Нерожденный

Ромашки, ромашки, ромашки…

Белые с желтыми сердцевинами головки – повсюду, куда ни глянь. И кусочек голубого, с кудрявым прозрачным облачком, неба вдалеке.

Когда-то такое поле было рядом с домом, где она жила в детстве. Тогда ее звали Марьяшей, и она ходила в школу мимо ромашкового поля.

Но кто она сейчас?

Свет лампочки под обшарпанным потолком с отслаивающейся штукатуркой казался нестерпимо ярким, слепящим.

Марина Николаевна попробовала пошевелить шеей и охнула от боли, едва не провалившись снова в ромашковое поле.

Но сознание быстро вернулось; мысли, хоть и путались, обрели некоторую четкость.

Она лежала на кровати, совершенно голая, прикрытая легким одеялом; руки и ноги были привязаны к краям кровати; из горла торчала трубка.

Она в больнице? Что произошло? Голова раскалывалась от боли; тело было тяжелым, неповоротливым, будто налитым свинцом. Правые рука и нога почему-то не двигались совсем, изо рта вместо слов вырывалось невнятное мычание.

Откуда-то со стороны бледно-зеленой стены выплыло участливое старушечье лицо.

– Очнулась, милая! Сейчас сына позову! Ой, радость-то! Игорь! Игорь!

Почти тут же над ней склонился светловолосый мужчина лет тридцати, со слезами на глазах, но улыбающийся.

– Мамочка!

Он обнял её и замер, положив голову на плечо.

Память, набирая обороты, продолжала лихорадочно работать.

Марина Николаевна шла в магазин, когда началась эта противная головная боль.

Она давно уже ее мучила, но все как-то недосуг было дойти до врача. А когда наконец дошла, участковый терапевт, вместо того чтобы дать направление к неврологу, недовольно буркнула:

– Что вы хотите? Возраст!

И прописала цитрамон.

Иногда он, правда, помогал. Но не в тот день. В тот день не помогало ничего: ни старые добрые парацетамол и цитрамон, ни все эти новомодные разрекламированные таблетки.

Ноги неожиданно стали ватными, и женщина тяжело рухнула на пол

Добравшись домой, Марина Николаевна с облегчением вздохнула, захлопнула входную дверь и направилась прямиком к дивану. Но до дивана она не дошла: ноги неожиданно стали ватными, и женщина тяжело рухнула на пол.

Разбился стоявший на тумбочке горшок с денежным деревом; гладильная доска упала на дверцы шкафа; где-то что-то зазвенело, загрохотало, заскрежетало, но Марину Николаевну беспокоило не это.

Лежа на полу, она с ужасом ощущала, как немеет и каменеет правая сторона тела, как покидают ее остатки сознания, и она погружается в непроглядную тьму.

И сейчас, выйдя из комы, Марина Николаевна помнила не все, но в одном была уверена: никакого сына у неё нет.

***

– Во-первых, надо контролировать артериальное давление, пульс. Вовремя давать лекарства…

Марина Николаевна внимательно разглядывала своего новоиспеченного сына. Игорь стоял около кровати и внимательно слушал немолодого, усталого доктора.

– Желательно завести тетрадь и все записывать туда. При задержке стула более трех дней делать клизму…

«Господи, какая клизма, это же чужой человек!» – хотелось крикнуть Марине Николаевне.

– Комната должна быть светлой, защищенной от шума.

Комната! Куда этот Игорь и его жавшаяся у стенки якобы жена собрались её везти?

Да, выяснилось, что у неё есть не только сын, но и невестка, лет на пять моложе его, худенькая, тоже светловолосая, улыбчивая, очень приятная на вид.

Но внешность, как известно, обманчива.

– Постель не должна прогибаться. Матрас лучше поролоновый. Влажная уборка раз в день. Следить, чтобы не было сквозняков.

Аферисты!

Как они, однако, узнали о ней?

Да сейчас это проще простого. Сунул денег кому надо: паспортистке, в ЕРИЦе – и выдадут тебе всех одиноких пенсионеров, проживающих в приватизированных хороших трешках.

– Несколько раз в день заниматься дыхательной гимнастикой – надувать воздушные шарики, игрушки…

Потом эта парочка, наверное, навела справки у соседей. Галька с третьего за бутылку все выложит. А знает она много, все-таки двадцать лет рядом прожили.

– Каждые 2-3 часа её надо в постели переворачивать…

Парень само внимание – хороший актер. Повезло ему – кстати у неё инсульт случился. Может, потому её и выбрали. Не узнает родного сына – все на инсульт можно списать. Память потеряла.

– В тридцатом кабинете методист ЛФК даст вам гимнастику. Машина уже приехала.

Доктор склонился над Мариной Николаевной.

– Выздоравливайте!

Их глаза встретились. Она постаралась вложить в свой взгляд отчаяние, страх, боль. На секунду глаза врача изумленно округлились, будто он все понял. Казалось, сейчас он повернется к двери и крикнет медсестре: «Полицию!»

– Всего хорошего.

Врач ласково потрепал ее по плечу, улыбнулся и вышел из палаты.

***

Интересно, как эта парочка будет её убивать?

На глаза навернулись слезы.

Стояло теплое майское утро. Сквозь открытые окна комнаты веял приятный прохладный ветерок.

Вика, «невестка», только что сменила ей постель, протерла тело влажным полотенцем и ушла на кухню готовить завтрак.

Да, заботятся. Чтобы потом легче было доказать, что не они убили. Вот, мол, мы заботились, все для неё делали, не наша вина, что бабуля дала дуба.

Она вслушалась в приглушенные голоса «невестки» и «сына».

– А что врач сказал – когда память вернется? – спросила Вика.

– Может никогда не вернуться, – ответил «сын».

«На это-то вы и рассчитываете!» – со злостью подумала Марина Николаевна.

Ничего у них не получится. Память уже вернулась. И это только начало.

Галька с третьего, конечно, рассказала этим аферистам, что у неё никого нет, никто не будет искать, справляться о здоровье. Вот тут-то она и ошиблась!

Марина Николаевна бросила торжествующий взгляд на орехового дерева шкафчик в углу. Там, в неприметном отделеньице, лежали её мобильный телефон и зарядка. С собой она его не носила, пользовалась редко, но держала в шкафу на всякий случай.

А в телефоне, в записной книжке, – номер троюродной сестры Веры.

Вера жила в другом городе и одно время все уговаривала Марину Николаевну прописать её в своей трешке. Приезжала в гости с гражданским мужем – чернявым молодым армянином. Армянин, осмотрев трешку, поцокал языком и повернулся к Верке:

– Придется теперь на тебе жениться.

Верка заржала. Марина Николаевна вспыхнула от негодования и процедила сквозь зубы:

– Тогда уж сразу на мне женитесь. Чего время терять.

Верка растерянно хмыкнула.

– Вон!

Больше они не приезжали, но все же иногда созванивались. В любом случае Верка должна быть в курсе, есть у неё сын или нет. Если речь не восстановится, смс-ку можно будет послать.

***

– А теперь давай покормим бабушку.

Вика кормила ее с ложечки бульонами, кашами, нежирным мясом, кефиром – все, как доктор рекомендовал.

Стоя у двери, за всей этой кутерьмой наблюдал светловолосый мальчуган, примерно годик с небольшим, в красных шортиках и белой футболке.

Сейчас Сеня уже не плакал, осмелел, а когда в первый раз зашел в комнату, зарыдал в полный голос и уткнулся матери в колени.

– Бедняжка, – ласково погладила его по голове Вика, – не привык видеть бабушку такой.

«Точнее, он вообще в первый раз видит бабушку», – ехидно подумала Марина Николаевна.

Ничего, она непременно поправится и выведет на чистую воду эту семейку аферистов.

***

Фото: Гена Михеев / Фотополигон

– Ноги на уровне тела! – командовал «сын». – Не опускать! Поднимай правую ногу! Теперь левую! Молодец, мамуль.

Он чмокнул её в лоб.

Господи, а ведь у неё действительно мог быть сын его возраста!

История самая обычная. Приехала в Москву из провинции, встретила парня, вроде бы приличного. Была молодая неопытная мечтательница; как все девушки такого типа, думала, что это на всю жизнь.

Но, узнав про беременность, кавалер словно растворился в воздухе.

Она заметалась – что делать?

Жить негде. Тетка, отписавшая ей по завещанию её нынешнюю трешку, тогда была еще жива, в расцвете сил, и племянницу на порог не пускала.

На работе в НИИ платили копейки.

Помочь с ребенком некому.

Были у неё две подруги, которым Марина Николаевна рассказала о своей беде.

Одну, как и эту «невестку», звали Виктория – худенькая, светловолосая, с очень белой кожей, и сама будто светилась изнутри.

Вторая подруга была темная, смуглая, похожая на цыганку, и имя у неё было какое-то вычурное – Изабелла.

Сначала в гости пришла Виктория. Сели пить чай, поболтали о том о сем. Узнав о беременности, Вика радостно всплеснула руками:

– Вот здорово! Нет, ты не шутишь?!

– Не шучу, к сожалению.

– Почему «к сожалению»?!

Марина Николаевна (тогда просто Марина) внимательно посмотрела на подругу: шутит или действительно не понимает, почему «к сожалению»?

Глаза Вики горели вдохновением.

– Вот тут можно поставить кроватку, – она махнула рукой в сторону угла.

– Да ее сперва купить надо, кроватку-то. А на что?

Марина всегда была не по возрасту рассудительной.

– Да ты что! – Вика села рядом и взяла её за руки. – Бог дал ребенка, Бог даст и на ребенка!

И она принялась расписывать, как замечательно Марина с ребенком будут жить.

– Тебе только первое время перебиться, а там я тебя на фабрику устрою. Ткачихи, знаешь, сколько зарабатывают? У них и ясли есть, и детский садик. И жилье дают. Все наладится. А там встретишь хорошего человека. Вон, соседка твоя тоже рожать не хотела, а теперь как рада, что родила. И все у неё сложилось. И человек хороший нашелся, с ребенком взял. Сейчас, слава Богу, не те времена, когда внебрачный ребенок – позор на всю жизнь.

Потом еще рассказала про коллегу с работы, чья мать десять раз ходила в поселковую больницу, чтобы сделать аборт. Коллега – поздний ребенок, мать ею забеременела уже в сорок с лишним, старшие дети были взрослые. И вот незадача: как ни придет – то санитарный день, то врач заболел, то еще какая-нибудь холера. В общем, аборт женщина не сделала. И так получилось, что именно эта поздняя дочка выхаживала её в старости…

***

Когда Вика ушла, Марина была уверена, что будет рожать. Загорелась этой мыслью. Стала прикидывать, как и на что будет жить. Теперь ей уже казалось, что ничего сложного-то и нет. Выкарабкается.

Потом в гости пришла Изабелла. Марина, уже почти не колеблясь, стала показывать ей, где поставит кроватку, где будут лежать пеленки, распашонки, игрушки. И тут же поймала недоумевающий взгляд подруги.

– Ты это серьезно? Кроватка будет стоять в углу? Да ее еще купить надо, кроватку-то.

Марина вздрогнула. Надо же, подруга точь-в-точь повторила её собственные слова. И сразу зародились сомнения – может, она права?

– Знаешь, сколько денег надо будет?

– Бог дал ребенка, даст и на ребенка, – нерешительно промямлила Марина.

– Ага, прямо вот он в Сбербанке сидит и деньги выдает. Нет, дорогуша, будешь работать на пяти работах. А ребенок – по детским садам, продленкам, пионерлагерям. Ты его и видеть-то не будешь. И если с тобой что случится – отправится в детдом. В общем, жизнь у ребенка будет не сахар. И у тебя, подруга, тоже. Кому ты нужна-то с таким прицепом будешь? Сейчас и молодые, красивые, одинокие иной раз не могут никого найти.

Изабелла бросила украдкой взгляд на собственное отражение в зеркале.

– Да и кроватку здесь ставить совершенно негде!

Марине теперь и самой уже так казалось.

***

У кровати Марины Николаевны теперь стоял специальный стульчик на колесиках, с помощью которого она училась ходить.

При «сыне» и его жене она старалась двигаться неуклюже, всем своим видом показывая, что не может сделать и двух шагов.

То же самое и с речью. При Игоре она старательно набирала воздух в рот, гоняла из одной щеки в другую, дула «тпру-у-у» и дела вид, что это предел её возможностей.

Незачем им знать, что она хоть и медленно, но уже почти добирается до заветного шкафчика в углу, где должен лежать её сотовый. И что скажет сестре, отрепетировала – получалось не совсем четко, но вполне понятно.

А сегодня она даже дошла до окна и теперь стояла рядом, прикрывшись занавеской, чтобы «сын» и «невестка» с «внуком», игравшие внизу, во дворе, не заметили, и внимательно наблюдала за ними.

Игорь и Вика качали мальчика на качелях. Сеня дурачился, болтал ножками, откидывался всем корпусом назад и громко, звонко смеялся. «Сын» и «невестка» тоже смеялись; все трое просто светились от счастья.

Марина Николаевна вдруг впервые за последнее время ощутила приятное спокойствие и уверенность, что все будет хорошо.

Она посмотрела на Игоря – в груди стало тепло, сердце радостно забилось, будто он и в самом деле был её сыном.

Интересно, кто были его настоящие родители? И был ли он счастлив в детстве? Да разве в детстве много надо для счастья? Особенно когда рядом любящая мама. Разве в богатых семьях все дети счастливы и благополучны? А вырастешь – сам свое счастье будешь ковать.

И её сын был бы счастлив. Если бы она родила…

Но кто же они такие?

Марина Николаевна снова осторожно выглянула из-за занавески.

Вика ласково погладила мальчика по голове, поцеловала в лоб. Игорь толкнул качели, и Сеня, радостно визжа, взмыл вверх.

Ну не похожи они на душегубов, никак не похожи. Сто раз могли ее убить и завладеть квартирой и деньгами, а они её выхаживают, говорить учат.

Наверное, какая-нибудь порядочная, но бедная семья из провинции. Сколько таких пишут в газеты: «помогите, остались без жилья, возьмем под опёку пожилого человека, будем жить одной семьёй».

Встречаются, конечно, и мошенники, но ведь есть и честные, порядочные, но бедствующие люди, которые не собираются никого убивать или грабить.

Марина Николаевна опять выглянула из-за занавески и внимательно посмотрела на Игоря. Вот он повернулся в профиль, и её сердце дрогнуло: аккуратный греческий носик, совсем, как у неё самой.

Ерунда! Мало ли в России греческих носов – не в Африке, чай, живем.

Она снова посмотрела на Игоря.

Волосы! Светлые и немного вьющиеся. Совсем как у её несостоявшегося мужа.

И качели, опять качели…

***

Стоял такой же вот теплый осенний день, и они гуляли в парке. Уже неделю Марина знала, что беременна, но только сегодня твердо решила – скажу!

Господи, чего бояться?

Порядочный парень, не какой-нибудь бабник и гулена. И вон как влюбленно на неё смотрит! Конечно, он обрадуется и предложит пожениться.

Они шли мимо детской площадки, и ей вдруг захотелось покачаться на качелях.

Марина уселась на прогретое солнцем белое деревянное сиденье, оттолкнулась и взмыла вверх.

Солнце над головой запрыгало, закружилось; ветви росшей рядом с качелями березы плавно заколыхались, будто приветствуя. Её спутник взялся за качели и толкнул их – Марина, смеясь, взмыла еще выше.

Сейчас она скажет, скажет. Ничто не может испортить такой замечательный день.

– Я беременна.

Качели вдруг резко остановились. Её кавалер ухватился руками за перекладину и смотрел прямо ей в глаза.

– Что?

– Я жду ребенка.

– Как?!

Марина растерялась. Он, впрочем, понял, что сморозил глупость. Помолчал, потом вдруг выпалил:

– Слушай… ты… это замечательно, но… не обижайся… но я обещал коллеге сегодня с ремонтом помочь… совсем забыл тебе сказать…

Он говорил что-то еще, сбивчиво и торопливо, потом чмокнул в щеку и удалился.

У Марины в голове вертелась одна единственная мысль:

– Господи, как банально!

Она даже произнесла это вслух.

О том, что не все мужчины рады появлению ребенка, Марина слышала от подруг

О том, что не все мужчины рады появлению ребенка, а кто-то даже позорно сбегает, Марина слышала от подруг, читала в книгах, видела в кино. У какой-то знакомой так бросили соседку, у коллеги по работе – сестру. Но то все были незнакомые ей люди; с ней же самой такого никак произойти не могло. Он, конечно, в шоке, смущен, но через пару часов придет в себя, снова объявится и, несомненно, позовет замуж.

Поэтому Марина даже не расстроилась, а пошла домой и села пить чай, мечтая о том времени, когда они будут пить чай уже вдвоем, а потом и втроем.

Однако время шло, а кавалер все не появлялся. Марина сначала недоумевала, а потом начала беспокоиться. После работы она бежала домой и усаживалась у телефона в ожидании звонка.

Звонка все не было. Точнее, звонки были, но все не те: звонили подруги, коллеги и даже не очень жаловавшая её тётя, а вот отец ребенка не звонил.

Наконец она не выдержала и решилась пойти к нему домой.

Сделать это было крайне нелегко, так как Марина была девушкой гордой, независимой, ни за кем никогда не бегала, а тут вроде как на поклон идет.

Всю дорогу Марина репетировала, что скажет.

Только никаких банальностей: слез, упреков. Она просто поздоровается, посмотрит ему в глаза – и все сразу станет ясно.

Или все же что-то сказать?

Но что?

«Теперь ты как честный человек обязан на мне жениться»?

Смешно.

Но говорить ничего не пришлось.

У самого дома Марина замешкалась, поправляя блузку, и вдруг увидела его, выходящего из подъезда. Марина замерла и впилась глазами в его лицо, пытаясь понять, что он чувствует и в каком настроении.

Сердце тоскливо сжалось: её ухажер вовсе не выглядел печальным или удрученным. Он явно не страдал от разлуки и не переживал по поводу будущего ребенка.

Следом из подъезда вышла девушка – моложе её, красивая, с длинными каштановыми волосами и точеной фигурой.

Не успела Марина и глазом моргнуть, как незнакомка подхватила её ухажера под локоть, и они зашагали к видневшейся невдалеке станции метро.

Сердце ушло в пятки, в груди заныло.

«Может, сестра или родственница», – подумала Марина.

В ту же секунду девица наклонилась к отцу её будущего ребенка и поцеловала его в губы.

***

С утра шел дождь.

Марина стояла в больничном коридоре и ждала, когда ее вызовут в операционную.

На аборт.

Она все-таки решилась.

Сначала она представляла, что родит, вырастит, а потом придет к несостоявшемуся папашке с красавицей-дочкой или сыном, косая сажень в плечах, и скажет:

– Смотри, какой красавец! И ты ему никто. Свободен!

Но потом ей пришло в голову, что к тому времени ухажер уже может завести другую семью и других детей, и до её ребенка ему не будет никакого дела, каким бы замечательным он не был.

Тогда-то она и начала колебаться.

Чаша весов склонялась то на одну, то на другую сторону. А время, когда уже надо было что-то решать, подступало все ближе.

– Звягинцева!

Сидевшая у кабинета женщина средних лет в пестром халатике вскочила и засеменила к двери, у которой стояла пожилая усталая медсестра с пустыми глазами.

Через двадцать минут все будет кончено; женщину вывезут на каталке, бледную, с закрытыми глазами, и позовут следующую.

Марина повернулась к окну. Капли дождя бились о стекло и растекались причудливыми, но наводившими уныние кляксами.

Но вот дождь внезапно кончился, засияло солнце. Сразу оживились воробьи, зачирикали, как сумасшедшие; листья деревьев, омытые дождем, приобрели изумительный изумрудный цвет. Из детского сада напротив больницы вывели на прогулку детей, и до Марины доносился их радостный лепет.

– Следующий!

Она отвернулась от светлого, солнечного мира за окном и вернулась в унылый больничный коридор.

Дверь операционной была распахнута, и оттуда выкатывали каталку с бесчувственным телом.

– Кто следующий?

Следующей была совсем молоденькая девчушка, веснушчатая и совершенно невинная на вид – ни дать ни взять старшеклассница, сбежавшая с уроков.

Девчушка покорно зашла в кабинет.

Что с ней произошло? Соблазнили и бросили?

Неожиданно дверь кабинета распахнулась, и девчушка снова возникла на пороге. Её губы тряслись, на глазах выступили слезы.

– Не буду! – крикнула она и ринулась к лестнице.

Марина изумленно смотрела ей вслед.

Она передумала? Странно, еще утром девушка выглядела совершенно спокойной и отстраненной, даже равнодушной, будто совершенно не переживала по поводу предстоящего аборта.

И тут такое.

– Ну, тогда вы проходите…

Марина вздрогнула.

– Проходите в операционную.

Медсестра властно смотрела на неё.

Господи, что делать?!

За окном светило солнце, щебетали птицы, смеялись дети. Никогда еще мир не казался ей таким чудесным, волшебным местом, где жить определенно стоит. Несмотря ни на что.

Потом её взгляд упал на открытую дверь операционной, мрачные серые стены, гинекологическое кресло, больше похожее на какой-то пыточный инструмент, медсестру с пятнами крови на халате.

Уйти или остаться?

Марина растерянно бросала взгляд то на солнышко за окном, то на похожую на подземелье операционную.

Туда или сюда?!

Уйти или остаться?!

***

Так ушла она или осталась?!

Марина Николаевна схватилась руками за голову.

Ушла или осталась?

Мысли путались, голова кружилась, подкатывала тошнота.

Ушла ли она к солнцу, щебету, детским голосам, изумрудным листьям?

Или шагнула в серый удушающий сумрак операционной?

Марина Николаевна отшатнулась от окна и быстро, насколько могла, ринулась к шкафу.

Скорее! Она не может больше ждать. Пора наконец узнать правду.

У самого шкафа она упала, охнула от неожиданности, кое-как приподнялась и поползла, жадно хватая ртом воздух.

«Только бы они не вернулись, только бы сейчас не вернулись!» – молилась про себя Марина Николаевна.

Она распахнула шкаф, просунула руку между платьев и похолодела от страха: тайник был пуст!

Эта парочка аферистов нашла и выбросила её телефон!

А теперь еще заявятся в самый неподходящий момент, обнаружат её на полу, поймут, что она выздоравливает и вот-вот пойдет в полицию.

Марина Николаевна привалилась к дверце шкафа и заплакала от бессилия.

Что же теперь делать?

Вытереть слезы, вернуться в кровать и снова притвориться, что все в порядке?

Устроить скандал?

Уже почти безо всякой надежды женщина снова пошарила за платьями.

Господи! Да вот же он – мобильник, завалился за коробку с туфлями! И зарядка рядом.

Марина Николаевна чуть не закричала от радости.

Все так же, на коленях, она поползла к розетке в углу. Трясущимися, непослушными пальцами подключила мобильник к зарядке, воткнула вилку в розетку и замерла, привалившись к стене и закрыв глаза.

А что, если телефон сломан?

По экрану заскользил бегунок, показывающий, что зарядка началась.

Марина Николаевна глубоко вздохнула и нажала на кнопку включения. Телефон завибрировал, раздалась приятная музыка, на экране появилась заставка – календарь на фоне леса.

Оставался последний шаг – найти в записной книжке номер троюродной сестры, нажать на кнопку посыла вызова – и все будет кончено.

Буквы на экране прыгали, сливались, превращались в бессмысленный набор черточек и точек.

Марина Николаевна прищурилась, и черточки наконец сложились в буквы:

ВЕРА

Но, странное дело, ей почему-то совсем не хотелось нажимать на эту злосчастную кнопку.

А ведь именно здесь она лежала, когда её разбил инсульт. Прямо над ней холодно отсвечивало стекло книжной полки с иконой за ним. Икона старая, доставшаяся в наследство от матери.

Тело каменело, мысли путались…

И вдруг, впервые за много лет, она обратилась с молитвой к этой иконе с полустертым ликом

И вдруг, впервые за много лет, она обратилась с молитвой к этой древней иконе с полустертым ликом какого-то святого, а, может, Самого Христа.

Просто представила, как она будет лежать здесь совершенно одна и медленно умирать, и никто не придет, не поможет – и губы сами собой шепнули:

– Господи, помоги!

О чем же она тогда молилась?

Чтобы соседи услышали шум и пришли посмотреть, в чем дело?

Нет, не об этом.

А о чем?

Её вдруг прошиб холодный пот.

Этого просто не может быть.

Марина Николаевна вспомнила: глядя на холодно блестевшее стекло и неясный лик на иконе, она, яростно цепляясь из последних сил за угасающее сознание, горячо молила Бога, чтобы её нерожденный сын воскрес и прожил ту жизнь, которую должен был прожить, если бы его её не лишили. Чтобы у нее была семья.

Потом она провалилась в темноту, потом появилось ромашковое поле из её детства, потом появился сын…

Бог исполнил её просьбу…

Сердце выпрыгивало из груди, руки тряслись.

Нет, этого не может быть. Так не бывает.

Или бывает?

Марина Николаевна посмотрела на телефон в руке, на светящийся прямоугольник экрана.

У неё теперь есть семья, а она хочет все разрушить своими руками.

Что, если Бог обидится и заберет все назад? И она снова окажется одинокой, больной старухой

Что, если Бог обидится и заберет все назад? И она снова окажется одинокой, больной, никому не нужной старухой.

Вдруг уже забрал?!

Марина Николаевна поднялась на ноги и – откуда только силы взялись – заковыляла к окну; резко, уже не таясь, отдернула занавеску и обмерла от страха и горечи: на детской площадке никого не было.

Все было по- прежнему: чуть покачивающиеся качели, песочница, горка, – вот только её сын с семьей исчезли, будто их никогда не существовало.

Не помня себя от отчаяния, Марина Николаевна распахнула окно, швырнула ненавистный телефон вниз, в кусты, и снова кинула взгляд на детскую площадку.

К качелям радостно тянул ручки незнакомый малыш в синей беретке; следом спешила его мать.

Не помогло!

Слезы градом хлынули из глаз.

И тут, словно нежный звоночек, за спиной радостно воскликнул детский голосок:

– Баба!

Марина Николаевна обернулась: вся её семья – сын, невестка и внук – стояли на пороге и радостно улыбались.

Игорь внимательно смотрел на неё, его серые, совсем как у неё, глаза ласково светились.

– Мама!

Он шагнул ей навстречу.

– Сынок!