Монастырь во имя преподобного Антония Великого в пустыне Сонора (штат Аризона, США)

Часть 1.

О послушаниях

Всякая работа в любой обители осуществляется с благословения настоятеля или лиц, им уполномоченных и поставленных заведовать различными монастырскими службами. Все разновидности работ в общежительном монастыре неслучайно называются послушаниями. Послушание – это не просто какая-то конкретная работа; при выполнении его ставится определенная духовная цель – отсечение своей воли ради выполнения воли Божией.

Зная это правило монашеской жизни, я попросил отца Серафима спросить у настоятеля отца Паисия, какое тот благословит мне послушание. И на следующий день меня определили помогать одному русскому послушнику, который приехал в монастырь три года назад из Омска и остался здесь насовсем.

Константин (так звали моего начальника) был в монастыре садовником и занимался, соответственно, всеми работами, связанными с этим послушанием: выращиванием цветов и других растений, поливом различных кустарников и деревьев, прополкой, посадкой, обрезкой и стрижкой кустов, а также уборкой мусора, покраской и многим другим. И все это под палящими лучами аризонского солнца при низкой влажности и высокой температуре.

В монастырском саду.

Ночная служба закончилась в 3:30, затем был легкий завтрак, и к 4:00 я прилег отдохнуть и набраться сил. Я думал, что просплю до обеда, который здесь бывает всегда в 11:30, но неожиданно для себя проснулся в 7:15 – абсолютно выспавшимся и полным сил. Заварил себе крепкого чаю, которого здесь оказалось в изобилии, и уже в 7:45 был у Костика на клумбах.

В первый день, чтобы спасти от перегрева и прямых солнечных лучей, Костик повез меня на пикапе марки «Форд» к своему ангару – очень большому и благоустроенному сооружению, располагавшемуся метрах в 500 от монастыря, среди оливковых и цитрусовых деревьев. Вокруг стояла сельхозтехника разных марок, размеров и предназначений. Я подивился такому обилию и спросил Костю:

– И это все твое?

– Нет, конечно же. Это монастырское, а я пользуюсь по мере надобности, – ответил он.

– А ты что, агроном по образованию?

– Нет. Здесь все освоил постепенно.

– И чем мы будем заниматься?

– Вот, – сказал он, – все очень просто, – и стал показывать, как надо пересаживать молодые неокрепшие росточки каких-то цветов в эти пластиковые горшочки. Я посмотрел, как он это делает, и проговорил:

– А нет ли у тебя какой-нибудь другой работы – менее деликатной? Видишь ли, мне еще ни разу не приходилось высаживать рассаду, да еще такую маленькую и хрупкую.

– Конечно, есть! Тут в ангаре полно всякой работы! Вот, например, можно очищать куски старой проводки от изоляции, чтобы осталась только чистая медная проволока. Потом мы сдадим ее в утиль-сырьё. Или вот еще, видишь, куча картонных коробок? Это ненужная упаковка от разных товаров. Ее надо плотно-плотно уложить вот в такие коробки и отправить на стеллажи – заполнить эти девять большущих отсеков. Надо набрать столько, чтобы нагрузить целую фуру этим картоном. За все это нам заплатят 200 долларов.

Я подумал: «200 баксов за такой объем работы – это круто! Думаю, у нас в России так мало не платят, ведь, чтобы один человек забил трейлер картоном, ему нужно месяц работать. Но это не Россия – богатая и бескрайняя. Это юго-запад Америки. Да! Здесь надо пахать и пахать, чтобы заработать копеечку честным трудом».

Похоже, Костик уже давно акклиматизировался и ему местная жара нипочём. Я заметил это по тому, что он очень редко пил воду. Здесь, при очень низкой влажности, существует определенное правило для тех, кто работает на открытом воздухе, а не в помещениях с кондиционерами: все работающие (братия монастыря, паломники, наемные рабочие) носят с собой что-то вроде термоса, объемом 2–3 литра, который наполнен холодной водой, иногда со льдом, и в обязательном порядке через каждые полчаса выпивают один-два стакана воды, чтобы не получить обезвоживания. Кстати, обезвоживание – очень неприятная штука, проявляющаяся сильными головными болями, тошнотой, головокружением и другими симптомами.

В первый же день я и не заметил, как схватил это самое «обезвоживание». Всего-навсего прошелся в полдень по пустыне до храма Илии пророка под палящими лучами солнца. Дикие головные боли, каких у меня никогда не было, начались ночью, часам к 22, и я даже испугался и подумал: «Ну вот, тут тебе и конец». Я стал молиться, чтобы Господь помиловал меня, грешного, и облегчил мои страдания или принял с покаянием мою грешную душу. Мне стало так одиноко, что я даже заплакал, потому что я здесь никого не знаю, никому не нужен и у меня такие ужасные головные боли. Но потом я набрался мужества и вышел погулять по ночному монастырю с Иисусовой молитвой на устах и сокрушением в сердце… И знаете, через пару часов мне полегчало, а после службы совсем хорошо стало. Я подумал: «Ну вот, покаялся, Господь смилостивился – и боль прошла. Как же хорошо-то!»

Мне потом объяснили, что голова болела из-за обезвоживания. А лечение очень простое: надо пить много воды. С тех пор я стал пить воду регулярно и в день выпивал по 3–3,5 литра воды совершенно спокойно. Обезвоживания больше не было. Наверное, Батмангхелидж (очень популярный сегодня автор книг о воде и обезвоживании организма) был бы очень доволен, ведь все его рекомендации здесь выполняются неукоснительно и аккуратно.

На другой день Костя проспал на час – ну, такое со всеми случается. Теперь была новая работа: Константин подстригал кусты с помощью бензинового кустореза, а я собирал граблями обрезки. А потом я помогал отцу Иоанну, сирийцу (он тоже недавно приехал), убирать мусор, скопившийся между рядами цитрусовых деревьев. Работали мы до обеда, который здесь бывает в одно и то же время – ровно в 11:30. Что для меня было необычно, но, как говорится, «в чужой монастырь со своим уставом не лезь». После обеда можно отдохнуть и набраться сил, а потом погулять. Для меня делали большое снисхождение, чтобы облегчить мое привыкание к местному климату, потому что понимали: я приехал совершенно из других условий (как белый медведь в Африку).

Вся братия и паломники, в том числе многочисленные паломницы и даже с маленькими детьми, вкушали простую монастырскую пищу в общей монастырской трапезной – по-английски «кузина». Пищу готовят повара из числа братии монастыря, а паломники помогают расставлять посуду, убирать после трапезы и т.д.

На другой день мы работали на плантации какого-то местного деревца, похожего на мимозу, которое называется здесь мерида (или марида). Это дерево издавна считали годными в пищу местные племена индейцев, так как его листья содержат очень много полезных веществ. Нашей задачей было срезать с деревца лишние веточки; они, впрочем, не выбрасывались, а аккуратно (чтобы ничего не пропало) связывались в пучки и складывались на повозку; ветки эти потом высушивались, и из них делалась мука для употребления в пищу. Но больше всего на этом послушании меня потрясло другое.

О. Никон за работой.

Отец Паисий руководил нашими работами на плантации этих деревьев. С ним вместе трудились трое русских (в их числе и ваш покорный слуга) и один сириец – иеромонах Иоаким из Бейрута. Работал я усердно, но при этом молчал, а молитву творил про себя. Вдруг подходит ко мне Костя и говорит:

– Отец Паисий спрашивает: почему ты не произносишь молитву Иисусову вслух, так, чтобы он слышал?

Я сначала опешил. Как так?! Я творю ее про себя, а, оказывается, тут ее надо произносить вслух! Почему, зачем? Но, похоже, мои смущения никого не волновали, и Костя попросил, чтобы я молился вслух и чем громче, тем лучше. Я прежде такого нигде не встречал и никогда не практиковал. Но это не значит, что я прав или что я больше всех понимаю в этом деле. И я принялся творить молитву вслух. И пока мы работали, каждый из нас молился вслух, но на своем языке. Отец Паисий – на греческом, небыстро и размеренно. «Кирие Иису Христэ, элейсон мэ», – слышалось мне на расстоянии, хотя отец Паисий творил молитву негромко. Костя произносил молитву скороговоркой, но тоже на греческом языке. (Он говорил мне потом: «Привыкать приходилось долго. Сначала получалось только по-русски, потом наполовину по-русски, наполовину по-гречески, и только года через полтора стала получаться вся молитва по-гречески».)

Я мог молиться только по-русски: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня». Сообщил об этом Косте, но он успокоил меня:

– Можно и по-русски. Главное, считает старец, чтобы произносить Иисусову молитву вслух как можно чаще и без перерыва. А когда удается читать молитву вслух целый трудовой день, то потом она сама творится даже во сне.

«Я так еще не пробовал, – подумалось мне. – Да и вообще у нас в России подобной практики нет совсем, но я буду делать так, как учит старец Ефрем. Я ему доверяю, ведь он ученик самого Иосифа Исихаста».

Итак, я стал произносить громко молитву Иисусову по-русски. Постепенно вошел во вкус, и молитва пошла быстрее. Затем я попробовал по-гречески, и тоже стало получаться. Ведь слова молитвы почти идентичны, кроме слов «Кирие» и «элейсон». А рядом со мной ту же молитву Иисусову произносил иеромонах-сириец на арабском языке. (Потом я подошел к отцу Иоакиму (его здесь по ошибке звали Иоанн или Янис), и он мне объяснил, как правильно читать ее по-арабски. Вот как это слышится: «Рабби Иесуо Массих, рхамни».) Он читал молитву вслух скороговоркой. Пятым был раб Божий Анатолий, который уже 20 лет живет в Америке, работает в какой-то фирме, но сюда приезжает уже не первый раз; он тоже творил молитву по-гречески.

Так мы работали, не разговаривая, до обеда, и каждый на своем языке молился Господу.

***

Поскольку здесь в пустыне сухо и жарко, то практикуется так называемое капельное орошение, когда под каждый кустик и дерево подводится пластиковая трубочка, на конце которой укреплен специальный пропускник – ирригатор, рассчитанный на определенное давление в системе и пропускающий определенное количество жидкости: 0,5 галлона, 1 галлон, 2 галлона и т.д. Вся система разборная. Основные магистральные трубы проложены в земле и подведены к цистернам с водой. Вода проходит через специальные программируемые моторы, которые перегоняют воду и создают давление в системе. Все очень хорошо рассчитано, так что определенные виды деревьев и растений получают строго определенное количество воды и в определенное время, которое задается на пультах управления.

На следующий день мы с Костиком искали и исправляли поломки в этой ирригационной системе. Поправили ирригаторы почти у всех цитрусовых деревьев, которых оказалось не так уж и много, затем прочистили центральный фильтр системы. Оказалось, что пластиковый колодец и ящик с фильтром облюбовала пустынная белка, нарыла там ходов, а сама куда-то скрылась. Спрашиваю:

– Костик, а ты ее видел?

– Не один раз. Такая серенькая. Да ты ее еще увидишь.

Костик включил систему полива в саду, показал, как менять ирригаторы, чинить разрывы трубок, и куда-то уехал, оставив меня одного. И тут начались искушения неопытного ирригатора. В нескольких местах были порваны трубочки, и из них хлестала вода метров на 7–8. Пришлось проявить сноровку, попотеть и изрядно промокнуть, пока я не научился менять ирригаторы, ставить переходники и устранять пробоины в трубочках. Наконец-то справившись с этой работой, весь мокрый, но счастливый, я доложил Костику, что устранил все проблемы в системе полива сада.

Вечереет здесь быстро, все-таки уже конец сентября: к 19 часам уже совсем темно. Братия расходятся по кельям, бабочки, птички и жучки прячутся на ночевку, ночь вступает в свои права и дневная жизнь сменяется на ночную. На промысел выходят ночные жители пустыни: шакалы, лисы, змеи и прочая, более мирная живность.

Пустынный заяц

В самый первый день моего приезда в обитель преподобного Антония Великого, сразу после литургии, где-то часов в 5 утра, я решил сходить к храму Илии пророка, чтобы оттуда, с высокой точки, полюбоваться на окрестности монастыря. Спать совершенно не хотелось, настроение было прекрасное, и я вышел за святые врата и направился к храму. На безоблачном небе догорали яркие звездочки, в воздухе чувствовалась некоторая прохлада, а на душе была какая-то особенная радость и предвкушение чего-то необычного оттого, что я вдруг оказался в настоящей пустыне за тридевять земель от своей Родины.

Пустынный заяц.

Я благополучно добрался до храма Илии пророка, подошел к металлическому кресту, который, как гигантский исполин, возвышался над всей округой, и, опершись на перила, стал осматривать окрестности монастыря. «Лепота!» – сказал бы Иван Васильевич, окажись он здесь. И действительно, передо мной открывалось величественное зрелище, достойное кисти художника. Заря набирала силу и захватила уже две трети неба, открывая взору великолепную панораму этой необычной пустыни. С юго-запада и северо-востока ее обрамляли живописные зубчатые горы, к западу от меня, как на ладони, лежал монастырь с прилегающими к нему рощами олив и садами цитрусовых, с куполами храмов и часовен, с высокой колокольней храма во имя Георгия Победоносца и прочими строениями. Отсюда хорошо было видно, что монастырь окружает пустыня, усеянная кактусами, и только к юго-западу, недалеко от владений монастыря, располагались какие-то строения – что-то вроде маленького поселка. Говорят, что старец благословляет греков покупать рядом с монастырем земли и селиться на них. Пустыня простиралась, на сколько хватало глаз, и лишь у самого горизонта виднелись цепочки огней проходящей по пустыне автотрассы.

Вдоволь насладившись красотами, я отправился в сторону зеленой оливковой рощи. И здесь, еще с дороги, опять увидел, но уже не одного, а целую ватагу пустынных аризонских зайцев. Теперь я смог их хорошо разглядеть. Это действительно уникальные создания. Во-первых, они худющие; во-вторых, короткошерстные; в-третьих, очень большие и очень быстрые, но далеко они не отбегают, а лишь на безопасное расстояние; в-четвертых, уши у них, наверное, во всю длину их туловища, стоят торчком и работают, как локаторы. Я подумал, что если замереть, как хамелеончик Ранго из одноименного мультфильма, и притвориться многоруким кактусом сагуаро, то зайцы в конце концов подойдут совсем близко. Однажды я так и сделал и чуть не схватил косого за уши. И какого деру он дал с испуга, это надо было видеть! Наверное, у них нюх слабоват, да и зрение не очень, а вот слух отменный.

Так что зайцы живут не только под ёлочками, но вполне комфортно чувствуют себя и под кактусами. Поэтому нашу знакомую с детства песенку про ёлочку можно переделать на местный манер:

«Трусишка зайка серенький под пальмою сидел;
Трусишка зайка серенький на кактусы глядел…»

О монастырской трапезе

Трапезная монастыря представляет собой большое и просторное помещение, в котором братия и паломники вкушают пищу два раза в день. К трапезной вплотную примыкает кухня, оснащенная современным кухонным оборудованием, и повара из числа братии готовят прекрасную еду, постную или скоромную, приправленную обильно непрестанной молитвой, которую они все произносят, по обычаю, вполголоса.

Трапезу не начинают, пока все не займут свои места. Братия и паломники обедают вместе и вкушают одну и ту же пищу. Перед началом трапезы настоятель дает сигнал в колокольчик, чтец читает молитву «Отче наш», после возгласа настоятеля благословляется трапеза, и все садятся и приступают к еде. По традиции афонских монастырей, соблюдаемой и в этой обители, перемен блюд нет, как это бывает в российских монастырях. Здесь все уже разложено на тарелках и стоит на столе, поэтому можно сказать, что русская трапеза более разнообразна, чем греческая, у нас больше разносолов и больше блюд.

На столе всегда стоят оливковое масло, виноградный уксус, соль, перец, вода в графине; по скоромным и праздничным дням ставится графинчик с вином собственного производства (обычно это сухое красное, но было и полусладкое белое вино); лежат фрукты (чаще всего апельсины или яблоки), в скоромные дни ставят также фету (козий или овечий сыр). Круглый год на столе маслины разных сортов, хлеб местной выпечки, нарезанные и почищенные свежие огурцы, нашинкованная свежая капуста, зеленый салат, иногда появляется виноград, арбузы или дыни по сезону. Чаще всего на трапезе можно видеть как основное блюдо вареные чечевицу или фасоль, иногда подают похлебку из каких-то трав или похлебку, ингредиенты которой знает только повар. Блюда греческой национальной кухни. Например, баклажаны, положенные на кусочек поджаренного хлеба, сверху посыпанные сыром, запекаются в духовке – очень вкусное блюдо. Или рис с креветками. На праздник иногда подают жареную рыбу. Часто на трапезе можно видеть яичницу-глазунью. Иногда местные повара готовили пиццу, естественно, без колбасы, но с грибами и сыром – было очень вкусно. Чаще всего то, что подают на обед, подают и на ужин. Морепродуктов я здесь не видел, кроме креветок, а вот картошку фри готовили несколько раз.

Насколько я понял, держать пищу в кельях совсем не полагается, поэтому вся братия обязательно в срок посещает обед и ужин. Днем можно себе заварить чай или кофе. Есть еще и какие-то местные травы для заварки из них чая, но надо знать, как это делать, чтобы было не во вред здоровью. Они горьковатые на вкус.

Первое время мне показалось, что пища здесь скудноватая, по сравнению с нашей российской, но это совсем не так. Голодным здесь никто не ходит, все сыты и довольны, и некоторые из братии подвизаются более других, ограничивая себя даже в той пище, какая подается на трапезе. При этом все трудятся, и никто не изнемогает от высокой температуры и низкой влажности. От размеренного графика церковных служб и физических работ большинство из монахов здесь сухие и энергичные. Тучных ни одного не встретил, хотя плотные были, но это скорее наследственная предрасположенность. Вообще братия здесь большие труженики, все, что есть в монастыре, начиная от храмов и кончая плантациями оливковых и цитрусовых деревьев, – все сделано их руками.

Закат в пустыне.

18:30 на улице уже сумерки (в Москве в это время – 5:30, скоро начнется братский молебен и братия пойдет в храм), пора ложиться спать, чтобы встать в 22:30 и начать новый день с молитвенного правила. Вообще к местному режиму привыкаешь довольно быстро, но вот потом, по приезде домой, мне, конечно же, пришлось заново перестраиваться, заново привыкать к другому режиму, а это довольно болезненно.

(Окончание следует.)