|
| 2 (15) сентября 1812 года. Вступление Наполеона в Москву. Пожар Москвы |
На годы управления строителя Феофилакта Сретенским монастырем пришлось тяжелое время Отечественной войны. 12 июня 1812 года Наполеон вступил в пределы нашего Отечества. 6 июля император Александр I отправил в Москву воззвание к первопрестольной столице и манифест о всеобщем ополчении, а в ночь с 11 на 12 июля сам прибыл в Москву, где находился шесть дней. В течение этого времени формировалось ополчение, собирались многочисленные пожертвования от разных слоев общества, решались важные государственные дела[2].
Все московское духовенство отозвалось помощью воинам. В июле 1812 года строитель Сретенского монастыря Феофилакт с братией пожертвовал на военные нужды 50 рублей[3].
6 августа горел и был оставлен Смоленск. Чудотворная Смоленская икона Богоматери была принесена в Москву и поставлена в Успенском соборе Московского Кремля.
Великое Бородинское сражение произошло 26 августа, на праздник Сретения Владимирской иконы Божией Матери. В тот день в Москве преосвященный Августин с двумя грузинскими архиереями обносил крестным ходом из Сретенского монастыря[4] Смоленскую икону Богоматери вместе с Иверской и Владимирской иконами вокруг Белого города, Китай-города и кремлевских стен, что напоминало времена нашествия Темир-Аксака на Москву, когда Владимирская икона была носима кругом столицы и когда Тамерлан бежал, никем не гонимый. От Сретенских ворот до Арбатских крестный ход шел между двух рядов обозов с ранеными и умирающими воинами, которые с «умилением крестились на утешительные для страдальцев знамения благочестия и принимали кропление святою водою»[5].
Войска Наполеона приближались к Москве. Преосвященный Августин желал вывести из Москвы все наиболее важное и отправлял в другие города, что только мог. Все церковное имущество Сретенского монастыря, по недостатку казенных подвод, было отправлено с купцами Капустиными в Казань. Сам же строитель обители Феофилакт с остальными вещами 1 сентября выехал в Коломну, а оттуда – во Владимир, и потом остановился в Спасо-Евфимиевом Суздальском монастыре[6].
У гражданского начальства было опасение возбудить в народе ропот вывозом некоторых святынь. Мощи преподобной Марии Египетской по распоряжению московского главнокомандующего запрещено было увозить, чтобы не произвести в москвичах ропота и уныния, потому что эта святыня непрерывно находилась на виду у народа в храме[7].
Решение фельдмаршала Кутузова сдать Москву Наполеону без боя было принято вечером 1 сентября на военном совете в подмосковной деревне Фили[8]. Вечером 2 сентября она была занята Наполеоном, и с того времени по 11 октября неприятель находился в Москве – рушил, грабил, убивал, осквернял святыни…
С самого вступления неприятеля в город начались пожары. Сперва загорелись москательные лавки и гостиный ряд в Китай-городе, потом вспыхнуло пламя в Балчуге и запылал в Земляном городе Каретный ряд. В ночь с 3 на 4 сентября огонь охватил большую часть столицы, достиг Кремля, загорелись конюшни близ дворца и Арсенальная башня. В продолжение трех суток в Москве сгорело три четверти от всего числа домов (из 9257 строений, считавшихся в Москве до неприятельского нашествия, сгорело 6496), большая часть церквей была разрушена, либо разграблена. За несколько дней город превратился в пустыню, усеянную грудами развалин, среди которых возвышались трубы обгоревших и сгоревших домов и немногие уцелевшие церкви[9].
Строитель Феофилакт писал, что за время пребывания французов в Москве в Сретенском монастыре неприятелями были расхищены во всех трех церквях серебряные оклады, венцы, евангелисты с Евангелий, с некоторых риз служебных ободраны гасы серебряные, а некоторая часть и совсем похищена, описная книга имуществу монастырскому со всеми делами и документами были истреблены. «Весь Сретенский монастырь по власти Божией от пожара уцелел и вреда ему по строению, кроме стекол, не произошло»[10].
Замечательно, что французы во время ограбления церкви неоднократно брали в руки серебряный ковчег с частицей мощей Марии Египетской и опять ставили его на свое место, так что он остался целым.
В Сретенском монастыре в то время оставалось несколько монахов, из которых был особенно бит казначей иеромонах Алексий, от которого неприятель хотел добиться, где хранится церковное имущество[11].
В «Походных записках русского офицера» мы находим свидетельства героического поведения московских священников в то время, в том числе и насельников Сретенского монастыря. Та мнаписано: «Церковь, охраняемая столь мужественными защитниками, доныне уцелела и свидетельствует каждому, что верность царям, вере и коренным добродетелям есть твердейший оплот против неравного могущества и бедствий, на землю посылаемых.
Священник Сретенского монастыря, известный примерною жизнью своей, не устрашился жестокостей иноплеменных. Верный своему государю и правилам совести, во всех молитвах своих возносил он к престолу Бога имя помазанника Его. Буонапарт, узнав о сем, послал к нему грозный приказ: исключить сие имя из церковных молитв и впредь упоминать в них Наполеона – императора Франции и прочих земель.
– Я присягал одному царю русскому, и не хочу знать никакого другого, – с твердостью сказал пастырь посланным, и продолжал с большим рвением молиться о здравии законного государя. Ему угрожают виселицею на Сретенском бульваре.
– Донесите Наполеону, – отвечал он исполнителям приказов его, – донесите ему, что под рукою палача буду еще молиться об Александре. Не страшна смерть тому, кто умирает за царя и веру.
К чести доносителей должно сказать, что они нашли ответ сей геройским, достойным даже французского народа, изобразили его таковым предводителю своему и оставили неколебимого священника исполнять долг его до самого побега великих легионов из Москвы»[12].
В церкви святого Николая Чудотворца во все это время совершалось иеромонахами богослужение.
24 октября строитель Феофилакт возвратился в монастырь и нашел, что святые храмы поруганы, повсюду наполнены нечистотою. Главная церковь служила лазаретом для русских раненых. Только зимняя церковь во имя святителя Николая уцелела, в ней вскорости и началось богослужение[13]. Архимандритские покои были частью разорены, кельи сожжены не были.
11 октября преосвященный Августин, получив известия о выходе неприятеля из Москвы, решил возвратиться к месту своего служения. 7 ноября он въехал в Москву, поселился в Сретенском монастыре и привез с собою из Черкизова святые иконы – Иверскую и Владимирскую[14]. В своем рапорте Священному Синоду он писал: «Как я возвращаю Москве чудотворные иконы Владимирской и Иверской Богоматери, то посему остановился я в Сретенском монастыре, который создан в память Сретения Владимирской Богоматери»[15].
«Московские ведомости» писали: «8 ноября, в праздник святого архистратига Михаила, преосвященный Августин перед литургией, внес обе чудотворные иконы в теплую церковь Сретенского монастыря и совершал молебное пение Божией Матери с коленопреклонением, после чего воспето было многолетие государю императору и всему императорскому его дому, Святейшему Синоду, синклиту и воинству. За этим отправляема была Божественная литургия и пет молебен по случаю тезоименитства благоверного государя, великого князя Михаила Павловича. Стечение народа при этом богослужении было многочисленное. Совершив этот первый священный долг в Сретенском монастыре, архиерей с духовенством, препровождаемый множеством народа, в тот же день пошел в Успенский собор»[16].
Постепенно происходило восстановление московских святынь. 10 ноября 1812 года преосвященный Августин, совершив литургию в Сретенском монастыре, читал от себя особую молитву со слезами, прерывавшими чтение ее, а потом перенес с крестным ходом Иверскую икону Богоматери в часовню у Воскресенских ворот и до поставления образа на прежнее место совершил водосвятие перед дверьми часовни, вокруг которой развалины строений и обгорелые стены домов покрыты были народом[17].
Из Сретенского монастыря Августин ездил в Вифанию для погребения митрополита Платона, скончавшегося 11 ноября[18].
19 ноября, во вторник, по случаю знаменитых побед, одержанных мужеством и храбростью наших войск при г. Красном (5 и 6 ноября), в Сретенском монастыре преосвященным Августином был совершен соборно благодарственный молебен. Перед его началом главнокомандующий Москвы граф Федор Васильевич Ростопчин читал донесение его императорскому величеству главнокомандующего армиями князя Голенищева-Кутузова об этих победах. Торжество сопровождалось пушечной пальбой из шести французских орудий и весь этот день был по всем церквям колокольный звон[19].
Освящением Белого города преосвященный Августин ознаменовал день рождения 12 декабря императора Александра I. «Московские ведомости» так описывали это торжество. «В девять часов утра в московском Сретенском, что в Белом городе, монастыре, начался благовест, в продолжении которого по данному прежде предписанию при многолюднейшем стечении народа собралось в этот монастырь все московское духовенство с крестами, с чудотворными Богородичными иконами – Иверскою, Владимирскою, Грузинскою и именуемою “Утоление печалей” – и также храмовыми иконами, взятыми из монастырей, состоящих в Белом городе. За этим непосредственно преосвященный Августин, епископ Дмитровский и кавалер, со знатнейшим духовенством совершил освящение соборной церкви Владимирской Богородицы в той Сретенской обители и антиминсов для других церквей. И когда по чиноположению был ход вокруг церкви, то перед его преосвященством, несшим на главе своей святые мощи для освящения антиминсов, строителем монастыря того, иеромонахом Феофилактом, несены были в серебряном позлащенном ковчеге святые мощи преподобной матери нашей Марии Египетской, почивающие в этой обители. А между тем все прочее духовенство отправилось в крестный ход по Белому городу двумя отделениями. Первое отделение пошло к Петровским, Тверским, Арбатским и Пречистенским воротам, а потом через Моховую и Кузнецкий мост на Сретенку, которою и возвратилось в вышеозначенный монастырь. Второе шествовало к Мясницким, Покровским и Яузским воротам, откуда, поворотив на Солянку и Лубянку, прибыло Сретенкою же в одно время с первым отделением обратно в вышеупомянутый монастырь. Между тем в монастыре этом совершалась Божественная литургия, перед окончанием которой проповедь говорил ставропигиального Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого монастыря архимандрит Мелхиседек. По совершении же Божественной службы, при всеобщем собрании духовенства и всех знаменитых особ из дворянства и купечества, главнокомандующий в Москве, господин генерал от инфантерии и кавалер граф Федор Васильевич Ростопчин читал воинские донесения о новых знаменитых победах, одержанных всероссийским воинством над врагом, прежде горделивом и страшном, а ныне со стыдом и страхом оставляющим пределы наши. После чего принесено было Господу Богу благодарственное молебствие и провозглашено многолетие его императорскому величеству и всему августейшему его дому с пушечною пальбою (из отбитых у неприятеля пушек, стоявших близ стен Сретенского монастыря) и колокольным звоном, который продолжался во весь тот день.
Господи Боже наш! Отче щедрот и Боже всякия утехи! Призри на молитву рабов Твоих, верных сынов Православныя Церкви Твоея; пролей в сердца их елей Божественного Твоего утешения, освяти их жительство благодатным твоим посещением; и сотвори, да никогда не прикоснется их скверна нечестия и безбожия»[20].
Продолжая заниматься делами, преосвященный Августин в январе переместился из Сретенского в Богоявленский монастырь, который заменял кафедру до открытия Архангельского собора.
Праздник Входа Иисуса Христа в Иерусалим ознаменован был торжественным перенесением чудотворной иконы Владимирской из Сретенского монастыря в Успенский собор[21].
Труды, понесенные строителем Сретенского монастыря Феофилактом, были отмечены преосвященным Августином. 23 июня 1813 года строитель Сретенского монастыря иеромонах Феофилакт был награжден набедренником, а 28 июля, «за усердие святой Церкви во время нашествия неприятеля», – наперсным крестом[22].
Храмовый праздник Сретенского монастыря в честь Владимирской иконы Богоматери в 1813 году был отмечен особым трогательным торжеством. «Московские ведомости» писали: «26 августа 1813 года, в день празднества Владимирской Божией Матери, чудотворная икона приносима была с крестным ходом из Успенского собора в Сретенский монастырь, где совершал Божественную литургию преосвященный Августин, епископ Дмитровский, викарий Московский и кавалер, в присутствии его сиятельства господина главнокомандующего в Москве и кавалера графа Феодора Васильевича Ростопчина, знатных особ обоего пола и многочисленного собрания разного звания людей. По окончании, его преосвященство сказал трогательное слово на случай годичного поминовения убиенных воинов на славном Бородинском сражении»[23].
«Смерть есть общий всех человеков жребий. Но умереть за веру, за царя, за Отечество, есть подвиг, исполненный бессмертия и славы. Герой, вооружающийся для защищения святыни, им почитаемой, ради спасения соплеменных своих, любезен и велик пред очами Божиими и человеческими, и память его во благословениях.
Какая брань может сравниться с тою ужасною бранью, которая в сей день российских воинов покрыла славою на полях Бородинских? Гордый и ненасытимый завоеватель кровавый меч свой внес уже во внутренность Отечества нашего, уже разрушил древнюю твердыню, уже достиг пределов той счастливой области, где возносит златые верхи свои первопрестольная, величественная, священная столица Российской державы. Восхищенный успехами, он воскликнул: “Еще шаг – и Москва падет к ногам нашим!”
Но что же? Поседевший в бранях вождь противопоставляет ему твердыню крепче меди и мрамора; противопоставляет ему собственную опытность, благоразумие и мужество; противопоставляет верность и храбрость воинов, им предводительствуемых.
Засверкали мечи, загремели громы, восколебался воздух, потряслись сердца гор: “и крепкая Моавля прият трепет”.Самый враг, который заставляет все трепетать перед собою, вострепетал; и неустрашимый устрашился, и непобедимый отчаялся в победе. Вселенная, взирая на это кровавое позорище, познала могущество и храбрость россов: гадая, она сказала в сердце своем: рано ли, поздно ли кроткий Давид победит гордого Голиафа.
Поля Бородинские! Откуда бесчисленные холмы эти, которые доселе не покрывали вас? Не могилы ли это избиенных врагов, стремившихся разрушить Российское царство и под развалинами его погребсти блаженство наше? Чем наполнены пространные недра ваши? Не костями ли нечестивых злодеев, хотевших истребить веру отцов наших? “Тьмы тем падоша иноплеменных, и сокрушишася оружия бранная”.
Но ах! В том славном для воинства нашего сражении сколь великие потери претерпели мы сами? Сколько погибло опытных и мощных воинов? Сколько благородного дворянства еще во цвете юности, подобно нежной розе, увяло от громов этой кровопролитной брани? Сколько пало или уязвлено искусных и мужественных вождей? Храбрый Багратион! И твои геройские подвиги кончились на полях Бородинских!
Православные воины, положившие живот свой за веру, за царя, за Отечество! Какими похвальными венцами увяжем вас? Какие почести воздадим бессмертным подвигам вашим? Какую жертву благодарения и признательности принесем вам?
Защитники Церкви и Отечества, “возлюбленнии и прекраснии, неразлучни” в вере и верности, “благолепни в животе своем, и в смерти своей не разлучистеся, паче орлов легцы, и паче львов крепцы”. Так пали они от ударов врага, но глас крови их, как глас крови Авелевой возопил от земли, умоляя Господа сил об отмщении. Так их пламенное рвение и мужество не увенчались желанным успехом, и сын нечестия пленил столицу: с огнем и мечем вошел в достояние Господне и осквернил храм святой Его. Но силы его уже были ослаблены, лук преломлен, щит сокрушен. Пораженные им положили начало того ужасного поражения, которое ожидало его самого. Среди пламени пожиравшего город этот, смущаемый страхом, терзаемый злобою, он как Каин трясся и трепетал. Наконец гонимый свыше, предался постыдному бегству – и воины его, колесницы погрязли в пучинах снежных. “Кто Бог велий, яко Бог наш? Ты еси Бог творяй чудеса!”
И так много потеряло Отечество в битве этой, но можно ли оценить то, что приобрело? Этою жесткою битвою спасена целость государства, сохранено величие и слава народа, возвращена безопасность и тишина, и гордый фараон познал, что россияне есть народ избранный – люди Божии, и Россия есть страна покровительствуемая небом.
Сколько бы ни велики потери наши, утешимся, прекратим стенания, отрем слезы! Но ах! Нежная супруга! Где отец милых детей твоих? Он не возвратился еще с полей Бородинских. Он – там. И дети твои – сироты. Прижми, прижми их к сердцу своему, ороси слезами. Он – там. Да почиет с миром почтенный прах его! Ты разлучилась с ним навеки, но любовь его к тебе и детям перешла с ним в вечность. Небесный Отец будет отцом сирот твоих и утешителем тебе самой. Отец Отечества, помазанник Господень призрит на вас оком своей всеобъемлющей благости и милостями своими усладит горести ваши. Сердобольные родители! И ваш сын пал среди кровавой брани. Оплачьте его, но, вместе, и утешьтесь тою верою, в которой вы сами наставляли и утверждали его и словом и примером. Он убит еще в цвете юности, но он довольно жил для Отечества, довольно для чести своей и вашей. Он не достиг высоких и знаменитых почестей, но венец страдальческий уготован ему на небесах. Он не наследует достояния вашего, но получит наследие Иисуса Христа. Святая Церковь не престанет молить Господа как о нем, так и о всех сподвижниках его. Да воздаст Он им за временные труды и язвы живот вечный и блага вечная, да прольет им источники блаженства небесного и увенчает славою у Себя Самого.
Земля отечественная! Храни в недрах своих любезные останки поборников и спасителей Отечества, не отяготи собою праха их; вместо росы и дождя окропят тебя благодарные слезы сынов российских. Зеленей и цвети до того великого и просвещенного дня, когда воссияет заря вечности, когда солнце правды оживотворит вся сущая во гробех»[24].
«Потом, – писали “Московские ведомости”, – преосвященный Августин совершил всем собором в Сретенской обители в память падших за веру и Отечество панихиду. Не только плакали все присутствовавшие при этом торжественном поминовении храбрых воинов, положивших жизнью своею первоначальное основание поражению врага, но сам преосвященный и все духовенство, совершая печальную церемонию, прерывали служение, быв не в силах удержать стремление текущих слез. И, вместе с тем, все наслаждались радостью, сравнивая настоящее положение с протекшим, видя из пепла и развалин гордо воздымающиеся здания первопрестольного града и зная, что большая часть народов европейских, шедших с врагом России на покорение Отечества нашего, отпали от него и, присоединясь к великому народу российскому, текут под кротким скипетром августейшего монарха нашего на истребление врагов из пределов государств своих»[25].
Строитель Сретенского монастыря Феофилакт принимал деятельное участие в восстановлении порушенных святынь столицы. С 24 июня 1814 года он имел смотрение за работами по возобновлению Ивановской колокольни[26]. С 27 июня по 13 июля, в связи с болезнью Чудовского наместника иеромонаха Константина, пребывал в Чудовом монастыре[27]. Потом с 13 июля отвечал за поправку комнат в лаврской академии, в особенности за постройку в Вифанской семинарии.
16 января 1815 года иеромонах Феофилакт был назначен наместником Чудова монастыря. 12 февраля 1815 года произведен в игумены Угрешского монастыря с оставлением за ним и должности наместника Чудова монастыря.
30 августа 1816 года «за отличное усердие, оказанное им при восстановлении духовной части в Москве после нашествия неприятельского», как написано в высочайшем рескрипте на имя отца игумена, всемилостивейше пожалован кавалером ордена святой Анны 2-й степени.
В следующие годы находился он комиссионером: 1) при наружном возобновлении Покровского Василия Блаженного собора (1817); 2) при золочении главы на Ивановской колокольне и переливке Большого Успенского колокола (1817–1818); 3) при постройке домов в бывшем Крестовоздвиженском монастыре для соборян Успенского собора (с 17 августа 1816 года); 4) при постройке домов в бывшем Георгиевском монастыре для соборян Благовещенского и Архангельского соборов (1818–1820); 5) при бывшем Ивановском монастыре для помещения служителей духовной типографии (1817).
Под его же наблюдением производились постройки в Ново-Иерусалимском монастыре (1819–1820) и в духовной консистории (1821). По случаю крещения в Чудовом монастыре великого князя Александра Николаевича, впоследствии государя императора, 5 мая 1818 года, в тот же день высочайше пожалован, как наместник Чудова монастыря, наперсным бриллиантовым крестом, украшенным аметистами.
В июне 1819 года произведен в архимандрита Дмитровского Борисоглебского монастыря. 24 февраля 1822 года перемещен в Златоустов монастырь. 13 сентября – в Данилов. И в том же году избран директором Московского Библейского общества (с 1819 года он был казначеем Библейского общества, и эта должность оставлена за ним при избрании директором).
29 апреля 1831 года по его прошению он уволен от управления монастырем на 61-м году от рождения и послан в жительство в Пешношский монастырь, где он давал монашеские обеты.
Скончался архимандрит Феофилакт в 1842 году[28].
