Уже больше десяти лет Димитрий и Алики Христопулос держат в своей деревеньке близ города Янина маленькую частную школу по обучению английскому языку. Преподаванием занимается сам Димитрий, занятия у него часто затягиваются допоздна.
В прошлом году мы сидели как-то вечером у них в гостиной, неторопливо беседуя о церковной жизни в Греции, о духовной жизни их семьи, и, слушая их, я вдруг поняла, что в этом непринужденном разговоре звучит история их христианского пути, своеобразная хроника развития православной семьи. На следующий день мы собрались в тот же час и начали записывать их историю на магнитофон. В то время Марианне было 17 лет, Фотини — 15, Варваре — 13, Георгию — 8.
I
— Димитрий, Алики, расскажите, пожалуйста, о себе. Насколько я знаю, вы оба провели годы юности за границей.
Димитрий: Да, мои родители эмигранты, в 1962 г. они уехали в Австралию. Я тогда был ребенком. В двадцать один год я отправился учиться в Канаду, поступил там в Университет. В общем, я вырос и сформировался как личность в англоязычном мире. От тех лет у меня остались незабываемые впечатления. Мы с Алики поженились в 1979 г., а два года спустя вернулись в Грецию. Я был в то время немного романтиком, но, приехав сюда, вскоре решил, что Греция — это совершенно не то, что мне нужно. Мне подходила более организованная страна, что-то типа Америки, ведь живя в Греции, со многим приходится мириться, принимать как неизбежное то, что счел бы недопустимым в какой-нибудь другой стране. И все же мы остались. Господь послал мне великую милость – привел к осознанию наших корней, к Православию.
Алики: Я родилась в Греции. Когда мне было девять лет, из Канады приехал отец (он эмигрировал туда еще раньше) и увез меня с собой. В Канаде я прожила одиннадцать лет, выучилась на медсестру. Все эти годы мечтала вернуться в Грецию, и после замужества эта мечта сбылась, — мы переехали сюда.
— Здесь у вас очень скоро родились дети. Как вы учили их чувствовать присутствие Бога?
Алики: Я им говорила, что каждое утро, встав с постели, нужно поблагодарить Бога за то, что проснулся здоровым, за обедом поблагодарить Бога за еду, а вечером — за прожитый день.
Димитрий: Хотел бы добавить, что начали мы с приучения самих себя к регулярной молитве, ведь у нас не было в этом никакого опыта. Постепенно мы открывали для себя веру и начинали понимать, что Бог — живой, он всегда с нами, и мы можем ощутить Его присутствие в молитве. Мы молились, стоя перед иконами, и дети это видели с самого раннего возраста. Они воспринимали это как нечто естественное и необходимое, подходили и вставали вместе с нами на молитву. Молились мы подолгу, так что если им хотелось подвигаться, побегать или вообще уйти, мы не возражали. Главное, что мы сами неизменно и последовательно исполняли молитвенное правило, и они это знали и воспринимали как само собой разумеющееся.
— Девочки, Георгий, а вы что-нибудь помните?
Фотини: Помню, когда мы возвращались из гостей, родители каждый раз вслух молились, прямо в машине. И дома молились. Мы все слышали, запоминали молитвы и песнопения. Их пример на нас действовал лучше всяких слов.
Димитрий: Конечно, в Греции молятся не только дома. В сельской местности молитвы читают даже в школе. Каждое утро учитель просит кого-нибудь из учеников выйти вперед и прочесть молитву, обычно простую, вроде “Отче наш”. Бедному Георгию часто приходится это делать, отдуваться за всех, — одноклассники-то знают, что у него в семье все молятся.
Марианна: В средней школе то же самое, во всех классах. Почти в каждой государственной школе уроки начинаются с молитвы.
— Это замечательно. Алики, а как Вы считаете, когда начинается молитва? Может быть, еще до рождения?
Алики: Думаю, да. Мама просит у Господа помощи, и ребенок, находясь у нее внутри, как и сама ее душа, чувствует действие молитвы.
Димитрий: Я помню, как молилась моя мать. Я тогда был еще совсем маленький. Молитвы у нее были простые — “Отче наш”, короткие молитовки святым. Помню, меня ее молитва удивляла и сильно привлекала. Мне кажется, маленькие дети, даже если они не понимают слов, да и еще в утробе матери, ощущают действие молитвы. В Православии для того, чтобы молиться, не обязательно иметь церковного или богословского образования. Я точно знаю, что в юности, в путешествиях и в более поздние годы меня защищала и хранила молитва матери — до тех пор, пока я сам не пришел к Православию. Она интуитивно чувствовала, что если молиться, то все будет хорошо.
Алики: Хочу еще сказать о молитве. Когда мы учимся молиться, подлинная молитва не умещается в словах. То, что хочет выразить душа, важнее и сильнее слов, смысл которых человеку еще не совсем понятен.
Марианна: Мы ездим по монастырям и видим монахинь, которые молятся с пониманием и верой, и в таком окружении нам самим легче молиться. На нас влияет молитвенная атмосфера.
— Бывает ли у вас совместная семейная молитва?
Димитрий: Да, мы каждый вечер вместе вычитываем вечерню. В субботние и воскресные вечера во что бы то ни стало стараемся быть вместе. Эти прекрасные мгновения очень много значат в нашей жизни. Перед едой каждый раз молимся вместе. Стараемся не есть поодиночке, никогда. Вместе молимся в храме, теперь у детей это уже стало привычкой, вошло, как говорится, в кровь и в плоть. Помолившись всей семьей, мы выходим из храма в приподнятом состоянии духа, на душе такой мир, что всем нам ясно — молитва не была тщетной.
— Алики, помню, когда я была у вас в прошлый раз, и мы спускались на машине с горы, Вы прочли про себя наизусть всю вечернюю службу. Вы, наверное, почти все службы знаете, кроме изменяемых частей, и прочесть их наизусть для Вас не составляет труда.
Алики: Да, я и из дома-то без молитвы почти никогда не
выхожу. Если выезжать приходится очень рано, читаю молитвы
за рулем. Для меня главное — не проявлять
неблагодарности.
Это, на мой взгляд, очень важно. Я как мать обязана
молиться не просто за детей, но еще как бы и от их лица,
ведь у меня времени больше, чем у них — они-то ходят
в школу, учатся. Они, может быть, еще не чувствуют, как
это важно, как необходимо в течение дня благодарить Бога,
и я это делаю за них. Но мы не только за свою семью
молимся, а за всех православных и даже неправославных,
тех, кто сам не умеет молиться. Я уверена, что до того,
как я сознательно стала православной, за меня многие так
молились, и теперь мой долг поступать так же. Может быть,
еще не пришло их время уверовать, и до того, как они сами
начнут молиться, это за них должны делать мы.
Марианна: Когда мы ездили в монастырь, еще маленькими детьми, мы видели, как сестры, работая, пели наизусть Акафист. Мы записали его на магнитофон и слушали, пока не выучили весь.
Алики: Запоминать службу — это все равно, что постоянно помнить о Боге. Можно, например, помолиться: “Господи, помилуй!” за человека, который сейчас далеко и нуждается в помощи, а ты к нему не можешь поехать. Господь знает, что лучше для его души. Я могу ошибиться, а Бог не ошибается.
Димитрий: Я не сразу пришел к осознанию того, о чем говорит сейчас Алики. Поначалу молился только о себе, отчаянно пытался найти Бога в своей жизни. Впервые поняв, что Бог существует, я просил у Него милости только для себя. Со временем же стал чувствовать, что и за других нужно молиться. Недостаточно просить только за себя, от этого в жизни возникает пустота. Теперь у меня есть потребность назвать в молитве имена всех, кого знаю, потому что я хочу, чтобы в Раю мы были все вместе. Не могу себе представить, что я, скажем, буду в Раю, а Вы — нет.
Алики: Еще мне кажется, что каждое утро нужно молиться святому, чью память празднует в этот день Церковь, ведь он любил Господа сильнее, чем мы, отдал за Него жизнь. Надо просить у святых молитв, чтобы Бог даровал нам благодать любить Его так же сильно, как они.
Димитрий: У молитвы есть еще одна сторона — молясь,
начинаешь понимать, что в душе постоянно идет духовная
борьба. Хочешь встать перед иконами на молитву, —
налетают помыслы, стараясь оторвать тебя от молитвы,
увести в сторону. Вот, например, в последний год я стал по
утрам читать Акафист Богородице, не пропуская ни дня.
Иногда помыслы отговаривают меня: “У тебя сейчас нет
времени”, а я все равно себя принуждаю, и вот тут-то
и начинается борьба. Меня обычно очень интересуют
программы новостей, но теперь по вечерам я говорю себе:
“Зачем тратить целый час на просмотр новостей? Если
случится что-то действительно важное, все равно завтра
узнаю. Почему бы вместо этого не отправиться в 21:00 в
иконный уголок и не вычитать вечерню? Почему бы не встать
чуть пораньше и не прочесть утренние молитвы?” Мне
пришлось чем-то пожертвовать, изменить весь свой образ
жизни, чтобы в ней нашлось место молитве. Но и выбора-то,
собственно, никакого нет, — что за выбор между
вечностью и пустотой?
Кроме того, оказалось, что, привыкнув к такой дисциплине,
я начал получать удовольствие и радость от молитвы. Но
пока полезные привычки формировались, борьба была тяжелой.
Алики: Бог очень добр ко мне, ведь многим людям с утра приходится идти на работу, а мне он дал возможность оставаться дома. Я всего несколько часов в день занята работой в нашей маленькой школе. Я чувствую большую ответственность за то, как провожу данное мне свободное время. Если я не буду Бога благодарить, не буду молиться святому каждого дня и просить Господа за ближних, за тех, с кем лично знакома, у кого есть какие-то проблемы, мне не будет оправдания. Бог дал мне такую возможность, и использовать ее нужно правильно.
Фотини: Однажды Варвара пожаловалась одной из своих любимых монахинь: “Ах, сестричка, я бы так хотела почаще беседовать с тобой, но так далеко от тебя живу!” И монахиня ответила: “А ты за меня молись. Давай каждый вечер ровно в десять часов молится друг за друга и так поддерживать общение”. Варвара за нее долго молилась.
— Варвара, что получалось из этого?
Варвара: Получалось все прекрасно. Я ее часто вижу во сне.
— Я знаю, что у вас общий духовный отец, о. Панкратий. Какую роль он играет в жизни вашей семьи?
Димитрий: “Обращение” мое произошло, когда мне
было около тридцати лет, от разбитого сердца. Я пришел в
храм, смотрю — там два или три священника. Подхожу к
одному из них, говорю: “Я хочу исповедаться”.
Он посмотрел мне в глаза и сказал: “Знаете, это ведь
не психологический сеанс, не философская беседа, не
дискуссия”, словно зная, что все это было у меня в
прошлом. — “Это таинство”. Я ответил:
“Что бы это ни было, мне нужно исповедаться”.
После службы мы проговорили почти три часа. Я выговорился,
открыл ему все свое сердце. С тех пор он мой духовный
отец. Что-то в нем было, какое-то внутреннее качество, что
привлекло меня тогда и к таинству и к нему самому. С ним я
не только получил знания об основах духовной жизни, но и
вскоре стал отдавать себе отчет в том, насколько
необходимо мне очищение в таинстве исповеди. Не раз я
выходил из храма после исповеди, будто летел на крыльях,
на душе было легко-легко. Я знаю — духовного отца
мне дал Господь.
Понятно, что вопросы я ему задавал не только
непосредственно о религии, но при необходимости и о том,
как поступить, какое решение принять. Помню, один мой друг
спросил: “Зачем тебе без конца с ним советоваться? А
на то, чтобы развязать шнурки на ботинках, ты тоже берешь
у него благословение?” И я ответил: “Да, и на
это буду просить благословение, если сочту, что это может
повредить моей душе”.
Духовный отец играет такую большую роль в моей жизни
потому, что с ним я ощущаю потребность знать, какова воля
Божия обо мне и что представляет собой моя душа, что
таится в ее сокровенных глубинах. Эта потребность не
позволяет развиваться эгоизму, в котором корень всех наших
проблем.
— А вам, дети, нужен духовный отец? Или вы считаете, что это необходимо только взрослым?
Варвара: Я думаю, для нас очень важно иметь духовного отца. Он дает нам советы в духовной жизни. Хорошо, когда у всей семьи один духовный отец: он всех нас знает, понимает, как мы живем, и ему легко направлять и вести нас.
Фотини: Мне было так радостно, когда я начала приходить на исповедь к о. Панкратию. После исповеди я чувствовала, что из меня ушло что-то плохое. Мне нужен духовный отец не только потому, что в духовной жизни я обязана его иметь, но и потому, что его благословляет Бог. Иногда даже мама с папой могут ошибаться, а в нем по благодати рукоположения действует Святой Дух. Я верю, что он говорит мне то, что хочет сказать Бог. К тому же о некоторых вещах мне легче говорить с ним, а не с родителями.
Марианна: Никто из нас никогда не ходил на исповедь потому, что так велели старшие. Когда нам нужно было исповедаться, мы это чувствовали, говорили родителям и шли. Конечно, мы видели, как родители ходят на исповедь, они нам объясняли, как это важно. Но исповедаться мы шли, потому что сами хотели, а не по обязанности.
Варвара: О. Панкратий — наш духовный отец, мы его очень любим, он для нас как член нашей семьи. Мы его зовем “дедушка”.
Георгий: (шепчет что-то по-гречески на ухо сестре).
Варвара: Георгий говорит, что захотел в первый раз исповедаться, когда был еще совсем маленьким.
Алики: Когда Георгий был совсем крошкой, может, даже в три года, он, бывало, зайдет в алтарь и говорит о. Панкратию: “Я хотел бы сейчас исповедаться”.
(Все смеются)
Димитрий: Иногда он подходил к телефону и говорил: “Я хочу исповедаться, у меня внутри плохое чувство”. О. Панкратий, рассмеявшись, отпускал ему грехи.
Варвара (Георгий что-то еще шепчет ей): Георгий говорит, что все плохое, что он сделал, уходит. От исповеди у него проходит грусть.
— Как и у всех нас, Георгий. Димитрий, Алики, у вашей семьи общий духовник. Его советы детям когда-либо расходились с вашим мнением о том, что для них хорошо и правильно?
Алики: О. Панкратий обычно говорит так: “В Библии сказано, что в твоем случае следует поступать так-то и так-то”. Никогда он не скажет: “Делай так и только так”, всегда дает нам самим принять решение.
Димитрий: Когда я впервые пришел в Церковь, в душе у меня был такой вакуум, что я все его слова принимал с доверием, они проникали мне глубоко в душу. Я готов был полностью довериться ему, и потому все так хорошо получилось. До того я во всем применял логику, все делал по своей воле, которая уводила меня с правильного пути. Но когда я стал слушаться его, Господь увидел мое стремление и помог мне. Все начало потихоньку выправляться, ни разу у меня не появилось чувство страха или дискомфорта. Конечно, мне очень повезло, что я сразу попал к такому священнику. Часто людям приходится долго искать, ходить к разным духовникам, пока не найдется тот, кто принесет душе утешение.
— С о. Панкратием вы уже двадцать лет. Это большая удача, верно?
Алики: Сейчас у нас нет возможности с ним видеться. В прошлом году он уехал на Афон, чтобы принять там монашество. Но он по-прежнему наш духовный отец, мы очень часто звоним ему.
— Что вы посоветуете людям, ищущим духовного отца?
Алики: В Библии сказано: “Ищите и обрящете”.
Димитрий: Да, так оно и есть. Может быть, придется
поездить, но духовный отец все равно найдется. Сестра
Гаврилия, духовная дочь матушки Гаврилии, жившей в Индии
среди прокаженных, рассказывала нам, что матушка Гаврилия
долго искала, кому ей исповедаться. Бог всегда почтит
такие усилия. Когда я приезжаю на Афон, монахи там
говорят: “Да, от Янины-то наш монастырь далеко, но
твои шаги считают ангелы. Чем труднее сюда добраться, тем
большая награда тебя здесь ждет”. И в Америке то же
самое. Если найдется хороший духовник в Сан-Франциско или
в Нью-Йорке, и человек добирается до него на самолете, его
усилия будут вознаграждены больше, чем если бы этот
духовник жил по соседству, как у нас все эти двадцать лет
о. Панкратий.
Узнав, что где-то есть врач, который лечит от рака,
больные готовы ехать к нему хоть на край Земли. А духовный
отец исцеляет нас даже от больших напастей, чем рак.
Поэтому общепринятое представление о том, что духовного
отца найти очень сложно, истинно только в определенной
мере, до какого-то предела.
Исповедь для православного — краеугольный камень всей его жизни. Без исповеди мы не можем приступать к Чаше Господней. Как принимать Господа в жилище, полном следов присутствия лукавого? Такая попытка в духовной жизни обречена на провал. К тому же, это просто предательство. Да и вообще, исповедь — залог радости и счастья.
Настоятель одного из святогорских монастырей как-то сказал мне, что каждый грех загрязняет душу в прямом смысле, ощутимым образом. Лукавый считает это грязное пятно своей “завоеванной территорией”, на которую у него есть все права и с которой он получает доступ в нашу душу. А уж где лукавый, там и страх, и гнев, и тоска. Исповедь — это “пылесос” или “стиральная машинка” для души. Она очищает в душе все зараженные зоны, и душа снова может принимать Господа, а где Господь — там радость, там нет страха, нет печали, а только мир, надежда, любовь, свет.
— Да, это правда. Теперь другой вопрос. Как вы справляетесь с повседневными обязанностями православных христиан? Многим семьям трудно, к примеру, соблюдать посты, особенно если дети ходят в школу, а родители — как вы — вынуждены часами работать. Как у вас это получается?
Алики: Если у нас возникают трудности, спрашиваем совета у духовного отца и делаем, как он говорит. К тому же, я тут и сама могу многое сделать. Если детям трудно без сладкого, могу, например, испечь торт без яиц и молока, дать им фруктов или сока. У нашей семьи тут никаких проблем нет.
Фотини: Лично я думаю, что это дело привычки. Я понимаю, что мы придерживаемся православной традиции, и не считаю, что, соблюдая пост, совершаю нечто выдающееся или чего-то очень важного лишаюсь.
Марианна: Наш духовник помог нам понять, что воздержание делает нас сильнее, что от него мы закалимся, как герои. Это называется победа над собой. Конечно, если что-то случается, и мы не можем поститься, мама обычно об этом знает.
Фотини: Например, сейчас мы не так строго постимся, потому что готовимся к экзаменам.
Марианна: В Греции подготовка к выпускным экзаменам начинается за несколько лет до окончания школы. Занятия проводятся в специальной школе по 4-5 часов после основных школьных занятий, а по субботам — круглый год. А когда да экзаменов остаются считанные месяцы, приходится засиживаться за книгами заполночь.
Алики: Сейчас от детей в школе требуют невозможного. Если они хотят поступить в Университет, нормальной жизни у них уже быть не может.
Димитрий: Пост — это как молитва, родители и тут должны подавать личный пример. В Греции есть сказка как раз на эту тему. У одного царя родился сын, и когда ему исполнилось шесть лет, царь пригласил для его воспитания философа. Но философ сказал: “Уже слишком поздно”. Для второго сына воспитателя пригласили уже в шесть месяцев. Но философ опять сказал: “Уже слишком поздно”. Для третьего сына философа позвали в тот день, когда он родился. И снова царь услышал: “Уже слишком поздно”. “Скажи, а когда же надо было тебя позвать?” — спросил царь. И философ ответил: “Ты должен был позвать меня тогда, когда сам был ребенком”. Суть этой сказки в том, что сначала нужно воспитать и приучить к дисциплине себя, а потом уже своих детей. Любовь требует жертвенного отношения, и как любить Господа, не принося никаких жертв?
Нужно говорить с ребенком о посте, объяснять, почему дни поста — особые. К тому же, пост — это ведь не только воздержание в пище. Во время поста надо меньше разговаривать и больше молиться, иначе тело, лишенное привычной пищи, поведет себя как дикий зверь. Успешным может быть лишь пост, соединенный с усиленной молитвой.
Фотини: Тогда у каждого дня появляется свой смысл. В один день мы вспоминаем в молитвах Крест, в другой, например, ангелов…
— Мне известно, что вы все вместе ездите в паломничества. Насколько это важно — всей семьей посещать монастыри, святые места?
Димитрий: Я начал совершать паломничества через несколько лет после того, как стал постоянно ходить в Церковь. Это мне очень помогало, — там я встречал людей, являющих живой пример подлинной веры. Глядя на них, видишь образец того, чего сам бы хотел достичь, видишь, как это получается на практике. Возвращаешься домой и стараешься в своей жизни в миру воплотить увиденное. Эти образы со временем стираются, бледнеют, и ты снова едешь в паломничество, чтобы напитать душу новыми благодатными впечатлениями. И так всю жизнь. Святые места хранят тайну нашей христианской жизни. Там чувствуешь себя таким счастливым, и что-то внутри тебя остается, чем потом и живешь.
— Вы правы, и несмотря на то, что в 50-е и 60-е годы наблюдался упадок монашества, и даже были опасения, как бы оно и вовсе не сошло на нет даже на Святой горе, в наши дни оно возрождается и растет.
Димитрий: Я езжу на Святую гору трижды в год и могу точно сказать, что и на Афоне, и в других местах монашество сейчас на подъеме. Но это только монастыри. Что касается мирян, нельзя сказать, чтобы сейчас люди стали больше ходить в Церковь, а мужчины старались принять священство. Непонятно, почему так происходит. Может, отчасти потому, что теперь на Святую гору легче попасть, транспорт стал лучше, чем был полвека тому назад, и все больше людей приезжают туда, изумляясь святости этого места. Еще одна причина, возможно, заключается в том, что молодые люди на своем опыте познали, что многие другие пути ведут в тупик, и у некоторых из них хватило смелости признать это.
Фотини: Люди сыты по горло мирской жизнью и понимают, что она ничего им не дает. Мне кажется, уже близок конец света. Понятно, что никто не может судить об этом точно, но ведь число падших ангелов восполняется.
Димитрий: Фотини говорит о бытующем в Греции предании, которое гласит, что перед концом света число падших ангелов восполнится на Земле равным числом людей, постригшихся в монашество. Поэтому чем больше становится людей, принявших ангельский чин, тем ближе конец света. Может быть, в этом еще одна из причин расцвета монашества.
— А что бы вы с Алики сказали, если бы кто-то из ваших детей решил принять постриг?
Димитрий: Для нас это была бы честь. Если бы Господь избрал кого-то из девочек или Георгия для служения Себе в ангельском чине, мы бы восприняли это как благословение. Могу представить, что чувствует человек, у которого “начальник” — Бог.
Марианна: Я знаю, папа рад ответить на Ваш вопрос о монашестве. Мы тоже почли бы за честь, если бы Господь призвал кого-то из нас, сестер, стать монахиней, а Георгия — монахом или священником.
Димитрий: Однажды, когда я был на Афоне и вдруг забеспокоился о семье, о. Афанасий мне сказал: “Что ты волнуешься? Когда ты здесь, они в большей безопасности, чем если бы ты был там, с ними. Помнишь, что говорится в псалме: “Если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж”.
— Я слышала рассказы о том, как в Греции родители не пускают детей в монастырь, как родственники поят молодых послушников снотворным и увозят из монастыря. Почему в православной стране православные люди так сопротивляются, когда их дети решают уйти в монастырь?
Димитрий: Мой духовник говорит: “Когда Господь возводит храм, диавол строит часовню”. Искуситель выбирает самое слабое место — действует через родителей. Он находит больной зуб и давит на него.
Алики: Думаю, причина в том, что мы не смотрим на своих детей как на существа, данные нам Богом. На самом деле они не наши, и когда Он просит вернуть их — забирает не только в монастырь, но, может быть, даже к Себе на Небеса, это очень трудно принять.
Димитрий: Это следствие нашего материализма. Мы растем с мыслью, что все вокруг мое, мое, мое. Мне один монах сказал: “Единственное, что у меня есть своего — это мой Бог и мои грехи. Все остальное просто подарено мне”.
— Ваша семья доступна для общения, открыта миру. Это общая черта греков или это оттого, что вы православные?
Димитрий: Хочу сначала ответить на вторую часть вопроса. Православие — религия Откровения, оно само по себе открыто всему миру, и мы тоже открываем миру свои сердца. Обычно скрывают и прячут то, что не согласуется с Православием. На иконах лики святых изображены в анфас, никогда они не бывают развернуты в профиль, никогда не изображаются сзади, все открыто. Даже если закрыть свое сердце, Бог, в конце концов, все равно его видит, так что какой смысл прятаться? Конечно, мы, греки, все немного философы, любим поговорить.
Фотини: Кроме того, религия для нас не часть жизни, а вся жизнь. По крайней мере, мы стараемся, чтобы она была для нас всей жизнью, поэтому по-другому мы общаться не умеем.
