Сретенский монастырь в 1921 году

Кремль. Царь-колокол, крестный ход в Сретенский монастырь через Спасские ворота Кремля (нач.1910-х гг.). Изд. П.Фон-Гиргенсон.

15 апреля 1921 года братством при Сретенском монастыре из учетно-организационного отдела были получены два архиерейских облачения (без подризников) – белого и темно-синего цветов, а 22 апреля 1921 года – одно архиерейское облачение красного цвета. На документах о получении стоит подпись: «За председателя – е. Иларион»[2]. Облачение было выдано из ризницы домовой церкви при Саввинском подворье[3].

Московский житель Николай Окунев писал 19 апреля / 2 мая 1921 года в своем дневнике о служении владыки Илариона: «На Страстной неделе тянуло в церковь. Несколько раз ходил в Сретенский монастырь. Привлекал туда епископ Иларион – не своим пышным архиерейским служением, а участием в службах в качестве рядового монаха. Однажды (за всенощной со среды на четверг) он появился в соборном храме монастыря в простом монашеском подряснике, без панагии, без крестов, в камилавке, и прошел на левый клирос, где и пел все, что полагается, в компании с четырьмя-пятью другими рядовыми монахами, а затем вышел в том же простом наряде на середину храма и проникновенно прочитал канон, не забывая подпевать хору в ирмосах. Прочитавши канон, запел один “Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный”. Ну, я вам скажу, и пел же он! Голос у него приятнейший, чистый, звучный, молодой (ему 35 лет), высокий. Тенор. Пел попросту, не по нотам, но так трогательно и задушевно, что я, пожалуй, и не слыхивал за всю свою жизнь такого чудного исполнения этой дивной песни. Мне, грешному, вспомнился Н.А. Преображенский, знаменитый тенор конца прошлого столетия. Разве только он бы спел эту вещь лучше Илариона. В эту же службу объявился там удивительный канонарх, по одежде – такой же простой монах. И голос, и чинность, и симпатичнейшая наружность действительного девственника заставили меня расспросить: да кто же это? И я узнал, что это родной брат Илариона архимандрит Даниил (по фамилии Троицкий). Он на два года моложе Илариона, но тоже теперь архиерей: его хиротония во епископа Елецкого совершена в субботу на Страстной. Говорят, это сыновья какого-то захолустного священника или дьякона Тульской епархии. То-то гордится, наверное, старичок-отец: два молодых сына – и оба архиереи!»[4].

Вид на улицу Большая Лубянка от Варсонофьевского переулка в сторону Бульварного кольца (1900-е гг.). Изд. П.Фон-Гиргенсон.

Алексей Васильевич Орешников, старейший сотрудник и хранитель Государственного исторического музея, в это время писал в своем дневнике, что накануне, 5 июля, встретил в музее «епископа Илариона, приехавшего из Сретенского монастыря, где он живет, за иконой Владимирской Божией Матери (завтра ей празднество); отдали на два или три дня под расписку (какое глумление над верою народа!)»[6].

Московский житель Николай Окунев писал (23 июня / 6 июля) о пребывании иконы в обители: «Вчера был за всенощной в Сретенском монастыре по случаю сегодняшнего праздника Сретения иконы Владимирской Божией Матери. После 438 лет пребывания ее в Успенском соборе “власть имущие” сняли с нее драгоценную ризу, ценившуюся еще 40 лет тому назад в 200 тысяч рублей, а саму икону поместили в какой-то музей как образец древнего художества. Кто-то выхлопотал взять ее на праздник в Сретенский монастырь, откуда, вероятно сегодня же ее перенесли опять в музей. Но дело не в этом, а в том, что риза скрывала шедевр иконописи… Богородица изображена поистине божественно. Я сущую правду написал, что от Нее не оторвешь глаз. Сколько материнской любви вложено в грустные глаза Богоматери, и не только любви, а и страха за Своего Божественного Ребенка. Как будто эти дивные, живые очи говорят и тревожно вопрошают всех глядящих на Нее и Ребенка: “А вы не обидите Его, не возьмете Его от меня?” Увы! Мы действительно обидели и Его и Ее. Но в Ней столько кроткого и бессильного, что Она лишь опечалилась от человеческого изуверства да загрустила, и грусть эта так и запечатлелась безысходно в Ее взоре на веки вечные!.. Идите и смотрите на эту дивную икону и падите перед ней на колени – она святая, она чудосотворенная!»[7].

24 июня / 7 июля икону Владимирской Божией Матери «привез обратно в музей епископ Иларион. ВЧК и Главмузей уже наводили справки: возвращена ли икона! Сотрудники в музее прошли снять с иконы фотографию, но Щекотов не разрешил»[8].

Настоятель Сретенского монастыря владыка Иларион при этом постоянно служил в разных храмах Москвы и выполнял особые поручения патриарха. Он писал: «Лето 1921 года все прошло в непрерывных разъездах по Москве и Московской губернии. Ведь и по Москве бывают концы больше 10 верст. Времени совсем не хватает, и все спешишь. Нередко и устаешь. Хорошо еще, что, уставши, скоро я отхожу – видно, еще молод. А за последний месяц опять осложнение жизни: снова арестовали преосвященного Петра (Полянского), и опять за его стол сел принимать людей, чающих… преимущественно развода. Нет у меня ни утра, ни вечера… Некогда читать, некогда писать, некогда… даже грешить. Ради третьего, может быть, Господь и устраивает мне такую жизнь»[9].

За год своего архиерейского служения епископ Иларион совершил 142 обедни, более 142 всенощных и произнес 330 проповедей[10].

Николай Окунев в своем дневнике писал: «На вынос Плащаницы я ходил к Николе на Драчах, где епископ Иларион служил во всем великолепии архиерейского сана, и тогда он сказал с кафедры вдохновенную речь, растрогавшую всех слушателей. В былое время ее, разумеется, напечатали бы во всех “клерикальных” газетах, ну а теперь она “достоянием” потомков уже не будет. Жалко!»[11]

Владыка Иларион в 1921 году вел и постоянные диспуты с коммунистами, о чем писал в сентябре этого года секретарь канцелярии Синода Н.В. Нумеров.

Сведения о братии Сретенского монастыря в этот период сохранились в книге расходов денежных сумм на жалование церковнослужителям[12]. Среди братии обители в 1921 году упоминаются:

Состояние обители

О том, в каком состоянии находился монастырь и его храмы в это время, видно из письма совета общины Сретенского монастыря от 14 июня 1921 года в отдел охраны памятников старины: «Храмы означенного монастыря требуют радикального ремонта крыш и водосточных труб и их окраски, вследствие проржавения которых образовалась во многих местах течь, приносящая опасный вред для целости храмов, что особенно резко выявляется по отношению Никольского храма.

Принимая во внимание, что Сретенский монастырь не имеет определенного круга (прихожан) при храме и посетители его храмов являются в большинстве случаев случайные богомольцы и что доходность их настольно незначительна, что ею еле-еле оплачиваются текущие расходы, то думать или надеяться на какой-либо капитальный ремонт средствами общины не приходится, тем более что пожертвования на нужды храмов являются исключительными случаями. Совет общины и вся братия убедительнейше просит отдел откликнуться на их просьбу выдать необходимые средства для осуществления указанной задачи, определение коих будет зависеть от осмотра всех изъянов на месте; при этом мы выражаем надежду, что отдел, поставивший своей целью поддерживать елико возможно в сохранности все исторические памятники старины, к которым несомненно принадлежат и храмы Сретенского монастыря, изыщет средства для требуемого ремонта, приступить к которому необходимо в текущий сезон, ибо оставлять в таком положении храмы на произвол судьбы или отдалять работы на будущий даже год не представляется возможным без риска по последствиям от наносимого храмам вреда.

Кроме того, совет общины пользуется данным случаем заявить отделу, что, не имея успеха в исполнении его требования к лицам, проживающим в ограде монастыря, о содержании в чистоте мест, прилегающих к храмам, и очистке наваленных в разных местах грязи и отбросов, он вынужден просить отдел обратиться официально к подлежащим властям с требованием принять решительные меры к очистке церковного двора и воспрещению гадить и сваливать мусор под стенами храмов. Подписи: н. архимандрит Сергий, игумен Иларион, иеромонах Владимир, иеромонах Димитриан, Трусевич, Алексей Фокин, Преображенский»[13].

19 июля 1921 года Главный комитет по делам музеев и охране памятников искусства, старины и природы (Главмузей) обращал внимание приходского совета Сретенского монастыря «на необходимость исправления двери в церкви Марии Египетской и снабжения ее надлежащими затворами с целью охранения находящихся в храме весьма художественных иконостасов»[14].

Изъятие ценностей из монастыря

В 1921 году продолжалось постепенное изъятие монастырского имущества. 9 февраля 1921 года организационно-учетное отделение отдела юстиции Московского совета депутатов выдало мандат и уполномочивало своего сотрудника Глеба Михайловича Кафтанникова перевезти имущество из кладовой Сретенского монастыря в отдел юстиции и просило своему сотруднику оказывать содействие[15].

Кроме того в монастыре в это время находились несколько колоколов XVIII века, эвакуированных из Западного края во время Первой мировой войны. 11 августа 1920 года был подписан мирный договор между Россией и Латвией. Согласно статьи 12 этого договора, российское правительство обязалось возвратить в Латвию эвакуированное в Россию во время войны 1914–1917 годов имущество общественных, благотворительных, культурно-просветительных учреждений, «а также колокола и утварь церквей и молитвенных домов всех вероисповеданий, поскольку означенные предметы фактически находятся или окажутся в ведении правительственных или общественных учреждений России».

3 июня 1921 года в организационно-учетное отделение юридического отдела Моссовета был направлен список колоколов, отобранных в музейный фонд отделом по делам музеев и охране памятников искусства и старины из числа эвакуированных из Западного края в Москву как ценных в историческом и художественном отношении. В Сретенском монастыре были изъяты четыре колокола:

– колокол кафедральной немецкой кирки в Митаве, отлитый в 1700 году и перелитый в 1703 году в Митаве Эрнстом Фредериком Фехтером,

– колокол той же кафедральной немецкой кирки в Митаве, отлитый тем же Эрнстом Фредериком Фехтером в 1740 году и перелитый в 1855 году Христофором Юлием Зеебеде в Вексуэлле близ Риги,

– колокол немецкой кирки святой Анны в Митаве, 1606 года, отлитый в Риге Гансом Мейером,

– колокол немецкой кирки святой Анны в Митаве, отлитый в Митаве в 1782 году Иоганном Майером.

Все четыре колокола с немецкими надписями[16].

Автор благодарит за помощь Владимира Абросимова, Аллу Осипову, Галину Степанову.