Храм святителя Николая Чудотворца на Старых Ваганьках

На Старых Ваганьках

По документам местность с таким названием известна с середины XV века, когда здесь, по традиционной версии, находилось поселение великокняжеских ваганов – шутов и скоморохов. Тогда эта живописная местность напротив Кремля приглянулась великой княгине Софье Витовтовне, супруге Василия I. Она построила здесь загородный дворец, и на Ваганьках появился государев двор – старейшая из известных в Москве великокняжеских загородных резиденций. Здесь жили дети и внуки княгини Софьи, а потом двор по наследству достался ее внуку, дмитровскому князю Юрию Васильевичу. Он весьма пекся о Николо-Пешношском монастыре, находившемся в его уделе, и в 1472 году подарил ему часть территории своего московского владения на Ваганьках. По версии ученых, так возникло московское подворье Пешношского монастыря, который и построил здесь первую, деревянную, Никольскую церковь. Есть еще одно предположение, что эта церковь появилась в память о чудесном явлении святителя Николая Чудотворца благоверному Дмитрию Донскому, когда тот шел с воинством на Куликово поле.

Князь Юрий Васильевич умер бездетным и оставил двор на Ваганьках своему брату великому князю Ивану III. С тех пор владение осталось в собственности московских государей. В 1531 году Василий III приказал своему любимому зодчему Алевизу Фрязину выстроить каменный Никольский храм на месте деревянного, хотя встречается мнение, что его архитектором стал другой знаменитый итальянский мастер Петрок Малый – тот, что построил кремлевскую Успенскую звонницу и крепостную стену Китай-города. Так на государевом дворе появилась прекрасная каменная церковь.

Сын Василия III царь Иван Васильевич Грозный укрывался во дворце на Ваганьках от бушевавшего народа в великий июньский пожар 1547 года, и отсюда тайно бежал на Воробьевы горы. Потом он поставил Опричный дворец в этих же краях (ближе к университету), и Ваганьково вошло в опричные земли. Рядом на Волхонке появилась усадьба Малюты Скуратова, к которой будто бы вели потайные ходы. Долго ходила легенда, что именно в этих подвалах замурована библиотека Ивана Грозного. Недавно реставраторы обнаружили на территории дома Пашкова загадочный колодец диаметром в пять и глубиной в шестнадцать метров, на дне которого плещется вода. В качестве гипотезы ученые сочли находку за подземный ход с секретом: вероятно, сведущий человек спускался в него, нажимал нужный камень, и вода уходила в другое русло, освобождая проход. Возможно, он и ведет к легендарной «либерии».

После смерти царя Федора Ивановича в старом государевом дворце поселился Василий Шуйский, он даже ненадолго переименовал в свою честь Ваганьковский переулок в Шуйский. Интересно, что в 1635 году в Никольском храме патриарх Иоасаф I отпевал брата бывшего царя, князя Дмитрия Ивановича Шуйского, вместе с женой Екатериной Григорьевной, дочерью Малюты Скуратова. Это их народ винил в отравлении талантливого полководца Михаила Скопина-Шуйского, разгромившего весной 1610 года тушинский лагерь Лжедмитрия II. То ли сам царь узрел в нем политического конкурента, то ли блестящий успех вызвал откровенную зависть у ближних родственников, а Екатерина Григорьевна приходилась полководцу кумой, и по легенде, подала ему на пиру отраву из своих рук. Дмитрий Шуйский был увезен в польский плен вместе со своим царственным братом в 1610 году, и лишь при Михаиле Федоровиче их останки вернулись на родину.

Первый Романов устроил здесь государев псарный двор, запретив проводить на Ваганьках по праздникам народные гуляния с питиями и ряжеными (видимо, сказалась близость к государеву дворцу), а местные владения пожаловал Стрешневым, родственникам своей жены. Потом они перешли к Нарышкиным, но царь Алексей Михайлович уже не жаловал Ваганьково. Потешный и псарный двор со всеми службами он перенес на окраинную Пресню, где появились Новые Ваганьки, а эти земли щедро раздавал своим приближенным. Так у Никольского храма появились именитые и богатые прихожане. Уже в конце XVII века храм, ставший обыкновенным приходским, заимел новый придел в честь Сорока Севастийских мучеников в виде маленькой церковки, пристроенной к зданию храма. А в самом начале XVIII века появился и придел во имя преподобного Сергия Радонежского. В 1750-х годах в приходе Никольского храма родился знаменитый русский архитектор Родион Казаков, ученик и однофамилец Матвея Казакова, подаривший Москве несколько прекрасных церквей и усадеб, в их числе храм святой великомученицы Варвары в Китай-городе и храм святого Мартина Исповедника на Таганке. Сама же Никольская церковь на Ваганьках к середине XVIII века обветшала настолько, что была разобрана, и в 1759 году тщанием прихожан выстроена вновь – на старом белокаменном подклете и с деревянной чешуйчатой крышей.

А на месте государева двора при Петре I появился дворец голландского типа: то ли это был новый государев двор, то ли дом думного дьяка Автонома Иванова, как считал Иван Забелин. По легенде, потом он был пожалован самому Александру Даниловичу Меншикову, а после его падения подарен царевне Прасковье Ивановне, дочери царя Ивана Алексеевича, соправителя Петра. Это была последняя августейшая владелица государева двора на Ваганьках. По другой версии, светлейшему дом никогда не принадлежал, а вот его сын Александр Александрович, действительно, получил этот двор в 1731 году, после смерти царевны Прасковьи, когда только что был возвращен из ссылки. От него дом перешел к славному генералу П.Г. Племянникову, герою Семилетней войны, участнику знаменитого сражения при Гросс-Егерсдорфе. Со смертью генерала владелицей дома стала его вдова Екатерина Григорьевна, которая, кстати, приходилась родной сестрой московскому главнокомандующему графу З.Г. Чернышеву. Этот-то дом с большим земельным участком и купил отставной капитан-поручик лейб-гвардейского Семеновского полка Петр Егорович Пашков. С тех пор история Никольского храма и легендарного московского замка – дома Пашкова – оказались связаны на века.

Загадочный замок

Род свой Пашковы вели со времен Ивана Грозного. Их предок, выходец из Польши Григорий Пашкевич, приехал в Россию на службу к первому русскому царю и с тех пор принял фамилию Пашков. Его внук, знаменитый Истома Пашков, был участником дворянского ополчения в войске мятежника Ивана Болотникова и перешел на сторону царя Василия Шуйского. Еремей Пашков охранял опального протопопа Аввакума, а на дочери Еремея Анне был женат сам Никита Зотов, первый учитель Петра. Егора Пашкова Петр избрал в свои денщики. Потом он занимал пост губернатора Астрахани и состоял членом Военной коллегии.

Его сын Петр Пашков сказочно разбогател на винных откупах, поставляя водку в казну (иногда его даже называют первым русским водочным королем), имел большие связи и умело воспользовался близким родством хозяйки вожделенного дома с московским главнокомандующим. В 1783 году граф З.Г. Чернышев распорядился выдать Пашкову документ на вечное и потомственное владение обширной территорией на Старых Ваганьках. Это был один из самых престижных участков старой Москвы: напротив Кремля да еще и на высоком холме, который словно подчеркивал величественность своего владельца. А тщеславие Петра Пашкова не знало границ. Он не удовольствовался доставшимся ему участком и покусился на земли Никольского храма. Сначала он прибегнул к грубой силе: просто захватил желанную землю, огородив ее забором. Потом предложил снести старые церковные строения под участок, предложив взамен построить на собственный счет каменный дом для священников в другом месте. Получилось бы, что Никольская церковь оказалась внутри пашковского владения как домовая. Но настоятель подал жалобу. И снова помогли большие связи винного магната: дело рассматривали в Сенате, где тот же граф Чернышев обеспечил победу Пашкову. Но все же его замыслы не удались, хотя часть церковной территории Пашков все же забрал себе под внутренний дворик. Однако этот конфликт не препятствовал дальнейшим отношениям причта храма и Пашкова, который не стал строить себе домовую церковь, а зачислился со всеми своими сродниками и дворовыми слугами официальным прихожанином Никольского храма.

Строить свой дворец Пашков, по всей вероятности, поручил Василию Баженову: в 1812 году архив сгорел, и имя архитектора осталось неизвестным. Считается, что заказ Баженову состоялся в 1784 году, когда он еще был занят сооружением Царицынской резиденции. Легенда гласит, что однажды на стройку приехал в роскошном экипаже немолодой господин, пожелал увидеть Баженова и предложил архитектору построить дом в том же стиле, что и кремлевский дворец. Баженов дал согласие ради гонорара, но на следующий год грянула царицынская катастрофа, и последовало увольнение мастера. Оттого строительство дома Пашкова было для архитектора надеждой и на реабилитацию, и на солидный гонорар, потому что Баженов уже продавал свою библиотеку и коллекцию картин. Говорили, что Баженов в обиде на императрицу – то ли за отвергнутое Царицыно, то ли за полученный отказ от реставрации Кремля – демонстративно воздвиг дом Пашкова «спиной» к Кремлю, обратив главный фасад во двор к Староваганьковскому переулку. И что он построил «республиканский» светский дворец для частного лица тоже в пику просвещенной самодержице. Говорили еще, что официально дворец строил Матвей Казаков, а Баженов творил тайно, не показываясь на стройке. Зато он впервые строил свободно, причем строительство завершилось в очень короткий срок: новоселье состоялось уже в 1786 году.

Дом Пашкова признан лучшим произведением московского классицизма. Иногда в этом замке действительно видят сходство с баженовским проектом Большого кремлевского дворца, который тоже встал бы на холме. Рустам Рахматуллин, оригинальный московский мыслитель, даже усматривает тождественность баженовских решений Боровицкого и Ваганьковского холмов Палатинскому и Капитолийскому холмам в Риме, утверждая, что архитектор «видел Рим в Москве». И еще Баженов «по-московски» использовал исконную градостроительную традицию строить на холмах высотные силуэты. Только вместо храма на Ваганьковском холме, словно на пьедестале, воздвигся дворец как синтез природного и рукотворного начал. Кроме того, зодчий сумел гармонично сочетать городской дворец с помещичьей усадьбой. Помимо главного дома были флигели, манеж, конюшня и роскошный сад перед «кремлевским» фасадом, обнесенный оградой, где били хрустальные фонтаны, цвели диковинные цветы в оранжереях, разгуливали павлины и китайские гуси, а в золоченых клетках болтали попугаи. Соседка Пашкова, Аграфена Татищева (невестка знаменитого историка), подала на него челобитную, ибо деревья в саду застилали ее окна. Зато по праздникам москвичи толпились у ограды, глазея на все эти диковинки. В манеже гарцевали на лошадях офицеры, а дамы на балконе присматривали дочерям, да порой и себе женихов. По легенде, именно в зале дома Пашкова прошел первый бал Наташи Ростовой, хотя сотрудники Российской государственной библиотеки смеются над этим распространенным убеждением – в те времена еще не было этого зала, но легенда есть легенда.

Дом сразу стал символом Москвы. Однако его владелец пожил здесь сравнительно недолго. Разбитый параличом и вынужденный передвигаться в кресле, он умер, по разным данным, в 1790 или в 1800 году, не оставив потомства, но еще при жизни передал дом своему кузену Александру Ильичу Пашкову вместе с огромным долгом казне по откупным делам. Новый хозяин вполне мог погасить этот долг, поскольку был женат на Дарье Мясниковой, дочери богатейшего уральского промышленника. По прихоти жены он стал строить на Моховой новый «дом Пашкова»: усадьбу для балов и театральных представлений, которую ныне занимает Аудиторный корпус МГУ, а ее флигель – университетская Татианинская церковь.

Занялись Пашковы и собственным приходским храмом. В самом конце XVIII века с разрешения епархиальных властей был разобран придел Сорока мучеников, и из его камня соорудили церковную ограду, которая сохранилась до наших дней. Однако новый хозяин, невзирая на близость храма, построил во дворе конюшни. Появилась очередная жалоба священника, что прихожанин А. Пашков «сделал при церкви безобразие». Чем закончилось дело, неизвестно, но Пашков вскоре умер, а нашествие Наполеона сгубило не только дворец, но и Никольский храм. Он был так разорен неприятельскими солдатами, что оказался на грани закрытия. Его некогда богатые прихожане Пашковы уже не имели денег даже на ремонт собственного дома. Храм кое-как восстановили, но свою самостоятельность он утратил: в 1813 году его приписали к Антипьевской церкви на Волхонке, потом – к Крестовоздвиженской церкви бывшего одноименного монастыря, тоже упраздненного после пожара 1812 года. От последствий наполеоновского нашествия Никольский храм не оправился до начала ХХ века.

А за дом Пашкова вступилось государство: поскольку замок был гордостью первопрестольной, его восстановили на казенный счет, поручив работы Осипу Бове. И уже вскоре в этих стенах произошла еще одна знаменитая история. В 1818 году в Москву приехал прусский король Фридрих-Вильгельм III с сыновьями – отец будущей русской императрицы Александры Федоровны (жены Николая I). Он пожелал увидеть лучшую панораму Москвы и его повели на бельведер Пашкова дома. Выйдя на балкон и увидев город, еще не отстроенный после пожара, король опустился на колени, велев сделать то же самое сыновьям, поклонился Москве и воскликнул: «Вот она, наша спасительница!». Так он благодарил первопрестольную за спасение Европы от Наполеона и поклялся никогда не воевать с Россией. В память о том императорском поклоне в чугунную ограду дома была вмурована корона, а сам балкон получил именование «балкон трех императоров», поскольку оба сына тоже со временем взошли на престол: это были король Фридрих Вильгельм IV и император Вильгельм I. Художник Н. Матвеев изобразил эту историческую сцену на картине, которая, по преданию, одно время принадлежала цесаревичу Алексею Николаевичу, а теперь ее копия находится в Третьяковской галерее.

И все же великолепный замок разрушался, потому что у владельцев не было на него средств. Тогда в 1839 году по высочайшему повелению казна выкупила дом для Московского дворянского института – бывшего Благородного пансиона Московского университета, который переехал сюда из Газетного переулка. Тому предшествовало приключение. В 1830 году пансион посетил Николай I. Государь пожаловал во время перемены, и расшалившиеся питомцы не обратили на него внимания. В ярости император приказал превратить пансион в гимназию. Его как-то уговорили сделать бывший пансион не гимназией, а институтом, который, впрочем, занимался прежним делом: приготовлением учеников к поступлению в Московский университет без дополнительных экзаменов. Всего лишь за год до переезда Дворянского института в дом Пашкова его стены покинул М.Е. Салтыков (Щедрин). Мечтой одаренного мальчика был Московский университет, но его, как лучшего ученика, предложили к поступлению в Царскосельский лицей на казенный счет, и скупая мать заставила сына позабыть об университете. Щедринский курс был последним выпуском старого института. Следующий учебный год его воспитанники встретили в доме Пашкова. В этом же здании сначала хотели устроить и домовую церковь, но потом отдали под нее старый Никольский храм. С тех пор он стал домовым храмом при всех заведениях, которые располагались в доме Пашкова за годы его существования. Под сводами храма проходили все торжества университетского пансиона, а это значит, что здесь бывали как его воспитанники, многие из которых стали знаменитостями, так и их преподаватели, профессора и доценты Московского университета, у которого появился второй домовый храм. (Третьим университетским храмом стала домовая церковь архангела Михаила при клиническом городке на Девичьем поле.)

На радость питомцам их домовую церковь часто посещал Гоголь, который любил молиться в Никольском храме, посвященном его небесному хранителю. Однажды он слушал в нем Пасхальную заутреню вместе с историком М.П. Погодиным. Говорят, как-то Гоголь поднялся и на бельведер дома Пашкова и долго смотрел с его вершины на дивную панораму Москвы. Когда в 1849 (по другим данным, в 1852) году место Дворянского института заняла выделившаяся из него 4-я мужская гимназия, Никольский храм остался ее домовой церковью. В числе воспитанников этой гимназии были К.С. Станиславский и Савва Морозов, академик А. Шахматов и Н.Е. Жуковский, но это произошло позднее, когда гимназия переехала в дом Апраксиных на Покровку, уступив дом Пашкова первому публичному музею Москвы.

Музейная церковь

О таком музее с общедоступной библиотекой Москва мечтала давно. В эпоху великих реформ население города увеличилось, общественное движение окрепло, жажда знаний усилилась. Между тем единственным центром науки и книжности оставался Московский университет, в который имели доступ отнюдь не все желающие повысить свой образовательный уровень. На домашние же библиотеки многим не хватало денег. В 1850-е годы появилась идея создать Московский публичный музей на основе собраний Московского университета, то есть передать его коллекции и библиотеку в отдельное здание – в тот же дом Пашкова. Во-первых, он был расположен рядом с университетом, а во-вторых, находился в его собственности, что уменьшало количество затрат на создание музея: финансы были вопросом жизненной важности. Обсуждение проектов публичного музея было в самом разгаре, когда неожиданно явилась идея перенести из Петербурга в Москву Румянцевский музей, созданный на основе коллекций графа Н.П. Румянцева. Это поставило точку во всех прожектах и стало началом создания московского музея.

Сын прославленного русского полководца и потомок просвещенного боярина Артамона Матвеева Румянцев-младший осуществил своей жизнью фамильный девиз: «Non solum armis» («Не только оружием»). В 19 лет по желанию Екатерины II он стал камер-юнкером, потом занимал высокие государственные посты, дослужился до канцлера, но при этом успевал уделять внимание своему любимому занятию – изучению русской истории и собиранию предметов древности, став, по выражению Ключевского, «горячим поклонником национальной русской старины».

Россия была настоящей страстью Румянцева. Вторжение Наполеона так потрясло его, что с ним случился удар, и он навсегда потерял слух. После низложения Наполеона в 1814 году граф по болезни подал в отставку и посвятил остаток жизни своему увлечению, снарядив еще две экспедиции, Коцебу и Крузенштерна, которые не только сделали ряд важнейших научных открытий, но и привезли Румянцеву для его коллекции великолепные этнографические материалы. В Москве Румянцеву принадлежал роскошный отчий дом на Покровке, 17, по преданию построенный крепостными в знак любви к своему барину, а на самом деле возведенный Баженовым. И все же граф предпочитал Петербург. В 1825 году он поселился в особняке на Английской набережной, где в 150 комнатах поместил свою огромную коллекцию: рукописи, книги, старинные монеты, археологические и этнографические памятники. Однако в этом роскошном доме он прожил менее года и умер в январе 1826 года, пожелав передать собрание «на пользу Отечеству и на благое просвещение». Только в 1831 году указом императора Николая I в особняке открылся «Румянцевский музеум», но финансировать и пополнять его власти отказались. Музей прозябал. Его почти никто не посещал, особняк разрушался, не было денег даже на дрова. Директор В.Ф. Одоевский, отчаявшись достать средства, предложил перевести музей в Москву. Летом 1860 года его докладная записка попала на глаза попечителю Московского учебного округа Н.В. Исакову, который и предложил перевести музей в дом Пашкова и туда же перенести собрания Московского университета, то есть учредить самостоятельный Московский публичный музей, а коллекции Румянцева разместить отдельно, дав им название Румянцевского музея. Так под одной крышей создавались фактически два музея, что отразилось в официальном названии – Московский публичный и Румянцевский музеи. Управление, размещение, содержание, посещение, да и сама идея двух музеев как «русского национального учреждения» были общими. Домовым храмом остался тот же Никольский храм, хотя он поначалу не был зачислен в музейный штат и не получал от него содержания, поэтому бедствовал. Музей сам жил исключительно благотворительностью доброхотов. Как выразился Исаков, «Румянцевский музей создавался в Москве так, как создаются храмы Божии, – без всяких средств, только жертвами милостивцев».

Почин был положен, и дело сдвинулось с мертвой точки. В мае 1861 года вышло постановление властей о переводе Румянцевского музея в Москву и о создании на его основе Московского публичного музея. Дело стало за финансированием, но устроение музея москвичи восприняли как дело чести. Московская городская дума приняла решение о выделении на его нужды трех тысяч рублей в год. Московские купцы Солдатенков, Харичков и Попов пожертвовали на переезд коллекции и на перестройку дома Пашкова. Музей открылся в мае 1862 года, билет стоил всего 10 копеек, а по воскресеньям вход был вообще бесплатным. Посещали его в основном студенты и преподаватели, ученые, старообрядцы и рабочие, причем наибольшей популярностью пользовался сначала зоологический отдел, а потом новый отдел христианских древностей. Все это требовалось содержать в исправности.

Его главный меценат, император Александр II, первым из августейших особ посетивший Румянцевский музей, подарил ему картину «Явление Христа народу», которая положила начало отделу живописи, а также ценные экспонаты из Эрмитажа: чаша из яшмы и ныне украшает лестницу в отреставрированном доме Пашкова. Великая княгиня Елена Павловна подарила коллекцию слепков знаменитых скульптур Британского музея. По августейшему почину каждый старался внести свою лепту в уникальный музей. В 1867 году для него была приобретена коллекция картин Ф.И. Прянишникова (первого собирателя русской живописи), которую так мечтал приобрести Третьяков. Румянцевскому музею «московский Медичи» Козьма Солдатенков завещал свою библиотеку и коллекцию картин, украшавшую стены его особняка на Мясницкой. Он также в течение 40 лет до самой смерти жаловал музею по тысяче рублей в год на приобретение книг. Дарителем был и Л.В. Даль, сын составителя толкового словаря, занимавший в 1870-х годах должность архитектора музея. Сын Пушкина передал сюда отцовские рукописи, его примеру последовала графиня С.А. Толстая, причем при жизни Льва Николаевича и с его согласия. Затем наследники передали архивы А.П. Чехова.

Румянцевская публичная библиотека – будущая главная библиотека страны – начала свою жизнь в составе Румянцевского музея в июле 1862 года. С первых же пор она стала не только получать обязательный экземпляр всех книг, печатавшихся в России, но и заимела право хранить книги, запрещенные цензурой. Первый читальный зал на 20 мест изначально располагался в бывшем манежном флигеле, так как главное здание было занято музеем. Посетить библиотеку можно было в рабочие дни с 10 до 4 часов, то есть в течение светового дня, потому что газовое освещение провели позднее. Начиналась библиотека с книжной коллекции Румянцева в 28 512 томов и пожертвований Императорской библиотеки, а в 1917 году ее фонд составлял уже свыше 1 миллиона 200 тысяч книг, хотя до 1913 года казенные деньги на комплектование не отпускались. Здесь тоже первую скрипку играли меценаты. Александр II выкупил у министра просвещения А.С. Норова его библиотеку с подлинными рукописями Джордано Бруно и преподнес ее «Румянцевке». Сюда же передали библиотеку императрицы Александры Федоровны, жены Николая I. Фонды пополнялись из Эрмитажных собраний, из Императорской библиотеки. Распоряжением святителя Филарета из московской Синодальной типографии прислали дубликаты славянских старопечатных книг. Здесь же оказалась и библиотека П.Я. Чаадаева. В «Румянцевку» многие передавали свои домашние библиотеки, как это сделали Солдатенков и Кокорев, да и сами авторы считали за честь дарить этой библиотеке свои книги.

Пополнял ее фонды и знаменитый русский философ Н.Ф. Федоров, прозванный «московским Сократом». Он работал здесь «дежурным при читальном зале» на протяжение 25 лет, снискав славу «гениального» или, по выражению Льва Толстого, «идеального библиотекаря». Именно в читальном зале «Румянцевки» художник Л. Пастернак составил набросок его известного портрета. Федоров, идеолог русского космизма, прославился аскетическим образом жизни: по костюму его принимали за лакея и нередко оделяли двугривенным. Питаясь чаем с двумя калачами в день и ходя на работу пешком с Мещанской, он на свое жалование покупал для библиотеки недостающие редкие книги, вроде сочинений Спинозы на французском языке, и сам подбирал читателю нужную литературу. Лев Толстой, который 40 лет был читателем Румянцевской библиотеки, беседовал с Федоровым за чаем, но однажды, указав на книжные шкафы, с вызовом предложил «все это сжечь», после чего Федоров порвал с ним отношения и назвал «поддельным христианином». Конечно же, философ бывал и в стенах домового Никольского храма.

Интересно и то, что в 1890 году в «Румянцевке» появилась первая женщина-библиотекарь, хотя прежде принимали только мужчин. Администрация пошла на этот шаг исключительно ради экономии, потому что штатных библиотекарей не хватало из-за низкого заработка, а женский труд стоил дешевле, тем более что женщину не зачислили в штат, а определили «вольнотрудящейся». И Серафима Викторовна Горская (в замужестве Филиппова), дочь бедного сельского священника и внучка диакона московской Спиридоньевской церкви, проработала в библиотеке 42 года. Ей даже пытались выхлопотать орден святой равноапостольной княгини Ольги «за отличное усердие».

Почетными гостями Румянцевской библиотеки были члены царской семьи. Первым ее посетил Александр Освободитель, а его внук, цесаревич Николай Александрович, переступил ее порог 15-летним юношей, когда в 1883 году приехал в Москву на коронацию своего отца, императора Александра III. В 1895 году, уже став государем, он принял Румянцевский музей под свое покровительство и высочайшим повелением музей стал именоваться Императорским. И в 1915 году в главном здании был устроен роскошный читальный зал на 500 мест с «фирменными» зелеными лампами. Его и называют «залом Наташи Ростовой», где она будто бы танцевала на балу. В залах библиотеки работала вся интеллигенция дореволюционной России: от Достоевского и Менделеева до Ключевского и Тимирязева.

Никольский храм жил неразрывной жизнью с великим музеем. Накануне празднования 500-летия со дня кончины преподобного Сергия Радонежского появилось оригинальное предложение создать в его честь новый, третий музейный храм – во имя Святой Троицы – в память о первом Троицком храме Сергиевой обители и по возможности точно по его образу. (Третий – по общему числу престолов наряду с Никольским и Сергиевским). Этот Троицкий храм предлагали поставить рядом с Никольским, но деревянным и непременно обыденным, как в Древней Руси, то есть построить его за один день. Идея вызвала сочувствие и даже пошли пожертвования, но официального разрешения она не получила. Затруднительное финансовое положение музея не могло не сказаться и на его домовом храме, который даже толком не был восстановлен со времен нашествия Наполеона.

Еще в 1872 году архитектор Румянцевского музея Лев Даль составил проект реставрации музейной церкви, за который даже получил премию, но проект остался на бумаге – денег не было. Известно, что в конце XIX века Никольский храм окормлял еще артиллерийские части, заведения и учреждения Московского военного округа, и военнослужащие артиллерийского ведомства тоже стали его прихожанами, хотя на финансовом благополучии храма это особо не отразилось.

Сила Господня сохранила дивную церковь. В 1896 году ее настоятелем стал знаменитый священник Леонид Чичагов (будущий митрополит Серафим), которого благословил принять священнический сан святой Иоанн Кронштадтский. Отец Леонид принял сан в 1893 году в кремлевской церкви в честь Двенадцати апостолов, а в Никольский храм пришел уже вдовцом: его супруга скончалась всего за год до назначения его настоятелем и оставила у него на руках четырех дочерей. Священнику пришлось не только находить средства на восстановление храма, но и вносить собственные деньги и своими силами участвовать в его возрождении. Помимо пастырской деятельности, он занимался еще и иконописью: в храме Илии Обыденного на Остоженке сохранился его изумительный образ Воскресшего Спаса («Спас в белом хитоне»), а в родном Никольском храме настоятель сам написал настенные образы четырех апостолов-евангелистов, и они тоже сохранились. Имеется здесь и его икона «Преподобный Серафим Саровский, молящийся на камне»: отец Леонид участвовал в подготовке канонизации великого русского святого, составил «Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря», а в 1898 году принял монашеский постриг под именем Серафим. В декабре 1937 года митрополит Серафим (Чичагов) был расстрелян на Бутовском полигоне на 82-м году жизни и спустя 60 лет был причислен к лику святых.

И еще один священномученик некогда служил в Никольском храме: в том же 1896 году его диаконом стал Петр Васильевич Соколов, прослужил в храме шесть лет, потом перешел в другую московскую церковь и принял священнический сан. За «антисоветскую агитацию» он был расстрелян в феврале 1938 года на том же Бутовском полигоне и причислен к лику святых новомучеников Российских. Так Никольский храм удостоился чести иметь своих небесных хранителей (память священномученика Серафима 28 ноября, священномученика Петра – 4 февраля).

Всего два года настоятельствовал здесь отец Леонид Чичагов, но за это время превратил свое детище в один из самых цветущих и известных храмов Москвы. Почин святого настоятеля был благостен для последующих лет жизни церкви. На рубеже XIX–XX веков в ней были произведены ремонтные работы, начавшиеся при о. Леониде, увеличен придел, расширен старый притвор, появилась прекрасная колоколенка, стилизованная под псковскую звонницу. Ее построил известный архитектор, мастер московского модерна Г.П. Евланов. В 1900 году был восстановлен самостоятельный причт и главное – храм наконец-то был положен в штат музея с назначением от казны 600 рублей в год на содержание. В 1905 году директор Румянцевского музея Иван Владимирович Цветаев, отец поэтессы и будущий основатель Музея изящных искусств, предложил создать попечительский совет из постоянных прихожан Никольского храма, который занимался бы поиском средств на церковные нужды и расходы. Идея получила одобрение. Кроме Цветаева, в попечительский совет вошли присяжный поверенный Николай Жернаков, управляющий казенной палатой Урсати и коммерсант Дунаев. Люди не очень известные, но со средствами и связями, позволявшими храму благополучно действовать. По меньшей мере, его внутреннее убранство было великолепным. Его намеревались полностью восстановить «к столетию разгрома» – к 1912 году.

А в июле 1904 года около Никольского храма сделала остановку похоронная процессия с гробом А.П. Чехова. На том месте, где сейчас стоит здание книгохранилища, находился маленький домик, который занимала редакция журнала «Русская мысль». Чехов неоднократно печатался в этом издании и часто посещал этот дом – может быть, он не раз заходил и в Никольский храм. Около этого дома была отслужена лития, после чего процессия тронулась в траурный путь на Новодевичье кладбище.

В 1914 году настоятелем храма был протоиерей Владимир Попов. В эти последние годы храм не значился домовым в официальных росписях, но оставался связанным с музеем исторической нитью общей судьбы.

Вторая жизнь

Библиотека пережила Румянцевский музей. После переезда правительства в Москву она начала самостоятельную жизнь, став главной библиотекой страны и государственным книгохранилищем. Ленин, записавшийся в библиотеку еще в 1893 году, был ее персональным абонентом и часто просил приносить ему книги в Кремль на ночь. И однажды, как утверждают некоторые исследователи, в зале Румянцевской библиотеки председатель Совнаркома впервые ознакомился со следственным делом своего брата Александра Ульянова. Так Румянцевская библиотека оказалась связана лично с большевистским вождем. А 24 января 1924 году решением Наркомпросса ей было присвоено имя Ленина.

В том же году был расформирован Румянцевский музей – для освобождения громадного дома Пашкова исключительно под нужды библиотеки. Все его собрания распределили по другим крупным музеям, и пошла легенда, что в подземельях дома Пашкова будто бы спрятаны письма А.С. Пушкина, исчезнувшие из музея. Часть его фондов и особенно мебель, действительно, были реквизированы в революционных целях. С другой стороны, в библиотеку поступило множество национализированных частных библиотек, например Шереметевых и Юсуповых. Тогда же закрыли домовый Никольский храм: его иконы вывезли, кресты сбили, колокола сбросили наземь и они раскололись. Обезображенное здание передали библиотеке под склад.

А уже в 1926 году Совнарком принял решение о строительстве нового здания Ленинской библиотеки, которое было возведено архитекторами В.А. Щуко и В.Г. Гельфрейхом (соавторами Бориса Иофана в проекте Дворца советов) намеренно в том же стиле и облике, что и Дворец советов, дабы гармонировать с ним. При расширении Моховой снесли пашковскую ограду, и архитектор В. Долганов, автор смотровой площадки на Воробьевых горах, устроил парадную каскадную лестницу перед «садовым» фасадом, обращенным к Кремлю. Тогда же появились первые опасения за судьбу дома Пашкова в связи с прокладкой станции метро «Библиотека имени Ленина» А более поздние работы по строительству станции метро «Боровицкая» в 1980-х годах действительно привели к появлению трещин на старинном здании и просадке фундамента. Состояние дома Пашкова было признано аварийным, и его закрыли на ремонт в 1988 году. Состояние бывшего храма было еще хуже. Однако распад СССР и последующие события надолго прекратили финансирование работ. Тем временем дом облюбовали бомжи и жгли костры на паркете.

Первой вернулась к жизни Никольская церковь. Частичную реставрацию ее здания провели еще в 1980-х годах, а в 1992 году храм отдали верующим, и в нем начались богослужения. Этот храм стал центром особенного почитания памяти святого мученика государя Николая II до его канонизации. На южной стене находится его мозаичный образ, перед которым можно было затеплить свечу еще в 1990-е годы. Теперь в саду у храма установлен бюст императора – первый и пока единственный в Москве. В феврале 1996 года в Никольском храме отпевали великого русского писателя и мученика Олега Волкова, проведшего 27 лет жизни в сталинских лагерях.

А реставрация дома Пашкова началась только с 2003 года, когда вышло постановление правительства о реконструкции РГБ, с обеспечением финансирования. Этим же был остановлен поток предложений «выгодно» перепрофилировать дом Пашкова, передав его под дом приемов или торговый центр. Главное, была проведена научная реставрация без изменения исторического облика дома Пашкова: его решили восстановить в том виде, в каком он существовал к началу ХХ века. В возрожденном доме Пашкова разместятся три отдела РГБ: рукописей, картографии и нотно-музыкальный отдел, а в «зале Наташи Ростовой» – культурно-выставочный центр. Во время выставок его смогут свободно посетить все желающие.

Одновременно те же первоклассные реставраторы восстановили и Никольский храм – так в наши дни ознаменовалась его историческая связь с «Румянцевкой». Пока он находится со своим бывшим детищем лишь в дружеских соседских отношениях: РГБ еще не последовала примеру Третьяковской галереи, избравшей соседний храм Николы в Толмачах своим домовым. Зато интерьер его замечателен: дух захватывает от великолепия убранства, свежести красок, чистоты, благолепия. Потрясает и обилие его святынь. Здесь хранят память о священномученике Серафиме: кроме упомянутых образов, можно увидеть и список с его иконы «Спас в белом хитоне». А у дверей храма верующих встречает деревянная скульптура святителя Николая Чудотворца.