Откуда начну плакать...

О Покаянном каноне преподобного Андрея Критского, который читают в начале Великого поста.

Святые отцы часто говорят о трех состояниях человека в его отношениях с Богом: раба, наемника и сына. Раб исполняет заповеди и борется с грехом, чтобы избежать наказания, наемник — ради награды, а сын — по любви к Господу. Христианин проходит в своей жизни эти состояния, как степени духовного возрастания: сначала он боится вечных мук, потом желает получить воздаяние за труды, и затем, при правильном духовном развитии, он доходит до состояния сына, когда начинает делать добро, движимый любовью к Богу.

Святые подвижники познали это не теоретически, а через видение собственного духовного состояния. От лица своей души, рыдающей о грехах, преподобный Андрей Критский написал Великий покаянный канон. Автор его проникновенных строк искренне любит Господа, стремится к Нему, желает быть в единстве с Ним. Но вместе с тем он видит, насколько несовместимо с Богом его внутреннее состояние, как глубоко в нем укоренились и бушуют те страсти, которые препятствуют богообщению. Сознавая, что избавиться от них своими силами он не может, он плачет и рыдает о действии в себе этих страстей, потому что они мешают ему быть с Богом, мешают достичь той цели, к которой он стремится.

Если мы не можем воздохнуть от души с таким же покаянием, с каким обращается к Богу преподобный Андрей Критский, будем читать его канон. Постараемся вникнуть в написанные им слова, понимая, что и мы должны двигаться в том же направлении, стремиться стать такими, как он, и в меру своих сил воспринимать то, о чем говорится в его творении. Покаянный канон настолько велик, настолько обширен, что, пожалуй, каждый, даже мало воцерковленный, человек найдет в нем нечто свое, уловит отголосок своих душевных страданий, внутренних переживаний, увидит их причину и поймет, что надо делать для того, чтобы от них избавиться.

О чем рыдает преподобный Андрей Критский? О падшей душе. Он как бы со стороны наблюдает свою душу — образ Божий, которая погрузилась во тьму бессловесия, тьму страстей. «Душа, воздержись, наконец, от прежнего бессловесия жизни и принеси Богу в покаянии слезы», — взывает он в одном из первых тропарей канона (песнь 1, тропарь 2). Но что значит это «бессловесие», от которого надо воздержаться? Наверное, это нечто более опасное, нежели утрата способности говорить и слышать?

Бессловесие — это греховный, автономный от Бога способ бытия. Это жизнь по плоти. Люди, ведущие плотское житие, не теряют способность произносить и понимать слова, но при этом они становятся бессловесными, то есть уподобляются в своем образе мыслей и поступках животным, которые лишены разума и вечной жизни (ср. Пс. 48, 13). Человек, созданный по образу Божию, — существо разумное. Он призван Творцом богоподобному, осознанному бытию.

В момент грехопадения Адам по своей воле отказался от богоподобного бытия и уподобился бессловесным животным. Это не укор животным, они как раз живут по своему естеству. Человек же, уподобляясь животным, начинает жить против своего естества: не по устремлению бессмертного духа, а по запросам своей вещественной плоти. Как пишет апостол Павел, мудрование плотское есть смерть, а мудрование духовное — жизнь и мир (см. Рим. 8, 6).

Плотское мудрование — это угождение своим страстным пожеланиям. Человеческая плоть «мудрствует», когда она ставит себя во главе всего существа, властвует над душой и духом, подчиняет их себе, указывает, как им лучше служить ей, плоти. Не правда ли, знакомая картина нашей собственной «перевернутой иерархии»? И наша задача — поставить ее с головы на ноги, вернуть ее к истинному, исконному порядку.

Тело, которое в иерархии ниже души и духовной природы, надлежит подчинить духу, а дух всецело покорить Богу. От чего человеческий дух преображается, и освящается все естество человека, в том числе и его плоть. Так тело тоже становится духовным, и восстанавливается первозданное состояние человека. Это делание: жизнь по духу, а не по плоти, согласно апостолу Павлу, и есть «мудрование духовное», когда дух, водимый Богом, указывает душе и телу, как им жить. В этом делании заключается жизнь души и мир с Богом.

Начинать многотрудное дело восстановления правильной внутренней иерархии, возвращения человека к словесному образу жизни надо с главного: с отслеживания своих мыслей. Почему такое внимание святые уделяют не поступкам человека, а прежде всего, борьбе с помыслами, умному деланию, трезвению? Потому что все наше благочестие зависит от наших помышлений. Адам сначала пал мыслью, потом уже и делом отрекся от Бога. В Покаянном каноне преподобный Андрей неоднократно сравнивает себя с Адамом: «Подражая преступлению Адама, познал (увидел) себя обнаженным от Бога». По мнению святых отцов, каждый из нас подобно Адаму отпадает от Господа своим умом, когда разрешает страстям (плотскому мудрованию) взять над ним верх.

Под плотским мудрованием понимается не только явное совершение плотских грехов. Можно отпасть от Бога, даже не будучи способным согрешить это делом. В таком случае человек будет тихо сидеть в своей келье или лежать больным, обессиленным, но при этом его ум будет держаться вещей «мира сего» (1 Ин. 2, 16), упиваться мечтами, страстными помышлениями. Преподобный Макарий Египетский говорит, что в грехопадении ум человеческий подчинился темной силе, то есть сатане, отчего постоянно (и, как правило, безотчетно) пребывает в бессмысленном кружении. Как жвачное животное без конца пережевывает клок травы, так и мы перебираем в уме ублажающие нас помыслы, к которым мы привязались.

При этом внешне человек не всегда проявляет свое плачевное устроение. Он может высказывать благонамеренные суждения, совершать по виду благочестивые поступки и мнить, что тем самым он угождает Богу. В это же время его «внутренний человек» (то есть духовный разум) может оставаться не преображенным, падшим. А для Бога ценен именно внутренний человек. И наша задача заключается как раз в том, чтобы вырвать свой ум из бессловесного состояния, из плотского мудрования, чтобы он пришел к единству с Богом, для чего он и предназначен. Из такого понимания падения становится понятной первостепенная практика внутреннего бодрствования над собой, очищения своего ума.

Человеку, который конечным и высшим благом признает совершение добрых дел, внешних поступков, представляется необязательным внутреннее делание: покаяние, молитва, бдение над своим мертвецом — падшей душой. В таком случае усилия, направленные на внутренне преображение, заменяются исполнением «православного регламента» — свода устоявшихся правил. Но рано или поздно это вырождается в формальное христианство. Даже молитву можно совершать как внешнюю обязанность, оброк, который нужно «отработать» Богу: выстоять службу или вычитать правило, и на этом забыть и о Боге, и о молитве, да еще и мысленно поставить себе плюсик за сделанное «доброе дело». И покаяние можно превратить в отчет о проделанной греховной работе. Можно, но не должно, ибо это принесет только вред: самоуспокоение и расслабленное состояние теплохладности, отверженной Богом.

По учению святых подвижников, внутреннее делание (трезвение ума) не мешает никакому земному делу, но даже, наоборот, помогает. Вся проблема заключается в том, что любит сам человек. Или же он любит кружиться в вихре земных помышлений — любит вещи «мира сего» и поэтому умом своим по ним скитается. Или же он любит Христа и поэтому стремится помнить о Нем, непрестанно к Нему обращается, хранит память о Боге.

Нас отвлекают от Христа не сами по себе какие-то обязанности, дела, а наше устроение. Это описано в аскетической литературе. Когда человек привыкает скитаться умом, он придумывает себе занятия, думает: «То надо поделать, это поделать», — потому что любит суетиться умом. Во время богослужения в храме это нередко проявляется. Человек не может долго стоять на молитве, все время отвлекается — то свечку купит, то к иконам приложится или займется выстраиванием свечей на подсвечнике в хитроумные фигуры. Ведь заставлять себя молиться нелегко, это требует напряжения сил души. Гораздо легче и приятнее придумать себе маленькое развлечение. Можно, и стоя на одном месте, «бродить» умом: что-то вспоминать, обдумывать, занимать себя чем-либо помимо молитвы. Святые подвижники называют это унынием. Оно проистекает от недостатка любви к Господу и ревности о богоугождении. И это, как говорят аскеты, лютейший бес. В этот момент как раз надо заняться внутренним деланием: вернуть свое внимание в храм, к словам молитвы, и через них взирать на свою немощную душу.

Все образы Покаянного канона Андрея Критского — и ветхозаветные, и новозаветные — служат именно этой цели, они возжигают огонь внутреннего предстояния Богу.