человек, разум которого лишен мысли о Боге и памяти о Нем, «согрешает и во внешних чувствах». И наоборот, памятование о Боге не только очищает душу от греха, но и обусловливает благодатную помощь свыше. «Во время глубокого душевного отчаяния память о Боге умягчает скорбь и производит веселье, утешая сердце несказанным радованием». «Бог не забывает памятующих о Нем, – говорит преп. Нил. – Напротив, Он тщательно хранит того человека, в котором пребывают слова Господни. Ибо Сам говорит устами пророка: Так как слова Мои – в них, то буду держать их в Моей памяти».

В качестве сильного побуждения к благочестивой жизни преп. Нил упоминает и о страхе пред Богом. Опираясь на слова Священного Писания (Пс. 110: 10), он называет страх Божий «началом всякой премудрости»^[23], то есть началом жизни, исполненной добродетелей. Страх пред Богом необходимо отличать от обычного чувства страха перед какой-либо опасностью, ибо, по учению преп. Нила, страх Господень производит в душе живое стремление и ревность к христианскому подвигу. Объясняя различие между двумя видами страха, преп. Нил пишет: «Сказано: “Не бойся страха нощного (Пс. 90: 5), то есть от страха людского и демонского, ибо страх Божий именуется дневным и светлым; он веселит сердце»^[24]. «Если не боишься ты Бога, – пишет он в другом месте, – то следствием этого будет неспокойство (тревога, смятение) и бесчувствие. Страх же пред Богом производил бы в твоей душе добрые чувства и привел бы тебя к покаянию»^[25]. По учению преп. Нила, страх Божий возникает в душе, с одной стороны, от сознания нашей греховности пред Богом, а с другой – благодаря размышлениям о Его бесконечном величии и о вере в то, что Он есть Судия и Дародатель. «От наказания Божия суда, – говорит он, – надобно облечься в страх Божий, дабы из-за страха перед вечным огнем в человеке могло воспламениться неугасимое желание благочестивой жизни». Страх Божий, пробуждающий в душе всякого человека тягу к добродетели, преп. Нил часто как бы умягчает учением о Божием человеколюбии, на которое он нередко ссылается в своих наставлениях. Так, желая смягчить сердце пресвитера Харикла, строго поступавшего с кающимися грешниками, он в частности пишет следующее: «Не проповедуется ли в Священном Писании не только строгость и гнев Божий, но и безмерное и непостижимое Божие человеколюбие… Когда наши грехи велики, тогда Господь изливает на нас, кающихся, обилие Своего милосердия, и оно истребляет плод наших злых дел. Посему подобает тебе помышлять не только о суде, но и о Христовом человеколюбии»^[26]. И светлая сторона Божия суда – чаяние небесных благ – служит важным мотивом пробуждения стремления к добродетели. «Благочестивых людей Бог прославит за понесенные подвиги, – говорит преп. Нил, – и увенчает их в день суда, когда будет судить каждого не по ошибочным земным понятиям, а по правде, определяя истинную ценность наших поступков».

В неразрывной связи с памятованием о Боге и страхом перед Ним стоит покаяние как самая мощная сила к добродетельному подвигу. Оно возделывается и укрепляется в душе под влиянием сложных внутренних переживаний. С одной стороны, мысль о бесконечном Божием величии и свете, а с другой – сознание собственной немощи и греховности пробуждают в человеке искреннее раскаяние в совершенных преступлениях и «плач» о грехах. Это покаянное настроение не ограничивается лишь сокрушением сердца от сознания своих прегрешений. Ему, как учит преп. Нил, свойственна деятельная и поощряющая сила к добру, ведь желание освободиться от греха и загладить свою вину пред Богом производит в нашей душе твердую решимость выйти из греховного состояния на путь добродетели: оставить прежний образ жизни и из греховной тьмы обратиться к свету Христову. Покаянное настроение является необходимым условием для нравственного оздоровления. «Если кто ощутил зло в своих поступках, – говорит преп. Нил, – и представил себе в мыслях страшные мучения в будущем веке, тот своим добровольным покаянием вылечит себя еще прежде отшествия из сей жизни»^[27]. Покаяние вносит в душу возрождение, ибо наполняет человека силой и мужеством к новой духовной жизни. «Оно оживляет человека, прежде умерщвленного грехом, – во удостоверение [тем самым] грядущего возрождения и победы воскресения». Духовное возрождение, к которому приходят через покаянное настроение, достигается при содействии Божественной благодати. Благодать обильно изливается на кающихся, ибо «покаянием человек удостаивается великой Божией милости». Дабы пояснить мысль о силе благодатной помощи, приносимой покаянием, преп. Нил использует красочное сравнение с деревом: «Как уже засохшее из-за недостатка воды дерево вновь дает отростки, если начнут его поливать, так и душа, умерщвленная грехом, если покается, то сподобляется милости своего Владыки и, очистившись от зла, причащается духовной благодати, напояющей человеческий ум изобильной духовной силой и приносящей плоды праведности»^[28]. «Предивное покаяние имеет такую силу, – пишет преп. Нил в другом месте, – что в одно мгновение избавляет от множества грехов; избавляет и тех, которые прибегают к нему уже в последний миг своей жизни, борясь с душой на смертном одре»^[29].

По учению преп. Нила, покаяние – это «дар Божий». Как таковое оно – начало «самой совершенной, чистой и непоколебимой добродетели». Здесь при содействии благодати, преизобильно изливающейся на кающихся, людям предоставляется реальная возможность для «совершения праздника обновления и для украшения себя разными добродетелями». Процесс покаяния определяет все течение жизни, задает христианскому подвигу основной тон и придает ему главное содержание. Покаяние влечет кающегося грешника к преуспеянию в добродетели. Ибо христианские добродетели представляют собой лишь возделывание и развитие тех задатков, началом которым уже служит процесс покаяния.

Ближайшую и самую прочную связь с покаянием имеет главная христианская добродетель – смирение. Ей преп. Нил уделяет особое внимание в своем учении. По своей психологической природе смирение представляет собой полную и решительную противоположность гордости. Быть смиренным – значит иметь самое искреннее убеждение в том, что мы не имеем ничего своего и не можем сделать никакого добра без Божия покровительства и без Его благодатной помощи. «Что горе возносишься, человек, простираясь выше облаков, будучи пыль и прах? Посмотри на естество свое: ты – земля и пепел и вскоре разрешишься в прах; теперь ты величав, а спустя немного будешь червь. Что поднимаешь выю, которая вскоре истлеет? Да, человек велик, когда ему помогает Бог; а коль скоро оставлен он Богом, то познает немощь естества своего. Нет у тебя ничего доброго, чего не приял бы ты от Бога. Для чего же величаешься чужим, как своим? Для чего благодатью Божией хвалишься, как собственным стяжанием? Признай Даровавшего и не превозносись много; ты – Божия тварь, не отлагайся от Сотворшего. Бог помогает тебе, не отрицайся Благодетеля»^[30]. Между тем смирение, хотя и исполняет оно человека сознанием своего ничтожества и чувством глубокой зависимости от Бога, не есть лишь пассивное душевное состояние, которое могло бы вызвать ослабление и замирание собственной деятельности человека. Ведь искренне сознавая свою глубокую душевную нищету, христианин всеми силами своей души стремится ее восполнить из неисчерпаемого источника Божественной благодати. Таким образом, в смирении – ради совместного действия, направленного на благо человека, – соединяются энергия его психофизического естества и всемогущая сила Божией благодати. Отсюда слово «смирение», как понимает его преп. Нил, а также и его учитель свт. Иоанн Златоуст, не вполне соответствует содержанию понятия. И преп. Нил вместо него часто употребляет другой термин – «смиренномудрие», точнее определяющий позитивную сторону этой добродетели, так как он содержит в себе мысль о сознательном и свободном участии человека в данном процессе.

По учению преп. Нила, смирение – это самая важная добродетель, без которой человек не может спастись. Оно является также необходимым условием для развития и укрепления всех христианских добродетелей. «Смирение, – говорит преп. Нил, – это стена других добродетелей; оно всецело сохраняет богатство души»^[31]. Поэтому преп. Нил постоянно требует от своих учеников, чтобы они прибегали к «непоколебимому столпу смиренномудрия»^[32]. «Более всего, – пишет он аскету Викентию, – смиряй свое сердце, считай себя ни за что и уничижай себя, дабы не поползнулся ты в гордость, и вместо пшеницы не пожал бы плевелы, и не пропали бы твои труды»^[33]. Дабы яснее выделить значение смирения, преп. Нил в своих поучениях часто вспоминает евангельского мытаря, который одним смирением оправдался пред Богом. Так, например, своему ученику, скорбевшему из-за того, что не имеет он материальных средств и потому не может оказывать помощь нищим, преп. Нил пишет: «Одним смирением спасен мытарь. Да и Сам Господь говорит, что “кто унижает себя, тот возвысится” (Мф. 23: 12). Посему и святой Давид в свое оправдание выставляет смирение, говоря: “Вонми молению моему, яко смирихся зело” (Пс. 141: 7); и далее: “Виждь смирение мое, и труд мой, и остави вся грехи моя” (Пс. 24: 18). Посему и ты не скорби и не говори: нет у меня денег, чтобы непрестанно подавал я нищим. Ведь если ты ничего у себя не имеешь, то Бог и не требует (этого) от тебя. Только не закосни принести Спасителю то, что имеешь, то есть сокрушенное и смиренное сердце и теплую молитву, и не уничижит тебя Любящий смиренных и удостаивающий их Своего утешения»^[34]. Смиренным Господь ниспосылает Божественную благодать, изливающую богатые духовные дарования. Сам Иисус Христос Своей жизнью на земле явил нам величайший пример смирения. И преп. Нил призывает подражать этому идеалу. Так, в письме комиту Феодиту он, в частности, говорит: «Господь и Владыка всяческих, жительствуя во плоти среди людей, всем явил образец смирения и заповедал нам подражать Ему, сказав: “Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим” (Мф. 11: 29)»^[35]. Истинное смирение, проистекающее из глубокого осознания своего несовершенства и зависимости от Бога, определяет и наше отношение к людям. Человек, проникшийся христианским смирением, не только не надмевается и не гордится перед другими, но искренне считает себя недостойным, худшим и низшим прочих людей. «Верный христианин, – пишет преп. Нил, – должен быть смиренным перед всеми, ибо смирить себя лишь перед некоторыми – это ложное смирение»^[36]. Кроме того, при правильном ведении религиозно-нравственной жизни сознание христианина всегда должно быть проникнуто чувством своего личного несовершенства и бессилия в сравнении с тем религиозно-нравственным идеалом, на который указывает христианство. Ведь сколь высокой ни была бы степень человеческой духовной жизни, она, однако же, никогда не может считаться конечной и достаточной. Уподобление бесконечному Божественному образцу – это процесс, который осуществляется вечно, но никогда не может реализоваться во всей полноте. Поэтому преп. Нил постоянно утверждает своих учеников в сознании их немощи и ничтожности. Делает он это даже тогда, когда они преуспевают в добродетельной жизни. «Господь хранит от гордости тех, – говорит он, – которые уже восходят на высоту добродетели, ибо заповедует: “Когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать” (Лк. 17: 10)»^[37]. Человеческая же душа, озаренная этим Божественным светом, наполняется истинным смирением и готовит благоприятную почву, а также прочное и твердое основание для развития и укрепления прочих христианских добродетелей.

Плодом глубокого смирения и постоянной памяти о своих грехах является, прежде всего, кротость, которую преп. Нил называет «величайшим благом»^[38]. Под кротостью преп. Нил подразумевает мирное настроение человеческого духа, соединенное с осмотрительностью, дабы никого не прогневать и самому ничем не раздражаться. Характерным признаком влияния этой добродетели на душу христианина является то, что она, наперекор гневу, обуздывает хаотичное возбуждение наших чувств и подавляет в душе всякий ропот на Бога и ненависть к людям. «Кроткий человек, если и претерпевает беду, – говорит преп. Нил, – не оставляет любви. Ради любви оказывает он великодушие и благость и все покрывает и терпит»^[39]. Однако христианская кротость, основанная на истинной любви к Богу и ближнему, никоим образом не может быть истолкована в смысле непротивления злу и пороку. «Уготовь себя, – поучает преп. Нил, – быть кротким и воинственным: кротким в отношении к людям, а воинственным к врагу. Ибо гнев может быть использован лишь в борьбе с врагом – со змием…» Поэтому преп. Нил и говорит: «Кроткий человек да будет и воинствующим, и свою кротость да не распростирает на льстивые помыслы», влекущие нас ко греху. Однако в борьбе со злом человеку надобно быть осторожным, дабы, изгоняя пороки, не вызвал он в душе ненависть и «ратоборчество к ближнему». По учению преп. Нила, величайший пример христианской кротости явил нам Сам Иисус Христос, Который, положив твердое основание всякой добродетели, превзошел «Своею кротостью всякую кротость».

В тесной психологической связи с кротостью находится другая христианская добродетель: терпение. Обе эти добродетели – кротость и терпение – действуют на наши чувства, управляя ими и предохраняя их от болезненных крайностей в их проявлении. Помехи, встречающиеся на пути осуществления человеческих намерений, могут вызвать в душе двоякое зло: сильное смятение и раздражение чувств, переходящее в страсть гнева, или же чрезмерное ослабление и подавление душевных способностей, вселяющее в человека уныние и приводящее его к отчаянию. Против этих ненормальных состояний духовной жизни человека и направлены эти две добродетели: кротость – против гнева, а терпение – против уныния.

По своему филологическому смыслу слово «терпение» означает постоянство, уравновешенность, непоколебимость человеческого духа в достижении поставленной цели. Христианское терпение ставится в противовес изнеможению духа. Оно знаменует собой верность взятому направлению религиозно-нравственной жизни и внутреннюю стойкость в преодолении препятствий на пути добра и богоугодной жизни.

По учению преп. Нила, настоящий христианин должен легко и мужественно переносить внутренние и внешние искушения и вообще все беды, принимая их как необходимое средство, посланное Богом для испытания нашей веры и для способствования нашему нравственному росту. Ведь все приключающееся с нами в жизни – это не слепая случайность, а премудрое управительство Божия Промысла. «Если ты, – пишет преп. Нил одному из своих учеников, – подвергаешься многим и частым телесным недугам, скорбям и разным бедствиям, то вовсе не будь малодушным, но как храбрый боец сторицею приумножь свою благодарность Богу»^[40]. Ибо печали и разные искушения посылает нам Господь по бесконечной к нам любви и для нашего же блага. Благодаря искушениям, мы познаем своего величайшего Благодетеля и, изнемогая от борьбы с злоключениями, прибегаем к человеколюбивому Христу, прося у Него помощи». Человек, воодушевляемый такими мыслями, не склоняется духом перед препятствиями, но терпеливо несет жизненный крест, ограждаясь благой надеждой на Божию помощь во всякой беде. Из многих писем, в которых преп. Нил поучает своих учеников терпению, наше внимание особенно привлекает его письмо, адресованное монаху Давурию. В этом письме мы найдем одну из лучших характеристик терпения, а прекрасная форма и стиль письма, заставляющие вспомнить язык свт. Иоанна Златоуста, дают нам право назвать его гимном терпению. Преп. Нил объясняет слова Священного Писания и говорит: «Терпение по Богу – это великая помощь во время искушений. Ибо Господь говорит: “Терпением вашим спасайте души ваши” (Лк. 21: 19). Господь не сказал: в посте вашем, или в молчании вашем, или в вашем воспевании псалмов, хотя все это способствует спасению души, – но определенно подчеркнул: “в терпении вашем”. В терпении, то есть во всяком искушении, каким бы оно ни было: оскорблением, либо унижением от какого-либо человека, либо телесной немощью, либо тем или иным приражением со стороны людей или демонов. “В терпении вашем спасайте души ваши”. Однако не только в терпении вашем, но и во всяком благодарении, и молитве, и смирении благословляй и воспевай Спасителя всяческих, Бога, величайшего Благодетеля, приводящего все в согласие и все управляющего к нашей пользе. И апостол Павел пишет: “С терпением будем проходить предлежащее нам поприще” (Евр. 12: 1). Ибо что больше сей добродетели? Что прочнее или сильнее терпения в Боге? Терпение – это царь всех добродетелей, основа благих дел, тихая пристань. Оно – мир в годину войны, тишина во время бури, безопасность среди напастей. Терпение делает человека тверже и прочнее алмаза… Ни оружие, ни луки, ни стенобитные орудия, ни летящие камни, ни копья, ни демонские ополчения, ни сам диавол со всем своим войском – не смогут повредить человеку, стяжавшему терпение во Христе».

В этой характеристике терпения преп. Нил подчеркивает глубокую психологическую связь, которую терпение имеет с остальными христианскими подвигами. По его учению, человек сможет стяжать плоды христианской добродетели лишь тогда, когда он проникся терпением и когда живет под покровом этой добродетели. Поэтому терпение есть «основа добрых дел», то есть необходимое качество внутреннего настроения христианина при осуществлении принципов духовно-благодатной жизни.

Терпение пребывает в теснейшей связи с воздержанием (2 Петр. 1: 6), которое, как мы видели, преп. Нил выставляет в противовес чревоугодию. Указывая на глубокое значение и важность воздержания, преп. Нил рассуждает о нем как о могучем и необходимом средстве в борьбе с изначальными «плотскими» страстями. И как чревоугодие есть источник страстей, так воздержание для преп. Нила – это «начало и основание всех других добродетелей»^[41]. В той главе, в которой мы изложили представленное преп. Нилом учение о грехе, мы говорили о воздержании как о средстве в борьбе с плотскими страстями, а особенно – с чревоугодием. Здесь нам остается лишь дополнить нашу характеристику этой добродетели. Ведь объем и содержание самого понятия «воздержание» в учении преп. Нила трактуется гораздо шире и выходит за рамки собственно телесного воздержания. Преп. Нил учит, что воздержание относится не только к телесной пище; оно простирается на все то, что может служить препоной к богоугодной жизни. Так, например, одному из своих учеников он пишет: «Постись и воздерживайся не только от хлеба, вина, мяса и других блюд и напитков, но намного тщательнее от помыслов, от худых и вредных разговоров, от раздражительности, от зависти, от насмешек и от других тому подобных непристойностей». Ту же мысль преп. Нил высказывает и в письме трибуну Хипасию: «Как существует пост в отношении к яствам, точно также есть и пост в отношении к раздражительности, к властолюбию, к зависти, к хвастовству, к сребролюбию, к гневу, к унынию, к лености, к праздному любопытству, к возбудимости и тому подобному».

В соответствии с этим объектом воздержания, по учению преп. Нила, должны быть, с одной стороны, естественные телесные нужды (пища и питие), а с другой – греховные и страстные вожделения человеческого естества. Естественно, преп. Нил в отношении к разным объектам применяет и разные способы воздержания. Касательно греха и страстей он заповедует решительное и абсолютное воздержание, конечная цель которого – полное искоренение греха и умерщвление страстей. При воздержании же от телесных нужд человек должен поставить себе задачу стяжания власти духа над плотью, а не ослабления и умерщвления тела. Самая совершенная цель воздержания, по преп. Нилу, та, «чтобы имели мы в виду не столько страдание, ослабление и немощь тела, сколько свободу душевных движений»^[42].

Телесное воздержание имеет целью приспособить тело к служению высшим, духовным потребностям человека. Отсюда проистекает общее правило в учении преп. Нила: физический труд, пост, бдение и прочие телесные добродетели должны применяться в зависимости от места, времени и индивидуальных особенностей человека; в качестве своего положительного нравственного наполнения они имеют облагораживание сердца и возвышение души.

Однако телесные подвиги, как и вообще все людские усилия, недостаточны для достижения главной цели – для воссоздания в себе подобия Божия и для достижения теснейшего единства с Богом. Одних людских усилий, хоть и прилагались бы они с вящим усердием, для этого недовольно, ибо «аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии» (Пс. 126: 1). Поэтому все добродетели, по мнению преп. Нила, суть «дар Божий», то есть приобретаются они, возделываются и укрепляются в душе с помощью благодати, без которой человеку вообще закрыт путь к духовному росту. Для стяжания же благодатных даров и сочетания с Богом существует одно могучее средство. Средство это — молитва, о которой преп. Нил говорит, что она «божественнее всех добродетелей»^[43]. «Молитва, – говорит он, – приуготовляет человека к беседе с Богом и вводит нас в единство с Ним. Ведь и презренных людей принимает Бог в союз любви и не стыдится дружеского с ними сближения, тогда как любовь вселяет в них дерзновение». Таким образом, силой молитвы человек восходит к Богу и сочетается с Ним. Неустанное пребывание в молитве делает человека «храмом Божиим» и возводит его на высоту всех добродетелей. Связь между молитвой и прочими добродетелями непрерывна и взаимна: упражнение в христианских добродетелях приводит душу в совершенное молитвенное настроение; и наоборот, молитва, возгреваемая любовью к Богу, питает, укрепляет и освящает добродетели, возводя их к совершенству. Оттого-то преп. Нил и нарицает молитву «матерью всех добродетелей». Вследствие особо важного значения молитвы в религиозно-нравственной жизни, преп. Нил учит, что без молитвы нельзя спастись, ибо она является главной и непреложной обязанностью христианина. Поэтому в письме к иподиакону Леандру он говорит: «Молитва имеет великую силу и могущество. Посему надобно молиться всегда: и днем, и ночью; ибо Господь подает благодать не каждому, а лишь тем, которые молятся Ему непрестанно… Если же мы будем к молитве ленивы, то потерпим большой урон и, не желая соединиться молитвой с Господом, отсечем себя от Бога»^[44]. В другом письме, убеждая монаха Феодора постоянно возгревать в себе молитвенное настроение, преп. Нил, в частности, замечает: «Если приносит нам пользу беседа с каким-то добрым человеком, то сколь множайшую пользу будем мы иметь, беседуя днем и ночью с Господом».

По учению преп. Нила, благотворное действие молитвы на человеческую душу заключается, в первую очередь, в очищении души от грехов и страстей. «Молитва, – говорит он, – приносимая Христу без внутренней раздвоенности и рассеянности, всемогуща; всемогуща настолько, что воскрешает мертвых, врачует всякую болезнь души и тела, изгоняет бесов, отъемлет силу у чародеев, угашает неразумные плотские страсти, истребляет возбуждаемые бесами вожделения и внезапно излечивает душевные язвы, которые считались неисцелимыми»^[45]. Впрочем, действие молитвы не ограничивается этим. Имеет она и мощную положительную силу, просвещающую человека и возводящую его на высшую ступень всех добродетелей. «Молитва, – пишет преп. Нил, – не только очищает и питает людей, но и имеет силу сделать молящегося лучезарным, как солнце»; сообщает она ему и благодатную силу «беспрепятственно шествовать по пути добродетели».

Во время самой молитвы человек должен вести внутреннюю брань с разными помыслами, ослабляющими молитвенную сосредоточенность. «Избегай, – поучает преп. Нил, – любого помысла о житейских заботах, потому что смущают они тебя, тревожат и расслабляют крепость твоих сил». Для достижения живого единства с Богом человеческий ум во время молитвы должен освободиться от всякого чувственного помышления и, «оставив земное, жительствовать на небе». «Молящийся духом и истиной, – говорит преп. Нил, – почитает Творца не в сотворенном [веществе], но славит Его в Нем Самом». По учению преп. Нила, полное освобождение ума от вещественных (чувственных) предметов является характерным признаком созерцательной молитвы. В ней преобладает внутреннее, духовное начало. Без слов, без образов, без поклонов, в глубине духа совершается это действие молитвы. Этой высшей степени молитвы достигают редкие люди, отчего преп. Нил и называет такую молитву «молитвой совершенных». Она не ограничивается ни временем, ни местом, ни чем бы то ни было внешним. «Она есть возношение ума, полное его разрешение от чувственных предметов: когда ум неизреченными воздыханиями приближается к Богу, а Бог видит расположение сердца, без единого слова выражающего свою волю»^[46]. Следовательно, для того чтобы удостоиться чистой и совершенной молитвы, человек должен освободить свой ум от всякого конкретного содержания, дабы дать уму возможность вступить в полное единение с Богом. Ибо лишь при таких условиях возможна совершенная молитва, не занимаемая ничем, кроме как только мыслями о Боге как о Существе бесконечном. Такую молитву имел апостол Павел, вознесенный до третьего неба и не ведавший, был ли он тогда в теле или вне тела (см.: 2 Кор. 12: 2).

Вся сила и благодатная крепость совершенной молитвы проистекает из тесного, непосредственного и живого единства с Богом. «Молитва, – свидетельствует преп. Нил, – это беседа ума с Богом. Во время молитвы ум человека «предстоит Владыке и беседует с Ним без всякого посредничества»^[47]. Естественно, столь близкого единства с Источником святости и чистоты можно сподобиться лишь при том необходимом и непременном условии, что человеческая душа будет предварительно очищена от греховных побуждений. «Если Моисею, – пишет преп. Нил, – попытавшемуся приступить к купине, было запрещено приблизиться, пока не снимает он обувь со своих ног (Исх. 3: 5), как тогда ты не должен разрешиться от всякого страстного помысла, если хочешь лицезреть Бога, Который – превыше всякого постижения и чувства, и беседовать с Ним». Страсти «потемняют ум и помрачают его молитву». Поэтому обремененный страстями и помышляющий в таком состоянии приступить к молитве «подобен человеку, который, черпая воду, выливает ее в бездонную бочку».

Другой широко распространенный вид молитвы преп. Нил называет «деятельной молитвой». Эта молитва состоит из внешнего (чувственного) и внутреннего (духовного) процесса, причем внешнее предшествует внутреннему. «Существует, – говорит преп. Нил, – другой вид молитвы: когда произносятся слова, а ум внимательно следует за ними и знает, к Кому обращает он свое прошение»^[48].

При переходе от внешней (чувственной) стороны к внутреннему молитвенному настроению человеку надобно выдержать брань с разными помыслами, помрачающими наш ум и лишающими его должной внутренней сосредоточенности. «Часто, – говорит преп. Нил, – отвращаясь от слов молитвы, мы идем вслед за помыслами, уводящими нас в сторону… В такие минуты лишь наша внешность являет молитвенное предстояние: мы делаем поклоны, стоим на коленях, и со стороны кажется, будто мы молимся, а на самом деле мы мысленно заняты другим: беседуем с друзьями, гневно отвечаем врагам, пируем с гостями, строим дома, сажаем деревья, путешествуем и т. д. И вообще соглашаемся со всем, что укажет нам помысел, пытающийся настроить наше сердце на страсти». Преп. Нил решительно восстает против такой молитвы и предостерегает учеников, требуя от них, чтобы внешней молитвой производили они в себе внутреннее молитвенное настроение. Ибо внешняя сторона молитвы: слова, поклоны, метания – все это лишь средство, предназначенное для того, чтобы привести наш ум к молитве внутренней, духовной. «Молись, – говорит он, – не только внешними, телесными движениями, но с великим страхом обращай свой ум к молитве духовной»^[49].

Следуя примеру Христа Спасителя, учившего, что человеку надобно искать “прежде царствия Божия и правды Его” (Мф. 6: 33), преп. Нил считает, что предметом молитвы может быть лишь то, что согласно с Божией волей и что содействует спасению нашей души. «Не молись о том, – увещевает он, – чтобы исполнились твои желания, так как не всегда они согласны с волей Божией… Лучше тебе молиться так, как научил нас Божественный Учитель, говоря: “Да будет воля Твоя” во мне (Мф. 6: 10). Вообще во всем проси у Богу лишь того, что благо и полезно для души».

Наконец, предметом молитвы может быть и сама молитва, которая, по учению преп. Нила, как и все прочие добродетели, есть «дар Божий». «Если желаешь молиться, – говорит он, – то нужен тебе Бог, Сам дающий молитву молящемуся. Посему призывай Его в помощь, говоря: “Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое”».