О последних днях земной жизни Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Пимена

Из 19-ти лет патриаршего служения 17 я был в непосредственной близости к Святейшему Патриарху Пимену: иподиаконствовал на его богослужениях, сопровождал в поездках за границу и на отдых в Одессу или правительственный санаторий, бывал на высоких приемах в Кремле. Понятно, что за многие годы общения я хорошо узнал характер, интересы и привычки покойного.

Говорю об этом потому, что последние годы жизни Святейшего, когда старческая немощь стала проявляться все отчетливей, знание мельчайших подробностей повседневной жизни сослужило мне добрую службу. Характер у Святейшего был строгий, и если учитывать ту огромную ответственность за жизнь всей Русской Церкви, лежавшую на нем, то можно понять, как не просто было иногда решать вопросы повседневной жизни, которые во множестве часто вставали перед ближайшим окружением Патриарха. Поэтому я довольно скоро понял, что если какой-либо вопрос мне не удалось выяснить «по ходу дела», на службе либо в машине, то специально идти на прием к Святейшему ради его разрешения не имело смысла. Святейший не любил подобных «аудиенций», и это заставляло меня наперед продумывать очень многое. Если же я вовремя, «на ходу», ставил эти вопросы, то, как правило, они разрешались быстро и непринужденно.

Здоровье Святейшего стало заметно ослабевать после его поездки в Карловы Бары осенью 1985 года. Проявлялось это в слабости, которую врачи объясняли обострением сахарного диабета.

Уже тогда я стал думать о способе передвижения Святейшего. О коляске он и слышать не хотел, а ноги идти отказывались. Сразу замечу, что так до самой кончины он ни разу не сел в коляску, хотя кроме самодельных кресел на колесиках, сделанных мною в Лавре, были и фирменные, никелированные экземпляры заграничного производства. Выход был один: носить Патриарха в кресле на руках, что и сделали в первый раз в Московской академии на праздновании 75-летия Святейшего.

На людях Святейший шел сам маленькими шажками, поддерживаемый иподиаконами, и это занимало порой много времени, особенно за богослужением. До 1985 года Святейший служил часто, очень любил посещать чтимые московские святыни и престольные праздники. Проповеди его были, как правило, простыми и проникновенными. Всех покоряли его могучий, ясный голос, прекрасный слух и музыкальные способности.

Известно, что в молодые годы, будучи монахом пустыни Святого Духа Параклита при Троице-Сергиевой Лавре, он управлял хорами в московских храмах. Последний раз особенно проникновенно звучал голос Святейшего, когда он на Благовещение в 1988 году сольно пропел в Богоявленском соборе «Архангельский глас…». Был случай, когда перед Великим постом он также солировал в алтаре «Да исправится молитва моя…». Служить он любил, и поэтому физическая немощь, конечно, доставляла ему много неприятностей.

Если первые годы моего иподиаконства я бывал при Святейшем на службах, приемах, в поездках, то последние два с половиной года мне пришлось быть рядом с Патриархом неотлучно. Если я уезжал в Академию на занятия, где преподавал с 1980 года, то меня заменял либо мой брат Феодор, либо второй иподиакон отец Петр.

За здоровьем Святейшего постоянно следили врачи из кремлевской больницы. Они же регулярно направляли Патриарха в подмосковный санаторий, где нам приходилось иногда жить довольно долго. Случалось, что на большие праздники Святейший ехал служить из санатория, как это было и на Благовещение 1988 года.

Последний раз мы находились в санатории осенью 1988 года, приезжали в Москву лишь на день Ангела Святейшего — 9 сентября. Ходил Патриарх плохо, и мы по 3-4 часа сидели с ним в креслах на солнышке у входа в здание. Отдыхающие очень дружелюбно относились к Святейшему, со многими он был лично знаком. Были и такие, которые открыто брали у Святителя благословение и старались говорить с ним на церковные темы. После прошедшего празднования 1000-летия Крещения Руси авторитет Церкви и лично Патриарха заметно возрос.

Неожиданно в первых числах октября 1988 года врачи обнаружили у Патриарха опухоль кишечника и срочным порядком переправили нас в кремлевскую больницу, что на Ленинских горах. Там было сделано полное обследование больного, и поставлен самый мрачный диагноз. Требовалась немедленная операция. На заседание консилиума врачей были вызваны два члена Святейшего Синода, которым министр здравоохранения Чазов сообщил, что без операции Святейший проживет не более шести месяцев, и кончина его может быть мучительной.

Но приближался праздник преподобного Сергия. Святейший настоял, чтобы его отпустили в Лавру на праздник. Из больницы в Загорск машину Патриарха сопровождал автомобиль реанимации. Служить Святейший уже не мог, но приложился к мощам преподобного Сергия и проследовал в свои покои, где молился за праздничными службами, принимал гостей и возглавил официальный прием. Вечером того же дня мы вернулись в Патриархию, где нас ожидали врачи — профессора и академики во главе с министром Чазовым. В корректной форме Святейшему был объявлен диагноз и предложена операция, на что он ответил: «Лучше в гроб. Нет, категорическое нет!». Все мы очень переживали за Святителя, ибо видели, что операцию он может не перенести. Господь умудрил его: отказавшись от операции, он прожил еще более полутора лет и мирно, безболезненно отошел в путь всея земли.

Вскоре Святейший вновь посетил Лавру. В этот раз он приехал на престольный праздник Московской академии и семинарии — день Покрова Богородицы, преподал свое благословение духовным школам и последний раз разделил трапезу вместе с ректором и профессорами.

Еще несколько раз Святейший облачался в полное облачение и участвовал в праздничных богослужениях, пребывая в кресле на своем месте в алтаре собора и лишь на несколько минут поднимаясь и подходя к престолу. Так было на хиротонии наместника Лавры архимандрита Алексия (Кутепова); на всенощном бдении, когда Патриарх последний раз помазывал благословенным елеем молящихся; на Пасху 1989 года он возглавлял пасхальную заутреню и причастился Святых Христовых Тайн за ночной литургией.

Нам было видно, что болезнь прогрессирует, и силы оставляют старца. В марте, Великим постом, когда прошли шесть месяцев, названные врачами, положение здоровья стало действительно критическим. Думаю, не следует особо говорить, что вся Церковь постоянно возносит молитвы о своем Первосвятителе. С тех пор, как Святейший по немощи перестал выезжать в Патриарший собор на богослужения, службы стали регулярно совершаться в Крестовом храме братией Патриаршего дома.

По благословению Патриарха Великим постом 1989 года я был хиротонисан в иеромонаха с возведением в сан игумена в Троице-Сергиевой Лавре. С этого времени я тоже стал совершать литургии в Крестовом храме. Святейший постоянно находился в соседнем зале и таким образом мог молиться за всеми богослужениями. Когда ему стало особенно плохо, мы решили совершить таинство Елеосвящения. Служили собором, горячо молились, и Господь услышал наши молитвы и даровал Патриарху крепость сил еще на один год. По большим праздникам Святейший регулярно причащался Святых Тайн. Он надевал малое облачение и принимал Святые Тайны либо сам, если силы позволяли, либо из рук владыки Алексия. Несколько раз случалось и мне приобщать Святейшего на одре болезни.

На пасхальных днях Святейший окреп настолько, что стал сам выходить на воздух в сад, а однажды я его догнал уже в саду между цветущей сиренью. Мы прошли через двор, мимо гаражей и вошли в парадный подъезд. Скоро о прогулках Святейшего узнали и, воспользовавшись улучшением его здоровья, предложили ему посетить Кремль и зарегистрироваться, как народному депутату. Он не отказался. Чего стоила мне эта поездка, излишне говорить. Святейший дошел лишь только до парадного подъезда Георгиевского зала Кремлевского Дворца, а дальше его пришлось нести на стуле мне и одному сотруднику из охраны Кремля.

Сопровождал нас в этой поездке митрополит Питирим, который много помог по части протокола и прочего. Спаси его, Господи!

Но это был не последний выезд в Кремль. Господь судил Патриарху участвовать еще в праздновании 400-летия Патриаршества на Руси и посетить осенью 1989 года Успенский собор Московского Кремля, где были совершены панихида над гробницами Российских Патриархов и молебен новопрославленным святым: святейшим Иову и Тихону, патриархам Московским и всея Руси. По окончании молебна Святейший поздравил всех с великим торжеством, приложился к раке со святыми останками митрополита Петра и некоторое время находился в алтаре собора перед престолом. Затем иподиаконы пронесли его в специальном кресле вдоль стен собора, поочередно останавливаясь у святых рак святителей Ионы, Гермогена, Иова и Филиппа. На соборной площади Кремля Патриарха ждали многие московские богомольцы. Перед тем как сесть в машину Святейший преподал всем общее благословение.

Вообще осень 1989 года прошла для Святейшего довольно активно. На день своего Ангела (9 сентября) он выезжал в Данилов монастырь, где принимал гостей и дал праздничный обед; в день преподобного Сергия (8 октября) вновь посетил Лавру и последний раз благословил народ с балкона патриарших покоев.

Во время празднования 400-летия Патриаршества трижды посетил Свято-Данилов монастырь: открыл заседание Архиерейского Собора, участвовал в чине канонизации новопрославленных святых, закрыл заседание Собора и в день Покрова Богородицы благословил всех участников торжеств на праздничном приеме.

Вечером 12 октября посетил духовный концерт в концертном зале гостиницы «Россия».

Где бы ни появлялся в эти дни Святейший, москвичи с радостью и со слезами на глазах приветствовали его, сознавая, что может быть последний раз видят Первосвятителя Русской Церкви.

Последней речью-обращением Святейшего было его Рождественское поздравление по ТВ в программе «Добрый вечер, Москва!» и по всесоюзному радио. Голос Святейшего был уже слабым, но он прекрасно сознавал значение его патриаршего слова в эти праздничные и в то же время тревожные дни. Патриарх постоянно находился в курсе всех событий, происходящих в нашей стране, поэтому в Рождественском поздравлении он особо обратился с призывом хранить мир в нашем многонациональном Отечестве.

Наступил 1990 год, последний в жизни Патриарха. Когда силы посещали его, старец с палочкой тихонько ходил по Патриархии. Обычно он доходил один или со мной до Белого зала, молился и целовал образ Пресвятой Богородицы и оставался в зале на несколько часов в кресле возле иконы один.

Надо сказать, что одиночество никогда не тяготило его. Монах с 17-ти лет, он привык оставаться один на один с Богом.

Светские люди, посещавшие его, часто не могли его понять, им казалось, что Святейший чем-то озабочен, расстроен, что он «скучает». Но это не так. Многие годы наблюдая за Патриархом, я убедился, что он совершенно спокойно может часами сидеть один на природе, как это бывало в Одессе, и если когда и приглашал знаком сесть рядом с ним, то, как правило, беседы не получалось. Молился ли он про себя, думал ли о чем? Сказать трудно, но разговорчивый посетитель ему мешал, это было видно сразу.

Постепенно он становился все более молчаливым. Последние месяцы говорил односложно. Но я понимал его и так. Если вечером на пожелание ему «спокойной ночи» он не отвечал, то это значило, что он спать еще не собирается и, скорее всего, снова выйдет к столу или пойдет к иконе Богоматери. Как правило, мои догадки подтверждались. Бывало, я слышал «спасибо тебе, спокойной ночи» часа в 2 — 3 и тогда мог идти отдыхать. Но сон часто бежал от него, и тогда он не смыкал глаз до утра. Руки его перебирали четки, постоянно висевшие у изголовья постели.

Сердечную заботу о старце проявляли две монахини Мукачевского монастыря Зинаида и Ирина, постоянно находившиеся рядом и часто не смыкавшие очей круглые сутки. Они-то и говорили мне утром, что Святейший сегодня так и не спал.

Утром накрывался завтрак, и мы ждали Патриарха к столу. Последние месяцы кушал он плохо, и скоро его пищей остались лишь два сырых яйца и бульон, хотя на столе всегда было обилие различных деликатесов. Стараясь утешить старца, архиереи постоянно привозили и присылали ему с епархии свежие фрукты и даже заморские яства, которых прежде я никогда не видел. В последний год в декабре и январе из Парижа привозили свежие клубнику и малину. Но все это часто оставалось нетронутым.

Было время, когда Святейший принимал очень много лекарств: в гранулах, порошках, таблетках. Они явно надоели ему.

Примерно за год до кончины он категорически отказался от всех лекарств. Осталась лишь одно средство от диабета, которое я давал ему каждое утро по таблетке после святой воды и антидора. Врачи постоянно продолжали наблюдать его, делали анализы, собирались на консилиумы, чем доставляли ему немало беспокойства.

Наступил последний Великий пост в жизни Святейшего. Ежедневно на первой неделе Патриархия оглашалась великопостными песнопениями, читался Великий канон св. Андрея Критского. Бывало, Патриарх неукоснительно совершал сам все эти службы. Тысячи москвичей специально приезжали в Богоявленский собор и Троице-Сергиеву Лавру, чтобы услышать великолепное, поражающее до глубины души чтение Великого канона Святейшим отцом. В этом году канон читали клирики Патриаршего Крестового храма.

В среду и пятницу первой седмицы поста до слуха Святейшего доносились серебристые звуки детских голосов, исполнявших за Преждеосвященной Литургией «Да исправится…»

Начиная с этого времени дети воскресной школы при Богоявленском соборе стали регулярно участвовать за богослужениями в Крестовом храме Патриархии. Маленькие мальчики в стихарях пономарили и выходили со свечами, девочки пели за литургией и читали. Все это особенно оживляло богослужение и приносило всем радость.

По благословению Святейшего в один из великопостных дней в Крестовом храме был совершен монашеский постриг ближайшего сотрудника Патриарха о. Владимира Шишигина. Совершил постриг архиепископ Алексий (Кутепов), назвав новопостриженного Дионисием.

Первые три недели поста Святейший чувствовал себя сравнительно неплохо, тихонько ходил, подписывал множество документов и наградных грамот к празднику Святой Пасхи. В пятницу, 16 марта, было решено на следующий день выехать в Данилов монастырь и разделить радость праздника в честь преподобного Даниила Московского с братией монастыря.

Вечером в 11 часов я уложил Святейшего в постель и, пожелав хорошего отдыха, напомнил ему о планах завтрашнего дня. Но ночью меня срочно позвали к Святейшему. В час ночи монахиня Зинаида увидела, что Патриарх вновь сидит за столом и его сильно знобит. У него резко поднялась температура, что иногда случалось и раньше, и о поездке, конечно, теперь не могло быть и речи. Ночью я долго сидел у постели, держа его дрожащие руки в своих руках и предчувствуя, что это осложнение есть начало конца. Утром я служил литургию и приобщил Святейшего Святых Христовых Тайн. После этого я дал ему жаропонижающее лекарство и уже не отходил от него.

Температура спала, но сильная слабость осталась, и с этого дня (17 марта) Святейший уже не мог самостоятельно вставать и ходить. Еще несколько дней он кушал сам, но скоро руки его ослабли, и я начал кормить его с ложечки. Дело осложнялось и тем, что надо было подписывать массу поздравлений и наград к празднику Пасхи. Святейший молчал и лишь глазами показывал, что у него еще есть силы и он готов немного поработать. Я клал перед ним документы и следил, как он все более слабеющей рукой ставил свою подпись. Но наступал момент, когда подпись уже нельзя было узнать, и тогда я благодарил Святейшего и предлагал ему отдохнуть и закончить работу в другой раз.

В один из этих дней Святейший последний раз возглавил заседание Священного Синода, на котором митрополит Ювеналий доложил об окончании работ по подготовке канонизации отца Иоанна Кронштадтского. Ближайший Поместный Собор нашей Церкви должен был причислить его к лику святых.

Приближалась Пасха. Общественные организации решили приурочить к этому празднику Неделю милосердия и попросили, чтобы Святейший по телевидению обратился к пастве с призывом активно принять участие в этом благом деле. Помимо меня была подготовлена речь и оговорено время съемок.

Кажется, была уже шестая неделя Великого поста. Я, конечно же, осознавал, что это мероприятие уже не по силам Святейшему, но в глубине сердца надеялся на чудо. Ведь представлялась еще возможность с экрана телевизора, может быть, последний раз, обратиться Патриарху к своей огромной многомиллионной пастве. Поэтому я надел на Святейшего парадную рясу, дорогую панагию и куколь и посадил его в Синодальном зале.

Пригласил корреспондентов и телевидение. Предварительно Святейший кивком головы дал понять, что согласен зачитать речь, которую я вслух несколько раз прочел ему. Включили юпитеры. Заработала камера. Но чуда не произошло. Я видел, как Патриарх сосредоточенно читал речь про себя. Но и это было ему трудно. Скоро он начал глубоко и учащенно дышать, и мне пришлось срочно проводить прессу за дверь.

Прошло Благовещение и Вербное воскресенье. Святейший причастился Святых Христовых Тайн.

Наступила Страстная седмица с ежедневными замечательными богослужениями. Забот прибавилось в связи с мироварением, которое совершается, как известно, в первые три дня Страстной седмицы. О всех предстоящих службах было доложено Святейшему, и он, сознавая свою немощь, дал благословение освящать святое миро в Великий Четверг в Богоявленском соборе митрополиту Ювеналию. Тогда же Патриарх изъявил желание пособороваться, для чего на Великий Вторник был приглашен духовник Троице-Сергиевой Лавры архимандрит Кирилл.

Вечером во вторник отец Кирилл поисповедовал Святейшего, а потом всех сотрудников Патриархии, после чего было совершено таинство Елеосвящения. Его совершил архиепископ Алексий (Кутепов) в сослужении архимандрита Кирилла и архимандрита Агафодора, настоятеля Крестовых Патриарших церквей.

Святейший Патриарх сидел в Синодальном зале, рядом с храмом, и усердно молился. В Великий Четверг литургия в Крестовом храме совершалась архиерейским чином архиепископом Алексием, который после евхаристического канона прочел положенные молитвы на освящение святого мира.

Небольшой сосуд с вновь сваренным миром я поднес к Святейшему Патриарху, и он, как это полагается, осенил его трижды крестным знамением. Сразу же этот сосуд был отвезен священником в Богоявленский собор, где большую часть новосваренного мира освятил митрополит Ювеналий. Миро, освященное Патриархом и митрополитом, было перемешано и запечатано в специальных сосудах для хранения и последующей раздачи по епархиям. Архиепископ Алексий причастил Святейшего Святых Тайн.

Незабываемо торжественно прошло ночное пасхальное богослужение. В нем участвовали дети воскресной школы, для которых были сделаны специальные облегченные хоругви. Патриархия наполнилась удивительно мелодичным звоном переносной звонницы. Пасхальные песнопения перекрывались детскими голосами, радостно восклицавшими: «Воистину Воскресе!» Святейший был слаб и лежал в постели. Все двери были открыты, и поэтому он мог слышать последнюю пасхальную заутреню в своей жизни. Когда мы подошли с ним похристосоваться, он плакал.

В понедельник Светлой седмицы Святейшего пришли поздравить с праздником Пасхи председатель Совета по делам религий Ю. Н. Христораднов со своими заместителями. Секретарь протопресвитер Матфей отслужил краткий молебен и провозгласил многолетие. Дети воскресной школы пропели пасхальные песнопения и получили из рук Патриарха по красному яичку. Из архиереев на поздравлении в Синодальном зале Патриархии присутствовали митрополит Питирим и архиепископ Алексий.

Всю неделю Патриархия оглашалась колокольным звоном и пасхальными песнопениями. Святейший таял на наших глазах. Консилиум врачей констатировал ослабление сердечной деятельности. Анализы были плохие. В одно из посещений врачей прозвучала откровенная фраза: «Патриарх живет только молитвой».

Последние дни я старался подольше быть со Святейшим. Я видел, что ему приятно, когда рядом с ним находится кто-то. Иногда он брал меня за руку и крепко держал, боясь отпустить. Я уходил от него, когда уже видел, что он засыпает. Если меня не было рядом, то монахиня Зинаида и монахиня Ирина постоянно следили за состоянием Святейшего.

Несмотря на большую слабость Патриарха, не было ни одного дня, когда бы он с нашей помощью не поднимался с постели и несколько часов, сколько позволяли силы, проводил в кресле. После неспешной трапезы Святейший мог наблюдать свежую зелень, распускающуюся под окном.

Иногда к нему подходили архиереи, чтобы получить его благословение на труды и сказать ему несколько ласковых слов. Как правило, это был либо митрополит Владимир (Сабодан), управляющий делами Московской Патриархии, либо архиепископ Алексий, председатель Хозяйственного управления, работающий постоянно в соседнем здании и проявляющий особую сыновнюю заботу к престарелому Патриарху.

Мне запомнился один из последних официальных приемов, если его таковым только можно назвать. Святейшего посетил новый епископ нашей Церкви владыка Филарет (Карагодин), бывший его иподиакон, много трудившийся в первые годы патриаршества. Он преподнес Святейшему скромную, но очень чтимую Патриархом «Касперовскую» икону Богоматери. Этот образ стоял на столике перед глазами Святейшего до самой его кончины. Видно было, что Святейшему очень приятно видеть своего бывшего иподиакона в архиерейском достоинстве. Улыбка озарила его лицо, и он даже сказал несколько ласковых слов молодому владыке.

В выходной день, 1 мая, за завтраком я понял, что дни Святейшего сочтены. Уже около месяца я кормил его с ложечки преимущественно жидкой пищей. В этот день Святейший глотал с большим трудом, внезапно начинал кашлять. За весь день он смог проглотить несколько ложек бульона, аппетит полностью отсутствовал. На следующий день повторилось то же.

Поздно вечером 2 мая мы решили утром непременно причастить Святейшего. Он выразил свое согласие. Ночью были привезены просфоры из Данилова монастыря. Я не отходил от старца до трех часов ночи, наблюдая, как его тревожный сон (он тяжело дышал) прерывается каждые пятнадцать минут кашлем.

В три часа ночи, видя, что он не спит, я подошел к нему. Глаза его были ясные и радостные. Он приветливо помахал мне рукой, но сделать несколько глотков воды отказался. С трех часов ночи до утра у постели дежурил отец Петр.

В восемь часов утра владыка Алексий начал литургию. Служили поскору. Пели я и архимандрит Никита. Когда мы с владыкой подошли к постели, Святейший очень внимательно смотрел на нас и причастился как-то особенно сосредоточенно. Я приподнял его на подушке и дал несколько глотков теплой воды. Слава Богу, в этот момент кашель не мучил его.

На 3 мая Святейший благословил созвать заседание Священного Синода. Поэтому этот день должен был быть хлопотным. С утра был приготовлен Синодальный зал. Обед, который обычно проходил в присутствии Святейшего, на этот раз решено было провести в другом зале Патриархии.

Сразу после службы я весь ушел в хозяйственные хлопоты: накрывал стол, носил со склада продукты. Синод начал заседание в десять часов утра в соседнем здании, в апартаментах Управляющего делами.

В двенадцать часов я навестил Святейшего. Он лежал спокойно и сосредоточенно смотрел вдаль. Я предложил ему попить чаю, на что он дал согласие. Сделав чай и налив его в специальный поильник (его Святейший сам привез из Карловых Вар как сувенир), я приподнял старца и стал аккуратно поить. Первый глоток он сделал хорошо, но второй вновь вызвал кашель. Еще раз я подошел к Патриарху в два часа дня. Предложил попить. Святейший смотрел так же ясно и сосредоточенно. Он погрозил мне пальцем, и я понял, что пить он не хочет.

В пятнадцать часов было назначено начало обеда Священного Синода. Столы были готовы. Но вот меня зовет матушка Ирина и говорит, что надо поправить подушки у Святейшего, требуется его приподнять. Я подошел к нему, предложил немного посидеть, на что он глазами дал согласие. Поправили постель. Учитывая, что Святейший сидит, я вновь предложил ему попить и послал матушку Зинаиду за чаем или бульоном. Я приподнял Святейшего и посадил в стоящее рядом кресло. Мне помогала матушка Ирина.

Я еще держал его, когда вдруг лицо его побледнело, и глаза остановились. Матушка Ирина, почуяв беду, кинулась за доктором. Лечащий врач Святейшего Лариса Николаевна Логинова была в соседней комнате. Еще не сознавая случившегося, я попытался успокоить Святейшего, держа его в своих руках. Он трижды глубоко вздохнул и затих.

Так мирно отошел ко Господу 14-й Патриарх Московский и всея Руси Пимен на девятнадцатом году своего первосвятительского служения. Здесь же, в соседней комнате, был архиепископ Алексий, который сразу же надел епитрахиль и прочел разрешительную молитву над головой почившего. Он же прочитал последование на исход души.

Приехавшая через десять минут специальная реанимационная бригада констатировала смерть.

Вместе с отцом Петром я уложил Святейшего на его одр, и пришедшие члены Священного Синода отслужили первую заупокойную литию над телом почившего, предваряя ее гимном Воскресшему Христу. Многие плакали…

Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего блаженнопочившего Святейшего Патриарха Пимена.

Вечная ему память.

14 мая 1990 г.