Подмосковная Палестина

Если захотите побывать в храме Гроба Господня, подумать о вечном над рекой Иордан, взойти на гору Фавор и спуститься в долину Иосафата, а возможности отправиться в Израиль нет — не беда. На электричке до подмосковной Истры всего час пути. Воскресенский Ново-Иерусалимский ставропигиальный монастырь и окрестности, по замыслу гения этого места патриарха Никона, представляют собой образ — как бы 3D-икону — Святой Земли. Возобновление иноческой жизни при мирном «разводе» с музеем, бывшим тут в советское время; завершающаяся грандиозная реставрация; широко распахнутые перспективы обители — случай воодушевляющий, если не сказать уникальный.

Сакральность и некая пленительная недоговоренность этого церковно-архитектурного и духовно-топографического проекта во все времена привлекали внимание властей предержащих, верующих, да и просто всех, любящих историю Отечества. Мы решили посетить монастырь на Светлой пасхальной седмице, когда центральный Воскресенский собор обители отмечает свой главный престольный праздник.

Нечто сокровенное, будто во сне давно виденное — с холодком в спине и теплотою в сердце, — просыпается, когда видишь, как после торжественной утрени крестный ход с иконами и хоругвями огибает обитель. Красные с золотом облачения священства, малиновый перезвон на колокольне, в котором можно расслышать голос и небольшого Никоновского колокола; разноцветные пальто и куртки прихожан, светлые, с иголочки, стены и башни — белая, выпавшая ночью снежная крупа на серых плитах... Хмурое, морозное не по сезону небо в облаках, словно пронзенное словами пасхального канона «...и сущим во гробех живот даровав», вдруг расступается, являя ярчайшее апрельское солнце.

— Вообще это одна из братских келий, такая же, как до революции, кроме розеток, — улыбается наместник, обводя рукой неширокую, но довольно длинную комнату с высоким потолком.

Совершенно простой, мягкий, без всякой начальнической важности отец Феофилакт одухотворяется, когда рассказывает про вверенную обитель.

— Статус нашего монастыря всегда был особенным, — подчеркивает он. — Даже в синодальный (беспатриарший) период он подчинялся не местному правящему архиерею, а напрямую Святейшему Синоду. На богомолье сюда приезжали члены царствующей семьи, направлялись средства для реставрации, делались богатые вклады. Почему? Думаю, потому, что Романовы испытывали внутреннюю наследственную потребность загладить несправедливость своего предка — царя Алексея Михайловича к патриарху Никону.

Спрашиваю, доволен ли клир реставрацией.

— Да не то слово! — восклицает архимандрит. — Еще прошлой весной Святейший патриарх Кирилл освятил Воскресенский собор. Ныне проведены основные работы, остались доделки по благоустройству территории, сдача небольших объектов. Я очень благодарен людям, через которых воля Божия здесь исполнялась, ведь за восемь лет в монастырь вложили 11 млрд рублей. А прежде провели тщательные научные изыскания. Из музея имени Щусева и других учреждений подняли многие тома исторических архивов — начиная с никоновского времени и заканчивая обмерами лучших русских и советских архитекторов и реставраторов. Иные документы находили за рубежом: в Польше, Германии — по пути, которым отступали фашистские войска, не только взорвавшие, но и ограбившие Новый Иерусалим.

В дело пошли тысячи описаний, рисунков, фотографий, сотни реставрационных проектов, в том числе нереализованных в послевоенном восстановлении. Под руководством члена-корреспондента РАН Леонида Беляева были также проведены потрясающие по размаху археологические работы — и внутри, и вокруг обители. Фактически открыт целый подземный многослойный город, найдены 190 тысяч артефактов. Как относящихся к истории монастыря, так и предметы XI века, например, женские украшения в форме гусиных лапок, тысячелетние мечи монгольского происхождения и даже детали от каменных топоров, которым три тысячи лет.

То есть место это издревле привлекало людей. Нашли и сотни захоронений — в дубовых и каменных гробах. Ни одно не потревожили, за исключением 16 могил, которые временно подняли, дабы не залить бетоном при укреплении фундамента. Среди них оказались, кстати, могилы сына и жены великого полководца Александра Васильевича Суворова. Теперь над захоронениями в полу храма — памятные чугунные плиты. «Многих монахов мы идентифицировали — вон видите, за окном, — отец Феофилакт, привставая, показывает во двор, где лежат коричневые каменные надгробия с гравировкой, — частично восстановили таким образом монастырский некрополь».

— Нет, чудес при этом не случилось, — отвечает настоятель на мой вопрос, — но косточки ново-иерусалимских монахов не разложились за несколько веков и были воскового цвета. По свято-афонским понятиям, эти иноки достигли Царствия Небесного. Чему мы, сегодняшние их собратья, не могли не порадоваться.

— Хочу подчеркнуть, — продолжает отец Феофилакт, — тут не построен какой-то новодел. Иначе и документации в подобном объеме не потребовалось бы. Реставрация была подлинно научной, кропотливой. Сегодня монастырь остается единственным комплексом, где сохранено столько архитектуры XVII столетия. Причем в какой-то мере именно сейчас более, чем в прошлые века, Новый Иерусалим предстал таким, как его задумывал, но не успел при жизни доделать патриарх Никон. Важно также, что, несмотря на многочисленные пожары, послереволюционный погром, варварство фашистов, в обители сохранились главные святыни — Голгофа, место обретения Креста, Кувуклия, камень миропомазания, темница Христа, — сотворенные при Никоне как объемные образы иерусалимских первоисточников. В этом, безусловно, есть Промысел Божий. И заметьте: если подлинный Крест распятия был в свое время раздроблен и роздан по кусочкам разным церквям, то патриарх Никон, заказав в Палестине все части дерева, из коих состоял Христов Крест, и получив его размеры, воссоздал его целым здесь. То есть он стал не только образом, но и обрел самостоятельную ценность. Также и наш Воскресенский собор в большей степени соответствует ныне изначальному облику храма Гроба Господня, с которого был три с половиной века назад «списан». Ибо последний подвергся многочисленным перестройкам... Кстати, келарь Троице-Сергиева монастыря Арсений (Суханов), которого Никон послал в Иерусалим и Палестину для точных замеров и описания местности, если бы оказался пойман османскими властями, не сносил бы головы, как «шпион». Но Господь хранил его. Вообще патриарх Никон, не побывав лично на Святой Земле, собрал обширный историко-архивный опорный материал для своего строительства. Концептуальные «повороты», внесенные им в тот же Воскресенский собор, соответствуют его глубокому осмыслению роли Русского царства во всемирном православии. Он смотрел глобально, вселенски. Патриарх заложил в соборе множество престолов, на коих, по преданию, можно было попеременно служить литургию в продолжение годового круга. Некоторые церковные историки добавляют, что в будущем, по мысли Никона, службу вели бы православные иереи разных национальностей. А за главным алтарем с престолом Воскресения Христова располагались бы троны для пяти Вселенских патриархов — Антиохийского, Александрийского, Константинопольского, Иерусалимского и Московского. Русский первосвятитель мечтал, что когда-нибудь они станут вместе сослужить Всевышнему в Новом Иерусалиме...

Задаю давно вертящийся на языке вопрос: «Не это ли посчитали «суетностью» и «самопроставлением» патриарха, когда на Большом Соборе 1666 года сняли с него сан?» И правда, не гордыня ли это — пытаться воспроизвести под Москвой центр христианского мира?

— На эту тему написано немало. На мой взгляд, никакой гордыни — ни личной, ни даже патриотической — в замысле Никона не было, — ответствует мой собеседник. — Он вообще, пожалуй, самая оболганная фигура в истории Русской церкви. Во-первых, патриарх преследовал абсолютно человеколюбивые практические цели — создать не точную до миллиметра копию, а символ Иерусалима и Палестины, к которым, как к иконе, могли бы прийти и поклониться русские паломники. Ведь абсолютному большинству никогда не удалось бы достичь подлинной Святой Земли. Путешествие туда через пять стран, с враждебным населением и властями, занимало годы, было смертельно опасно, да и физически доступно немногим.

— Между прочим, — продолжает наместник, — создание таких же, только более фрагментарных образов палестинских святынь в те времена практиковалось и в Польше, и в Италии, и в Испании... Гроб Господень в качестве объекта издавна воспроизводился внутри церквей. И в этом символизме, как и в объемном распятии в любом храме, нет ничего зазорного. Более того, каждый храм с алтарем повторяет образ Гроба Господня.

Основатель нашего монастыря не пытался конкурировать или, упаси Бог, подменить иерусалимские святыни. Он творил образ Небесного града, где будут обитать воскрешенные праведники после конца времен. И пытался показать его архитектурно...

— Судили же и низлагали Никона те восточные патриархи, которых к тому моменту самих низложили в их епархиях. Был там и тайный папский посланник Паисий Лигарид. А также русские митрополиты, не горевшие желанием ехать в ссылку. Ведь инициатором низвержения первосвятителя выступил Алексей Михайлович, ранее называвший его даже «государем». Расхождение двух «государей» определило разное понимание сути «Третьего Рима». Царь, прозванный Тишайшим, имел немалые имперские притязания, в которых центральная роль Москвы в православном мире все более склонялась к государственному, самодержавному главенству. Он начинал видеть себя императором Константином Великим, проводившим Вселенские соборы, судившим церковные распри.

С другой стороны, теократическая модель Никона была проста: не только Церковь, но и государство должно служить Христу. И ведь в итоге последнее в течение трех веков, по крайней мере декларативно, этому и служило. То есть не самому себе, а Богу. С этим помазывали российских царей, в подобном духе писались законы.

— Никон никогда не являлся идеологом державной мощи, — продолжает размышлять отец Феофилакт. — Он и Новый Иерусалим решил основать вдалеке от Кремля, мыслимого иными современниками в контексте и «римском», и «иерусалимском». Недаром в Вербное воскресенье цари у нас вели под уздцы ослятю, на котором сидел патриарх, от Покровского собора в Кремль — как бы в некий державный Иерусалим. Никон же своей Палестиной на Истре утверждал, что не земного мы ищем, а небесного.

Он горячо поддержал идею об исправлении ошибок в церковных книгах по греческим первообразцам, поскольку понимал православие как вселенскую, а не узконациональную религию, расходясь в этом со старообрядцами. Мы, к слову, до сих пор служим по исправленным им книгам, пользуемся выверенными уставами, правильным расположением икон в иконостасе. Если же говорить о тактических и методических ошибках проведения церковной реформы, то их гораздо больше на совести царя, а не патриарха, разрешавшего в отличие от Алексея Михайловича служить и по старым писаниям, и непричастного к силовому преследованию раскольников.

— Тем не менее для староверов именно Никон остается главным историческим жупелом, фигурой неприятия, — пытаюсь опять поспорить.

— Я и говорю: патриарх Никон оболган, — парирует наместник. — Ни один историк по большому счету не ставил себе целью вернуть России его подлинный образ. В романовскую эпоху этого не могло произойти, раз его осудил второй из царей династии. В советский период «церковные мракобесы» и вовсе были не в чести. Интеллигенцию же больше привлекал яркий «революционный» оппонент Никона — протопоп Аввакум.

Вот почему нам, думаю, лишь предстоит еще как следует узнать создателя Русской Палестины. И встреча с ним возможна помимо нашей обители в двух других: в Святоозерском Иверском монастыре на Валдае, отреставрированном при деятельном попечении Владимира Путина, и в Крестном монастыре на Кий-острове в Онежском заливе Белого моря. Посмотреть стоит и на то, что патриарх Никон сделал в столичном Кремле, почитать его переписку с современниками.

— Является ли Ново-Иерусалимская обитель одним из духовных столпов Святой Руси — таким, как Троице-Сергиева лавра, Печеры, Соловки? — искушаю я отца Феофилакта.

А тот в ответ лишь грустно вздыхает.

— Схимники бежали в далекие пустыни замаливать грехи, служить Господу. И если они стяжали благодать, к ним начинали тянуться иноки, позже и миряне, возникали обители, а вокруг посады — рождались города. Так расширялась Русь и появлялись духовные форпосты. Сегодня ровно то же самое. Поймите, если я начну рекламировать в прессе наш монастырь, говорить, что здесь горит великий светильник, напирать на историю, а при этом наших плодов духовных и через лупу не разглядишь, то не проклянет ли нас Бог, как неплодную смоковницу? Исторически место, бесспорно, значимое, очень красивое; до 1917-го по числу паломников шло сразу после Троице-Сергиевой лавры. Но это все вторично, мы же не хотим остаться просто популярным туристическим объектом. Люди ведь едут не камни смотреть, а пищи духовной ищут. Поэтому наша задача, чтобы туристы от нас уезжали паломниками.

...В завершение разговора наместник поведал, что иноков (вместе с послушниками) в монастыре теперь всего двенадцать. Готовых келий гораздо больше — принимать новых насельников есть куда. Два монаха-иконописца участвовали в росписи Воскресенского собора. При этом братия трудится летом на своем огороде, полностью обеспечивая себя овощами, грибами и ягодами в окрестных лесах. Есть также небольшая молочная ферма. Вот в обустройстве обители иноки сильно ограничены: «Мы даже гвоздь не можем забить без согласования: монастырь — охраняемый памятник федерального значения», — поясняет архимандрит Феофилакт.

Центральный иконостас

Узнаю также, что для паломников в Истре уже действуют две новые гостиницы, будут восстанавливаться еще две старые — дореволюционные. Но главная задумка игумена связана с возрождением Русской Палестины — храмов, источников, поклонных крестов в близлежащих деревнях, которым еще патриарх Никон дал новые имена — Капернаум, Назарет, Вифания, Самария, а также Рождествено. На горе Фавор предстоит вернуть к жизни заброшенный Преображенский скит. Работы — на годы вперед. Отец Феофилакт образно сравнивает Воскресенский собор с бриллиантом, ожерельем коего являются сам монастырь и Русская Палестина как единое целое.

Проясняю и еще один немаловажный вопрос. С музеем «Новый Иерусалим», отстроенным за рекой, отношения у обители, по словам архимандрита, превосходные. Никаких дележек, обид. Никто не был сокращен из-за «развода». Наоборот, штат и площади музея расширились, а экспозиция значительно выросла за счет артефактов, найденных при последних раскопках. В монастыре по совместительству работают несколько верующих музейных сотрудников, многие приходят на службы. Словом, так бы и везде.

Распрощавшись с доброжелательным архимандритом, в сопровождении представителя компании-застройщика Александра Крапчатова осматриваю Воскресенский собор. Венчающий его шатер ротонды изумляет. «В 60-х годах была сооружена металлическая имитация навершия, — поясняет Александр. — А вот эту кружевную деревянную конструкцию с десятками окон возвели сейчас по чертежам 1721-го из огромных сибирских лиственниц». Совершенно фантастические переходы, подъемы и спуски, многочисленные храмы со своими алтарями, резные «путеводительные» каменные таблички, трехъярусный изразцовый иконостас XVII века, белоснежные херувимы на голубых стенах; Распятие, Кувуклия с низким входом, как в Иерусалиме, — от всего этого голова идет кругом. И везде — современные ретрансляторы, позволяющие слышать службу в любом уголке собора.

Впрочем, описать словами это сложно — лучше увидеть воочию. Храм-проповедь, храм-завет... Тот самый город золотой, который «над небом голубым». Уходить отсюда не хочется, но надо — ибо ворота тут пока не прозрачны, и они уже закрываются. Солнце последними лучами золотит купола, скоро покажутся пасхальные звезды. Когда оглядываешься на монастырь, кажется, что сами стены его выводят вечный праздничный зачин: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех...»