Подделка и подлинник

Столетняя годовщина революции — которую в свое время планировали отмечать как величайший триумф коммунизма — проходит малозаметно. Власти ограничились парадом — причем не в честь самой революции, а в честь парада 7 ноября 1941 года — а большинство народа, похоже, просто игнорирует этот день.

А ведь речь идет, действительно, о значительном событии, которое определило жизнь страны — и ряда других стран — на многие десятилетия.

Я помню, как в годы моего детства на доме напротив висел огромный транспарант — «победа коммунизма неизбежна». Люди считали — и считали с глубоким убеждением — что законы развития общества открыты, и обладают такой же непреложной силой, как законы природы, свобода есть осознанная необходимость, и уже скоро — может быть, при жизни этого поколения — явится светлое царство коммунизма. Церковь и вера в Бога, которая уже является уделом немногих маргиналов, окончательно исчезнет. Отец-основатель всего проекта, В.И.Ленин, портреты которого висели на каждом углу, высказывался о Боге и «поповщине» в выражениях, совершенно неудобных для печати, а устав КПСС вменял всякому верному коммунисту в обязанность «Вести решительную борьбу с ... религиозными предрассудками и другими пережитками прошлого».

Отношение к Церкви варьировалось от физического истребления (при Ленине и Сталине) до просто чрезвычайно жесткой дискриминации (в позднем СССР). В «светлом будущем», чаемом коммунистами, для Церкви не было места.

Все, оказалось, однако, наоборот — это коммунизм развалился, а Церковь выжила.

За семьдесят лет множество людей родились, страдали и умерли под коммунистическим символом веры, и эта эпоха не могла не наложить глубокий отпечаток на людей и культуру. После распада СССР народы, переставшие быть «новой исторической общностью — советскими людьми», пустились на поиски своей идентичности, на поиски ответа на вопросы «кто мы такие и каково наше место в истории и мироздании». Как правило, на место советского мифа приходил миф националистический, который отвергал созидательные элементы советского, но полностью воспроизводил все дурные советские привычки — идеологическую нетерпимость и безусловный примат идеологии над реальностью. В частности, уверенность в том, что социальная реальность просто должна, обязана покориться великим мифам, а если люди ведут себя как живые люди, то это тяжкие пережитки «совка» — точно также, как раньше это были пережитки царизма и капитализма.

Что, впрочем, неудивительно — вождями и наиболее ревностными адептами нового национализма были и остаются представители бывшей советской, партийной и комсомольской элиты.

У нас в России многие испытывают определенного рода ностальгию по советским временам — как по той простой причине, что людям вообще свойственно ностальгировать по временам своей юности, когда и солнце было зеленее, и жизнь била через край, так и по более глубоким основаниям. Идеология давала чувство смысла жизни, ее оправданности, включенности в некое великое и доброе, правильное дело. Она создавала чувство единства с другими людьми — как согражданами, так и «всеми людьми доброй воли».

Люди, принужденные исповедовать какую-то систему воззрений, через какое-то время становятся ее искренними адептами — так уж работает человеческая психика, и долгое время спустя после того, как принуждение перестало работать, люди могут оставаться адептами внушенных им идей. Даже если их несостоятельность стала очевидной.

Но у нас, православных христиан, не может и не должно быть проблем с идентичностью. Мы не вынуждены искать ее ни в советском прошлом, ни в яростной реакции на него.

У нас есть истинная вера, которая соединяет нас со Христом и всеми святыми, как из русского, так и из всех народов, у нас есть место в мироздании — у престола нашего Господа, у нас есть место в самой важной истории, которая есть — в истории спасения.

Беда в том, что люди вокруг нас, не зная о содержании нашей веры, но испытывая к ней смутное почтение, пытаются объединять православную и советскую идентичность. В реальности такое объединение невозможно.

Революция 1917 года была победой идеологии, которая прямо и громко заявляла о своей враждебности к любому богопочитанию, причем уже очень быстро эта враждебность проявилась в таких действиях по отношению к Церкви, которые вполне подпадают под международно принятое определение геноцида. Напомним, что «геноци́д (от греч. γένος — род, племя и лат. caedo — убиваю) — действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую, религиозную или иную исторически сложившуюся культурно-этническую группу как таковую путём: убийства членов этой группы;

причинения тяжкого вреда их здоровью мер, рассчитанных на предотвращение деторождения в такой группе; изъятия детей из семьи; предумышленного создания жизненных условий, рассчитанных на полное или частичное физическое уничтожение этой группы»

Именно это и делалось по отношению к религиозной группе «православные христиане».

Сонм новомучеников и исповедников, прославленных Церковью, свидетельствует об этом более чем ясно.

Как ясно и то, что их убиение и преследование не было случайным эксцессом или перегибами на местах — но абсолютно неизбежным проявлением идеологии, в которой не было и не могло быть места Богу.

Что же до сих привлекает людей в этой идеологии? Парадоксально, но те ее элементы, которые были заимствованы из христианства. Марксизм есть плод христианской цивилизации, и он не мог бы возникнуть ни в какой другой. Часть революционных лозунгов — «кто был ничем, тот станет всем», «кто не работает, тот не ест» — это парафразы из священного Писания. Сама вера в историю как в процесс, наделенный смыслом и целью — плод библейского мировоззрения, и в той чисто материалистической картине мира, которую предлагал марксизм, у истории просто не может быть смысла — некому этот смысл задавать.

Поздний СССР провозглашал во многом здоровые принципы нравственности — человек должен быть верен семье, трудиться ради общего блага, проявлять скромность в быту, дружескую приязнь к трудящимся самых разных национальностей. Цензура отсекала не только любое богопочитание и любую политическую крамолу — но и вещи действительно дурные. Советское ТВ могло быть невыносимо скучным — но не пошлым и не развратным.

В реальности, конечно, в СССР существовала и преступность, и проституция, и наркомания, и межнациональные конфликты (я лично беседовал с их участниками), но, в условиях полной государственной монополии на СМИ, большинство граждан могло не сталкиваться с этими явлениями. Какое-нибудь возмутительное преступление, теперь неделю заставляющее гудеть социальные сети, тогда оставалось известным только ближайшим соседям. Поэтому люди и могут вспоминать тогдашнее благообразие — вот тогда телевизор прославлял героев труда, не то что сейчас.

Человеческая солидарность и братство тоже больше провозглашались (в длинных очередях за дефицитом, который вот-вот закончится, люди не очень склонны любить друг друга) — но, хотя бы, считалась общепринятой ценностью. «Человек человеку — друг, товарищ и брат».

В чем же радикальное и трагическое расхождение этого взгляда на человека с христианским?

Для коммунизма (и не только для него, этот взгляд восходит еще к Руссо), зло — это что-то, находящееся вне самого человека. Людей можно сделать хорошими извне. Достаточно поместить людей в правильное социальное окружение, и их поведение изменится, выведется новый тип человека — «советский человек», свободный от «родимых пятен прошлого», «ставящий общественные интересы выше личных».

Для христианства зло находится в человеческом сердце, именно оно повреждено грехом. Как говорит Спаситель, «Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, — все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (Мар.7:21-23)

Именно поэтому невозможно построить идеальное общество — люди грешны и нуждаются в спасении, которое они не могут даровать себе сами. Они нуждаются в Спасителе из-за пределов этого падшего мира.

Человеческая тоска по подлинным, братским отношениям с ближними, по миру без насилия, эксплуатации и войн, сама по себе достойна почтения — это тоска по раю. Но рай невозможно обрести «своею собственной рукой». Его можно получить только от Бога — покаянием и верой.

А для этого отказаться от подделки ради подлинника, от рухнувшей безбожной идеологии — ради святой Православной Веры.