Виновато ли в русском революционном терроризме царское правительство?

Ровно 140 лет назад, 4/17 августа 1878 года, С.М. Степняк-Кравчинский в центре Петербурга заколол кинжалом шефа жандармов Н.В. Мезенцева. Это убийство революционер-террорист подавал как ответ на полицейский произвол и смертный приговор, только что вынесенный в Одессе другому революционеру – Ивану Ковальскому. Интересно, что даже сейчас приходится сталкиваться с мнением о том, что в революционном терроризме царское правительство виновато не меньше, чем сами террористы. Однако насколько это суждение подтверждается реальными историческими фактами?

Петр Каховский стреляет в генерала Милорадовича

Споры о том, кто виноват в русском дореволюционном терроризме, не утихают до сих пор. Во многом они носят политический или скрыто политический характер. Недаром ведь говорят, что история – это политика, опрокинутая в прошлое. То или иное видение тогдашней исторической ситуации может проецироваться и на сегодняшние дни. Дескать, как тогда, так и сейчас во всех безобразиях и преступлениях виновата сама власть, даже если эти преступления совершались против нее. По крайней мере не меньше, чем сами террористы.

Тем самым, вольно или невольно, предлагается довольно радикальный и даже нигилистический взгляд как на историю России, которая предстает как страна многовекового деспотизма, так и на ее власти, которые «получили то, что заслужили». И, как минимум отчасти, обеляются революционеры-убийцы. Конечно, сегодня, в наши гуманно-либеральные времена, вряд ли кто-то станет оправдывать терроризм напрямую и считать его благим делом. Оправдания будут, скорее, косвенными. Дескать, пусть радикальные революционеры были нетерпеливы и неразумны в этом своем нетерпении, но что им, доведенным до отчаяния и с горячим сердцем юношам, еще оставалось делать?

Репрессии якобы неизбежно толкали революционно настроенную молодежь на путь террора

В данном случае пытаются доказать, что царское правительство само вызвало к жизни демонов революционного терроризма, поскольку осуществлявшиеся властями репрессии и полное отсутствие политических свобод якобы неизбежно толкали революционно настроенную молодежь на путь террора. Дескать, это был симметричный ответ на изначальные беззакония властей, когда ничего другого уже не оставалось.

На мой взгляд, подобная логика во многом напоминает известный анекдот, когда адвокат в конце своей оправдательной речи горестно спрашивает судебных присяжных: «Граждане присяжные, ну кто бы из вас на месте моего подзащитного не выкинул тещу с балкона?» Заметным образом подобная аргументация ведет свою родословную от самооправданий самих революционных террористов. Но поддавшееся ей общество забывает простую истину: волкодав прав, волк – нет.

На самом деле планы вооруженного восстания и осуществления в связи с этим террористических актов изначально были органичной частью программы русского революционного движения. Постараемся показать и доказать это на фактах.

«Меланхолический Якушкин, казалось, молча обнажал
цареубийственный кинжал»

Иван Якушкин

Многие, наверно, со школы помнят строки Пушкина из «Евгения Онегина» про декабриста И.Д. Якушкина: «Меланхолический Якушкин, казалось, молча обнажал цареубийственный кинжал». Идея цареубийства неоднократно обсуждалась декабристами. Первым ее предложил еще М.С. Лунин в 1816-м году (лично он позже от нее все же отказался). Ее бурно обсуждали на московском совещании «Союза спасения» в 1817-м году. Как раз тогда Якушкин и предложил себя в качестве исполнителя цареубийства, но после долгих дебатов она все же была отвергнута.

Однако с 1823 года план цареубийства входит в программу Южного общества. Южане дважды планировали убить Александра I во время его остановок в имении графини Браницкой – Белой Церкви. Наиболее убежденными сторонниками подобных действий были П.Г. Каховский, К.Ф. Рылеев и П.И. Пестель. Перед самым выступлением декабристы назначают в цареубийцы именно Каховского из-за отсутствия у него семьи, но тот не решается поднять руку на Императора, хотя убивает выстрелом из револьвера героя войны 1812 года, военного генерал-губернатора Санкт-Петербурга генерала М.А. Милорадовича, а также полковника Стюрлера. Когда смертельно раненому генералу Милорадовичу дали перед смертью рассмотреть извлеченную из него пулю, он воскликнул: «О, слава Богу! Эта пуля не солдатская! Теперь я совершенно счастлив!» А перед смертью Милорадович успел продиктовать завещание, в котором просил нового Императора освободить всех своих крепостных. Николай I это пожелание исполнил, и «вольную» получили около 1500 крестьян.

Террористические намерения декабристов шли вплоть до истребления всей царской фамилии

Впрочем, террористические намерения некоторых декабристов не ограничивались одним Императором, а шли вплоть до истребления всей царской фамилии (и это почти за сто лет до «Ипатьевского дома»!). Вот что, например, по этому поводу говорил К.Ф. Рылеев:

«…после того, как я узнал о намерениях Якубовича и Каховского, мне самому часто приходило на ум, что для прочного введения нового порядка вещей необходимо истребление всей царствующей фамилии. Я полагал, что убиение одного Императора не только не произведет никакой пользы, но, напротив, может быть пагубно для самой цели общества; что оно разделит умы, составит партии, взволнует приверженцев августейшей фамилии, и что все это совокупно неминуемо породит междоусобие и все ужасы народной революции. С истреблением же всей императорской фамилии, я думал, что поневоле все партии должны будут соединиться, или по крайней мере их можно будет успокоить».

Однако посланный заговорщиками 14 декабря арестовать царскую семью декабрист Якубович с отрядом опять-таки проявил слабость и не решился захватить Зимний дворец.

Интересно, что «умысел на цареубийство» и стал главной статьей обвинения декабристов. Как писала видный советский историк М. В. Нечкина, «следствие велось как бы по делу потенциальных цареубийц. Вопросы идеологии движения не столь интересовали следователей, как вопрос, считал ли Пестель по пальцам будущие жертвы императорского дома».

Сам Пестель же для цареубийства хотел организовать «гвардию обреченных», поскольку, как он считал, «избранные на сие должны находиться вне общества, которое после удачи своей пожертвует ими и объявит, что оно мстит за императорскую фамилию». Общепризнанно, что метивший в Верховные диктаторы руководитель Южного общества полковник Пестель среди декабристов отличался особым маккиавеллизмом и склонностью к революционному деспотизму.

Впрочем, среди декабристов было много и умеренно настроенных революционеров. Единодушного одобрения цареубийственных планов все же не было. Среди вариантов устранения царя всерьез обсуждалась, например, и высылка. В целом декабристы колебались, и вопрос о том, что делать с Императором и императорской фамилией, окончательно решен не был.

«Мы не испугаемся пролить втрое больше крови,
чем пролито якобинцами»

Пётр Заичневский

Заичневский стал знаменитым в революционных кругах после того, как он, будучи арестованным за распространение революционной пропаганды, составил в заключении (условия содержания были мягкие, у заключенного в камере, благодаря свободному доступу, буквально толпились единомышленники) прокламацию «Молодая Россия». В ней впервые в истории России убийство открыто признавалось нормальным политическим средством.

Заичневский призывает к «революции, революции кровавой и неумолимой, которая должна изменить радикально все, все без исключения, основы современного общества и погубить сторонников нынешнего порядка». Он заверяет, что «мы будем последовательнее не только жалких революционеров 48 года, но и великих террористов 92 года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито Якобинцами в 1790-х годах».

Он также призывает двинуться с распущенным красным знаменем к Зимнему дворцу, чтобы «истребить живущих там. Может случиться, что все дело кончится одним истреблением императорской фамилии, то есть какой-нибудь сотни-другой людей, но может случиться, и это последнее вернее, что вся императорская партия, как один человек, встанет за Государя, потому что здесь будет идти вопрос о том, существовать ей самой или нет <…> Мы издадим один крик: “в топоры”, и тогда... тогда бей императорскую партию, не жалея, как не жалеет она нас теперь, бей на площадях, если эта подлая сволочь осмелится выйти на них, бей в домах, бей в тесных переулках городов, бей на широких улицах столиц, бей по деревням и селам!»

Заичневский и дальше будет заниматься революционной деятельностью. Его еще не раз арестуют и сошлют. После возвращения тяжелобольным из последней ссылки он умрет в 1896-м году в Смоленске. Одна его соратница будет вспоминать, как он умирал:

«…Для него ничего, кроме революции, не существовало. Даже в бреду, на смертном одре, он все спорил с Лавровым, кому-то все доказывал, что недалеко то время, когда человечество одной ногой шагнет в светлое царство социализма».

Следует признать, что даже в революционном движении не все одобрительно отнеслись к прокламации «Молодая Россия» за ее кровожадные призывы. Достаточно настороженно восприняли ее в том числе Н.Г. Чернышевский и А.И. Герцен. Однако, хотя эта прокламация представляла взгляды не всего тогдашнего русского революционно-демократического движения, а его крайне левой партии, выраженные в ней призывы разделяло уже немало радикалов. Бывший революционер, сотоварищ того же Герцена и историк раскола В. И. Кельсиев писал впоследствии в своих покаянных мемуарах, в «Исповеди»:

«“Молодую Россию” никто не хвалил, но думавших одинаково с нею было множество. Ей в вину ставили только то, что она разболтала, о чем молчать следовало!»

Первое террористическое дело: выстрел Каракозова

Выстрел Каракозова

Казалось невероятным, что на это может решиться русский человек

Первым рубежом в истории русского революционного терроризма явился день 4 апреля 1866 года, когда 25-летний бывший студент Дмитрий Каракозов совершил покушение на Императора Александра II. Он стрелял в царя-освободителя у ворот Летнего сада, но промахнулся. Но, хотя покушение не удалось, значение этого события было громадно. До этого в русском революционном движении (очень слабом) преимущественно были террористические намерения. Выстрел же Каракозова стал первым и очень громким террористическим делом в истории русского революционного движения. Ситуация была настолько странной и неожиданной, что Император даже спросил у стрелявшего: «Ты поляк?» Казалось невероятным, что на это может решиться русский человек.

Так что революционная «охота» на царя-освободителя была открыта за 15 лет до его убийства и задолго до того, как массовые правительственные репрессии так могли якобы разозлить революционеров и повергнуть их в отчаяние, что они решили, что ничем иным, кроме террора, ответить власти уже нельзя. И Каракозов не был радикалом-одиночкой. Он входил в тайное революционное общество «Организация», созданное его двоюродным братом Н.А. Ишутиным. Внутри нее была создана тайная в квадрате группа «Ад», которая должна была осуществить цареубийство и вести тайный надзор за деятельностью самих ишутинцев. Каракозов вместе с некоторыми другими членами этой «Организации» был сторонником индивидуального террора и считал, что убийство царя может послужить толчком для пробуждения народа к революции.

Однако дискуссии в кружке начет цареубийства тоже были горячие, причем, в отличие от дворян-декабристов, дело доходило даже до рукоприкладства. Вот что про ишутинский кружок сообщается в одной из записок III отделения (высший орган политической полиции):

«Бывший технолог Николай Гончаров, имя которого неоднократно упоминалось в наших записках, приносит нам большую пользу, конечно, сам того не подозревая. По дружбе с одним из наших агентов он сообщает сему последнему все, что делается в революционных кружках, где Гончаров пользуется некоторым авторитетом за твердость своих революционных убеждений, хотя его там считают слишком умеренным, так как он решительно отвергает такие крайние средства, как, например, цареубийство. Третьего дня, зайдя к нашему агенту и разговорившись с ним о делах в Лесном институте и Медицинской академии и об интернационально-революционной агитации, Гончаров на вопрос агента, в каких отношениях Сергиевский был с Каракозовым, сказал: “Сергиевский, подобно мне, всегда был против цареубийства и однажды, заспорив об этом с Каракозовым, отвалял его нагайкой. Вот их отношения. Теперь дурни опять кричат, что надо убить царя; и ведь целую теорию придумали: говорят, что пока нынешний царь жив, то народ ни на какую революцию не пойдет, потому, де, что народ слишком любит этого царя. А так как он может еще прожить долго, то его нужно убить. Ничего путного не поделаешь с такими болванами”, – закончил Гончаров свою речь».

В кармане у стрелявшего в Императора Каракозова нашли прокламацию «Друзьям-рабочим!», в которой было сказано:

«Грустно, тяжко мне стало, что… погибает мой любимый народ, и вот я решил уничтожить царя-злодея и самому умереть за свой любезный народ. Удастся мне мой замысел – я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу – русскому мужику».

Однако парадокс в том, что его у Летнего сада схватили и скрутили как раз те самые «друзья» – простые русские мужики, ради которых он якобы и вышел на свое мученичество. Каракозов в отчаянии обратился к схватившим его: «Дурачье! Ведь я для вас же, а вы не понимаете!»

Так же и за 40 лет до этого простые солдаты, которых обманом вывели на Сенатскую площадь декабристы, были убеждены в том, что они вышли за Императора Константина и его жену Конституцию.

(Окончание следует.)