– Значит, многие заключенные больше боятся не греха и его последствий, а наказания? Но это разные вещи.
– Именно. Боятся не того, что грешат, душу свою убивают, а просто не хотят претерпевать неудобства, ограничения, неприятные для себя последствия, страдания. В основе же гордыня лежит – «я не хочу». И на воле, отбыв определенный судом срок, они иначе жить не станут. Все равно будут жить своим «я», гордыней, своим личным желанием, будут жить индифферентно каким-то общественным событиям. И детей воспитывать они будут точно так же: сильными, ловкими, хитрыми.
Как-то мне задали вопрос: почему ФСИН так слабо работает по части социальной реабилитации? Я ответил на этот вопрос вопросом: вот выходит девушка из тюрьмы с распространенной статьей под номером 228 – наркотики – либо 159 – мошенничество, вы ее возьмете к себе на работу? Ответом было молчание. Вывод: если вы ее не берете на работу – вы не хотите участвовать в ее социализации. И помочь в других формах вы тоже не хотите. Она остается одна. С высокой долей вероятности эта девушка снова попадет в тюрьму. Почему 228-я статья стала доминировать? Потому что это самый легкий способ заработать. Распространение наркотиков вообще не считается чем-то предосудительным в криминальной среде – вот что страшно.
– Настоящее, глубокое покаяние среди осужденных случается?
– Да, такие случаи бывают, и их немало. Как-то в одном тюремном учреждении Владимирской епархии я зашел в храм. Была середина дня. В церкви никого не было, кроме одного мужчины. Мы разговорились, беседа растянулась на час. Священник в храм практически не ходил, и этот осужденный, имевший три судимости, выполнял не только функции старосты, но и миссионера, и катехизатора. В тюрьме он уверовал в Бога, да так искренне, что можно только позавидовать глубине и силе его веры. Он мне рассказал, как к этому отнеслись другие осужденные, – и это отношение скорее отрицательное. Например, заключенные пытаются в его присутствии Христа оскорбить, гадость сказать… Темноте не нравится свет, потому что он только подчеркивает, что мрак – это мрак.
– По данным статистики, у нас колоссальные потери мужского дееспособного населения, которое прозябает в тюрьмах. Что-то может измениться в ближайшее время в положительную сторону, или это утопия?
– «Дорогу осилит идущий» (улыбается). Действительно, подавляющее большинство лиц, отбывающих наказание в местах лишения свободы, – мужчины в самом расцвете сил, в возрасте до 55 лет. Это люди, прошедшие путь сроком от пяти до пятнадцати лет в пенитенциарных учреждениях. Вот где все наши женихи, мужья, отцы. Им бы семьи создавать и детей воспитывать, работать и страну поднимать. Посмотрите, что происходит: вот Европа становится все более антихристианской, начинает стесняться Церкви, не сегодня-завтра могут начаться новые гонения, но дело в том, что, в отличие от России, уровень преступности среди европейского населения не растет, а преступления совершают в основном эмигранты. В наших же тюрьмах сидят русские парни. В Европе убийство воспринимается как ЧП, тогда как для России это нормально. У нас 28 процентов женщин сидят за убийство. Дальше идут «интеллектуальные статьи»: мошенничество, грабеж, разбой.
– В одном интервью вы сказали, что в тюрьме Бог ближе к человеку. Осознают ли осужденные, что им дается время на покаяние, которое можно использовать во благо? Воспринимают ли лишение свободы как очистительное страдание за совершенный грех?
– В жизни мы так или иначе рассчитываем либо на свои силы, либо на князей человеческих. А в тюрьме у человека никого и ничего нет. Он начинает искать того, кто может ему помочь. И обращается ко Христу – единственному, кто помогает. Кто по Своему неизреченному милосердию настолько заполняет Собою вакуум, который пребывает вокруг человека, что тот начинает летать как на крыльях. В своей книге «Несвятые святые» архимандрит Тихон (Шевкунов) рассказывает о том, как старец Иоанн (Крестьянкин) называл время отбывания наказания в тюрьме самым счастливым в своей жизни. Нам этого не понять, мы не находимся в этих местах. Но представить себе, почему это происходит, мы можем.
Да, есть замечательные истории духовного прозрения, воцерковления – но… В массе-то своей осужденные остаются равнодушными. И я тут не противоречу сам себе. Как-то я приводил уже пример: у нас 76 процентов осужденных мужчин считают себя православными. Но, тем не менее, отбывают наказание за тяжкие и особо тяжкие преступления. И это уже наша обыденность. То есть они совершенно не отдают себе отчета в том, что, ограбив, они совершили что-то ужасное. Просто не понимают, что делают нечто греховное. «Подумаешь, забрал чужое – что тут такого?!» – так они рассуждают. Среди женщин в тюрьме порядка 73 процентов православных. И вот какая интересная картина складывается: женщина, родившая в тюрьме, отбывает наказание в доме матери и ребенка, на нее не распространяется общий порядок дня, режим и так далее. Ребенок до трех лет находится с ней. Если к этому времени осужденная не освободилась, ребенка или забирают родственники, или отдают в детский дом. До этого времени мать, как волчица, следит за своим чадом – попробуй подойди. Но вот парадокс: 99 процентов женщин после освобождения не забирают своего ребенка из детского дома. Вот и пойми, какая она православная. У людей каша в голове и в душе, если можно так выразиться. Какие же они православные, если, по результатам анкетирования, две трети осужденных прошли через аборт? Это вообще нормой считается. Молодая, красивая, перспективная – зачем тяготиться, за кого-то отвечать, сковывать себя ребенком по рукам и ногам?
– Да, в нашем обществе укоренилось странное понимание православности. Многие считают себя православными, но при этом грешат, не исповедуются и не причащаются…
– У нас, как и во времена святого равноапостольного Константина, всего три-пять процентов воцерковленных. Поэтому оснований для победных реляций у нас совсем немного. Общество у нас все-таки апостасийное, разлагающееся. Мы много говорим, как будто слово заменяет дело. Но это у Господа было Слово, Которое сотворило мир и имело такую силу. А у нас что? Не могу не привести пример. Как-то в Германии я ездил по маленьким деревушкам. Все очень красиво, как на открытках, – чисто, аккуратно. Стоит добротная старая кирха – церковь. Перед ней традиционный памятник павшим на фронтах Первой и Второй мировых войн. А в самой кирхе висят огромные щиты, где помещены их фотографии. Вот это воспитание патриотизма! У нас тоже есть великолепные мемориалы на Поклонной горе в Москве, Волгограде, других городах. Но в деревнях разве у нас есть такие аналоги памятников героям войны с их фотокарточками? А с этого все начинается.
–
Скажите, а кто чаще воцерковляется в заточении:
мужчины или женщины?
– Как ни странно, мужчины. Женщины гораздо более инертны. Почти 28 процентов сидят за убийства. Приезжая в женскую колонию, я общаюсь с заключенными один на один, стараюсь создать неформальную обстановку. И они не раз признавались, что сами не знают, как поступят в следующую минуту. Женщины, действительно, очень непредсказуемые существа (смеется). Что-то в душе у них колобродит, конечно, но они какие-то равнодушные. Мужчины легче организуются в церковную общину. Возможно, потому, что они более самостоятельны по натуре, менее зависят от мнения коллектива. Сложнее всего идет воцерковление в детских учреждениях, воспитательных колониях. Во-первых, сказывается кризис подросткового возраста – с 14 до 19 лет, когда человек наиболее ригоричен, пытается самоутвердиться. Во-вторых, в массе это ребята с телесной и духовной патологией. Почти 25 процентов – это те, кого воспитывали бабушка с дедушкой; 48 процентов жили в неполных семьях…
– И как следствие представления о семейных ценностях у них искажены или же практически стерты из их сознания?
– Да, большой процент молодых людей не имеет представления о том, какой должна быть нормальная семья.
Так вот, как правило, в воспитательную колонию попадают не сразу. Сначала малолетние преступники отправляются в специальный интернат или училище, им могут дать срок условно или с отсрочкой исполнения приговора. И только если в третий или четвертый раз что-то натворил, едешь в колонию. А ведь есть еще преступления, которые совершаются в возрасте до 14 лет, за которые подросток не несет ответственности. Священнику работать с такими правонарушителями крайне тяжело, так как, во-первых, период нахождения подростка в интернате короткий; мальчишеская среда крайне агрессивна, злобна. К тому же ребята эти во многом отсталые, в том числе и интеллектуально; объяснить им что-то очень сложно. Об этом мне говорила опытный психолог, с которой я беседовал в следственном изоляторе в Самаре. По ее наблюдениям, уровень интеллекта с каждым годом падает, а преступления становятся все более жестокими. Психолог привела в пример 15-летнего преступника, который хладнокровно изнасиловал, задушил и закопал в лесу двух или трех несовершеннолетних девочек. Сейчас он содержится в СИЗО, она с ним работает. У маленького «чикатило» ни капли раскаяния – вообще! Конечно, он понимает, за что он здесь и почему, но даже мысли не возникает, что сотворил страшное преступление. Вот это бес во плоти. Однако самое страшное – это то, что сокамерники никак не реагируют на его злодеяние. По старым понятиям, он бы сутки не протянул. Сейчас это никому не интересно – совершил и совершил.
Статистика показывает, что преступность становится все более молодой, жесткой, циничной. Я крайне не рад, что приходится давать такие пессимистические оценки. Но хотим мы того или нет, нужно признать: сформировалось новое преступное сообщество, которое живет по своим законам, и оно совершенно антиобщественно. И с ним мы будем вынуждены сталкиваться все чаще. Абсолютно верное выражение, что тюрьма – некий слепок с нашего общества. Просто там все в большей степени открыто, все нагляднее, доступнее и очевиднее. Здесь мы прилично одеты, ездим на красивых машинах, работаем…
– Вы хотите сказать, что на воле мы можем «надевать маски», которые позволяют нам скрывать свое отнюдь не всегда чистое внутреннее «я», и никто ничего не заметит, а в тюрьме, где человек весь как на ладони, это сделать невозможно?
– В том-то и дело. В тюрьме все видно, там человек постоянно на виду. Причем такой, какой он есть на самом деле. 24 часа в сутки человек находится у всех перед глазами, все его достоинства и недостатки очевидны – ничего про себя не скроешь. Поэтому и нам они со всей ясностью видны в заключенных. Поэтому на вопрос «Какое общество представляется вам более справедливым – на свободе или в тюрьме?» – осужденные отвечают, что на зоне. Понимаете, эти люди не верят почти никому. И даже находясь в среде себе подобных, они не утрачивают подозрительности, потому что опасность может исходить отовсюду.
– Как вы оцениваете роль Церкви в преодолении этих проблем?
– На мой взгляд, именно тюремное служение священников, матушек, мирян способно вывести этих мужчин и женщин из сомнамбульного состояния. Чтобы они стали к чему-то стремиться, чтобы у них появилась цель и желание жить. Невозможно дать гарантию, что, выйдя на свободу, они больше ничего не совершат. Но, по крайне мере, уже будут знать, что такое грех, будут каяться. Где-то чуточку приглушат свое природное зло, не дадут проявиться ему в полной мере. Хотя бы так для начала.
Это золотой фонд священства и монашествующих – те, кто несет послушание в тюрьмах. Только голос их тих и скромен, подчас незаметен. Это своего рода великое тайное миссионерство. Другой вопрос, что у нас нет специальных программ по миссионерству, рассчитанных на целевую аудиторию. Что такое – прийти к закоренелым преступникам и начинать их учить жизни? Один сотрудник как-то сказал, что нужно читать заключенным Евангелие, и они все поймут, изменятся. Но я что-то сомневаюсь, будет ли этого достаточно. Вряд ли они сразу все поймут… Не поймут и не прослезятся.
Я родом из Ростовской области, там есть замечательные священники: протоиерей Тимофей, иереи Андрей и Алексий – они занимаются тюремным служением в Ростовской епархии. Как оценить их деятельность? Там нет красивых картинок, моментальной положительной статистики, потому что в этой сфере они не так давно. Но то, что практически ежедневно они приходят в следственный изолятор или колонию и работают с осужденным, – подвиг. Отец Андрей предложил недавно создать общий отряд верующих – чтобы заключенные разных вероисповеданий могли общаться. Думаю, это прекрасная идея.
У нас много замечательных примеров тюремного служения, помощи осужденным, о которых хотелось бы рассказать отдельно. Крайне интересна и поучительна в этом отношении удивительная история инокини Ф., которая меня просто потрясла. Но об этом мы поговорим в следующий раз.
Хорошо было бы разобраться где эта грань между христианством и навязыаемой многими умами философией.