Об огненной воде Богоявления

Продолжается празднование Богоявления Господня. В течение 9 дней празднования, как и в самый день праздника, поется канон, который церковное предание приписывает Косме Маиумскому. Этот замечательный древний канон пронизан высоким троическим богословием и украшен удивительно емкими и яркими поэтическими образами, за которыми стоят древние и глубокие предания. Для их истолкования и рассказа о них потребовалась бы целая книга. В этом статье мы рассмотрим лишь один образ — огненную воду на Иордане.

Крещение Господне

Обратим внимание на ирмос 8-й песни Богоявленского канона в поэтическом переводе с греческого оригинала:

Тайну удивительную
Печь показала Вавилонская,
точившая росу.
Ибо должен был поток
Иорданский восприять
невещественный огонь
и покрыть Крещаемого
Плотию Создателя,
Его благословят народы
и превозносят во все веки[1].

Этот перевод несколько отличается от привычного церковнославянского текста, в силу того, что Элладская Церковь и восточные Патриархаты используют ныне другой греческий оригинальный текст.

Тайну преславную вавилонская показа пещь, истощившая росу, яко струями имяше невещественный огнь восприяти Иордан и объяти плотию крещаема Зиждителя, Егоже благословят людие и превозносят во вся веки[2].

Так или иначе, идея ясна: Вавилонская печь показала преславную тайну, ибо поток Иордана должен был воспринять невещественный огонь и покрыть Творца, Крещаемого во Плоти.

Данный ирмос построен на третьей главе книги Даниила, где рассказывается о мужественном исповедании веры в Единого Бога тремя юношами — Ананией, Азарией и Мисаилом — и об их чудесном спасении из огня.

Если быть точнее, ирмос построен на Песне трех отроков, (Дан. 3:52–88) (оттуда взят припев «благословят и превозносят»), а также на предшествующем ей 49-м стихе 3-й главы («Ангел Господень сошел с тем, кто были с Азарией в пещи и угасил пламя огня и сотворил среду пещи как дух росу точащий»)[3].

Что в данном ирмосе целесообразно выделить?

Во первых, мы видим четкую крещальную экзегезу: вавилонская пещь прообразует крещение — крещение огнем. С одной стороны, это естественно: в контексте праздника, а также в связи с тем, что песнь Трех отроков с раннехристианских времен входила в крещальное и в преданафоральное последование[4]. Следы крещального употребления данной песни до сих пор прослеживаются в паримийных чтениях Великой Субботы, которые заканчиваются ею. С другой стороны, ирмос — уже не песнь: в ирмосах разрабатывается либо евхаристическая экзегеза[5], либо тематика Воплощения[6], либо прославляется мученичество трех отроков[7].

Во-вторых, обратим особое внимание на слова: «Ибо должен был поток Иорданский восприять невещественный огонь (славянский текст “яко струя имяше невещественный огнь восприяти Иордана и объяти плотию крещаема Зиждителя”). Здесь явно ощущается представление об aqua ignita — огненной воде, о пламени на Иордане во время Крещения Спасителя.

Конечно, может возникнуть законный вопрос: «Зачем искать какие-то тонкости и сложности? Ведь Бог, по свидетельству Писания и учению Церкви, есть «огнь поядающий (Евр. 12:29, Втор. 4:24), и поэтому естественно Его именовать «невещественным огнем», особенно в связи с огнем вавилонской пещи.

Однако, в 8-м ирмосе нечто более конкретное, чем богословие о Боге, как об «огне поядающем». Здесь видно противопоставление двух чудес: печь источает росу, вода принимает огонь, пусть и невещественный.

Структурно это противопоставление, в котором подчеркивается Божественное всемогущество, вполне сопоставимо с ирмосом 8-й песни канона из Октоиха: «Из пламени преподобным росу источил еси, и праведного жертву водою попалил еси, вся бо твориши Христе, токмо еже хотети, Тя превозносим во вся веки». В данном ирмосе канона 6-го гласа структурно сопоставляются два противоположных чуда — спасение отроков из пламени росой и приятие через огонь жертву Илии, которая была изобильно полита водой (3 Цар., 18). Соответственно, в разбираемом нами Богоявленском ирмосе речь также идет о двух чудесах: соединении земного огня с небесной росой и земной воды с небесным огнем, а значит, «невещественный огнь» становится в данном контексте не природной характеристикой, а энергийной, и тогда говорится здесь о чуде схождения невещественного огня на воду Иордана в момент крещения.

Каков источник предания об этом чуде? Начнем с Запада.

A. Рукописная традиция Нового Завета

В двух латинских кодексах (один из них африканского происхождения и датируется IV веком[8], второй — VIII веком[9]), о крещении можно прочесть следующее: «И когда он крестился, свет неизмерный засиял от воды, так что убоялись все, кто пришли»[10]. Данное свидетельство очень ценно тем, что идет из африканских источников, что само по себе может нам предоставить определенную гарантию древности — не позднее рубежа II–III века, а также связь с Восточным Средиземноморьем.

Откуда могло прийти подобное чтение?

По свидетельству Епифания Саламинского (Против Ересей или Panarion, 30, 13) в Евангелии, употреблявшемся у эбионитов, сказано, что после Крещения Христа «тотчас великий свет (φως μεγα) осветил это место». Данная идиома — «великий свет» — совпадает с lumen ingens вышеприведенного чтения латинских кодексов. Значит ли это, что данное чтение попало в латинскую традицию из Евангелия эбионитов и вообще традиция «aqua ignita» связана с ними? Не будем торопиться: во-первых, эбионитская традиция слишком локальна, во-вторых, она рано подверглась изоляции как еретическая.

Как предполагают некоторые библеисты, африканская традиция связана с «Диатессароном» Татиана и, как мы увидим ниже, это место имеет в «Диатессароне» определенный отклик.

B. Свидетельства Oracula Sybillina

В числе так называемых иудео-христианских источников следует упомянуть Сивиллины Оракулы, которые создавались в первой половине II века, может быть — на рубеже I–II века .

Вот начало шестой главы Сивиллиных оракулов:

Сына Бессмертного Великого Досточтимого от души воспеваю,
Вышний Родитель Ему же престол передал восприяти,
до поры не Рожденному, Когда Он вдвойне поднялся по плоти,
волнами Омовенный реки Иордана, который несется
белоснежной стопою, волны влача. Он (Сын), выйдя (букв. «избежав») из огня,
Первый Бога увидит Сладостного явившегося Духом голубя на белых крыльях[11]

Перед нами картина Крещения Христа, Он «вдвойне» подымается по плоти, то есть физически и в смысле прославления. «Омывшись потоками Иордана» и «избегнув огня», в принципе, относятся к одному и тому же событию — Крещению. «Огня избежав» — явный намек на то, что Христос вышел из воды Иордана, ставшей огнем.

Вот еще одно свидетельство Сивиллиных оракулов — фрагмент, обращенный к Сыну и связанный с его крещением:

Тот, Кто Тебя, Слове, родил, Отец, и Дух, как птица явился,
Сильного возвестителя и очищенными водами, Слове,
Окропляя крещенье Твое, чрез него ж (т.е. крещение) ты из огня появился[12]

Эти свидетельства достойны внимания: как известно, христианские Сивиллины оракулы создавались в Египте с конца I до III века включительно, но 6-е слово, очевидно, было создано в I–II веке, и вероятно связано с традициями и преданиями иерусалимской общины.

C. Апокрифические и святоотеческие свидетельства

Писатель сочинения «De baptismo haereticorum», которое присутствует в творениях св. Киприана, но, по-видимому, ему не принадлежит, цитирует апокриф «Проповедь Петра», где говорится: «Когда крестился Христос, огнь был виден над водою (flamma visa ext super aquam). Апокриф Kerygma Petri, судя по всему, относится к первой половине II века и является ценным памятником раннехристианской традиции. Это свидетельство ценно тем, что перекликается с Сивиллиными оракулами — и в том, и в другом случае говорится об огне на воде.

Святой Юстин Философ в 88-й главе «Диалога с Трифоном Иудеем» говорит:

«Когда Иисус пришел к реке Иордану, где Иоанн крестил, и сошел в воду, то огонь (πυρ) возгорелся в Иордане, а когда Он вышел из воды, то Дух Святой как голубь слетел на Него, как написали апостолы Этого Самого Христа нашего»[13].

Последние слова заслуживают особого внимания: св. Юстин считает это апостольским преданием, причем преданием писаным. Откуда он мог его почерпнуть? Вероятно, его источник — вышеприведенная «Проповедь Петра», но есть еще одна возможность.

Речь идёт о Диатессароне (Diatessaron), то есть одно сводном Четверовангелии, составленном Татианом в середине — второй половине II века. Вероятно, Диатессарон был составлен после мученической кончины св. Юстина, но нет никаких оснований считать, что св. Юстин был не знаком с источниками Татиана, коль скоро Татиан был его учеником. Диатессарон дошел до нас фрагментарно. В сирийском переводе данного фрагмента нет, но сохранилось толкование св. Ефрема Сирина на Диатессарон в армянской версии, где присутствует следующее:

«Когда же по причине света, явившегося над водою, и гласа, ниспавшего с неба, узнал (диавол), что Христос низошел в воду. Как исполняющий нужды других, а не как нуждающийся явился к крещению»[14].

Подлинность авторства толкования — вне сомнений. К тому же данное место верифицируется следующим стихом из десятого гимна св. Ефрема на Крещение:

В Рождестве Его звезда светлая возсияла в воздухе.
В Крещении заблистал свет (nuhra) от воды.
В смерти Его солнце затмилось на тверди.
В страсти Его зашли с ним звезды.
В явлении явились с ним звезды[15].

Данное предание глубоко отразилось в сирийской традиции. Вот молитва на освящение воды в одном сирийском крещальном чине V века: «Возсияй на водах сих, Спасе, якоже возсиял еси на Иордане»[16].

Сходные места можно найти в гомилиях Нарсая (рубеж V–VI века), а также в гомилиях cвт. Прокла Константинопольского: для него Христос — «огонь, в воде Крещаемый» (pur en udati baptizomenon Procl)[17]. Однако, в памятниках VIII–IX века мы уже не находим следов подобного предания.

Из этого экскурса можно сделать следующие выводы:

1. Предание о том, что во время Крещения Христа на Иордане был виден огонь (или свет, что в принципе равнозначно), появилось в церковной письменности очень рано — не позднее первой половины II века. Оно присутствует в Диатессароне, Сивиллионых оракулах, Проповеди Петра, откуда распространяется по христианскому миру. Вероятно, это предание типологически связано с Пятидесятницей — с видением огненных языков, сошедших на апостолов.

2. Возможно, в Богоявленский канон это предание попало из сирийской традиции, для которой оно было весьма актуально в IV–VI веке. Однако вероятно и то, что оно является палестинским и является лишь продолжением той исходной традиции, которая дошла как до Запада, так и до Востока.

3. Этот величественный образ отражает духовное переживание той благодати, которая некогда осенила Иордан и всякий раз пронизывает воды при их освящении, свидетельствуя об огненном крещении, даруемом во Христе всему человечеству.