Мюнхенский Афон

На прошлой неделе монастырь преподобного Иова Почаевского, что в Мюнхене (Русская Православная Церковь Заграницей), отметил престольный праздник. О том, почему обитель называют Мюнхенским Афоном, – интервью с насельником монастыря, епископом Штутгартским Агапитом (Горачеком).

Владыка Агапит, как вы стали монахом?

Родился я в семье русских эмигрантов во Франкфурте-на-Майне. Из детства запомнил барачного типа храм Воскресения Христова. Служил там отец Леонид, граф Игнатьев, – тоже из эмигрантов. В семь лет он ввел меня в алтарь. Это стало очень важным моментом в моей жизни.

Позже, во многом по инициативе моего отца, во Франкфурте был построен Никольский храм. Папа был старостой, и я вырос на приходе.

Будучи студентом, в 1978 году я поехал на всезарубежный съезд русской молодежи в Торонто. Навестив дедушку и бабушку по материнской линии, живших в Ютике, заехал поговеть в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле. Был Успенский пост. Помню, я пришел тогда, в храм, стою пред аналоем: справа Курская-Коренная, а слева – маленькая бумажная иконка Божией Матери Страстная, плачущая. Это был домашний образ одной греческой семьи. Как вдруг у Богородицы потекли слезы. Смотрю, а на щеке Пресвятой Богородицы свежая, полная слеза... Я был потрясен.  

Многие из братии еще по пражской эмиграции знали моего отца, и тепло приняли меня в монастыре. После общения с монахами мне стало скучно оставаться в университете, где я изучал политологию. В политике надо постоянно ставить себе какие-то цели, которые вовсе не приближают тебя к Богу. Слава Тебе, Господи, я пошел по другому пути. Потом шутил, что ехал в Америку искать себе невесту, а получилось все наоборот.

В Германии, куда я вернулся, как и во всей Европе, монашества как такового не было. Разве что оставшиеся единичными приемники почаевских монахов-эмигрантов ^[1].

Однажды к моему духовнику отцу Леониду Игнатьеву обратился юноша с просьбой познакомить его с русской молодежью – ему нужна была языковая практика. Он изучал в Гейдельбергском университете славистику. Это был Миша Арндт, будущий владыка Марк (ныне архиепископ Берлинский и Германский, наместник монастыря преподобного Иова Почаевского в Мюнхене, – Примеч. Ред.). Потом он преподавал языки. Как у вузовского преподавателя у него были длинные до трех месяцев каникулы, – он проводил их на Афоне. Поступить в монастырь на Святой Горе ему не позволили заправлявшие тогда на Афоне так называемые «черные полковники».

Владыка Марк унаследовал традицию царских, еще дореволюционных русских афонитов. Сам я в начале 1980-х годов ездил на Афон на протяжении нескольких лет и тоже кое-кого еще успел застать. У этих людей даже язык был другой. Непередаваемая деликатность чувствовалась в их общении. Сегодня в России таких разве что только стареньких глубоко церковных бабушек можно найти. А когда ты встречаешь такого иеромонаха, схимника, и он с тобой кротко и смиренно говорит, – это оставляет сильное впечатление!

Постригал и рукополагал будущего владыку Марка наш правящий епископ Павел (Павлов), он же потом благословил и меня на монашество.

Отца Марка сначала направили на приход в Висбаден, где он стал жить по афонскому Уставу. Вокруг него там довольно быстро собралась братия. Все они были моими друзьями. Я тоже к ним ездил, и мне у них очень понравилось. Подъем в 4 утра, Полунощница, кафизмы, каноны, Литургия каждый день. Я понял, что это то, что мне надо. Поэтому когда отца Марка рукоположили в 1980 году во епископа и ему надо было перебраться в монастырь Иова Почаевского в Мюнхен, я поехал вместе с ним. В обители жил тогда на покое владыка Нафанаил (Львов) и при нем был только чтец.

Монастырь стал возрождаться вокруг духовника-архиерея?

Да. Наша братия – на страже епархии. Все, кому не лень, простите, звонят. Поднимаешь трубку, а от него, видите ли, жена сбежала и он спрашивает совета. Что ему посоветует монах?! Монахам надо жить в уединении. А епархиальное управление – это средоточие мира. Сюда стекаются все приходские проблемы... А ведь монашество – это все-таки особое иное служение.

Как определить, на Ваш взгляд, в какую монашескую общину поступать?

Это все равно, что выбирать себе жениха или невесту. Нашел человека по душе и с ним взрослеешь, – в семье ведь именно так и становятся родителями. Монашество в этом смысле похоже на брак. Человеческая личность предполагает рост. Монастырь – это не армия, где людей распределяют для решения каких-то внешних задач. Насколько я вижу, и в России крепкие внутренне устроенные общины получаются там, где вокруг игумена-духовника или матушки игумении собирается духовно здоровая семья.

Сколько у вас в обители длится искус послушника?

У всех по-разному: у кого-то три года, у другого пять лет. Внутренняя зрелость не измеряется годами. Надо, чтобы человек сам себя испытал. Духовник, братия тоже смотрят: кто на что способен. Владыка Марк стал сейчас еще более внимательно подходить к постригам, это его ответственность.

Как Владыка наставляет братию?

Владыка очень занят. Особых бесед мы не устраиваем. Но он при всей своей занятости он всегда доступен: если что-то нужно, возможность задать ему вопрос всегда есть. Самое главное – исповедь. Ее владыка совершает еженедельно уже более 35 лет. Это чрезвычайно много значит, когда архиерей-духовник уделяет тебе внимание.

В монастырской жизни сам я, будучи уже архиереем, понял, что когда ты начинаешь сразу требовать от послушника исполнения каких-то обязанностей, это не приносит ожидаемых плодов. Я сформулировал для себя такое правило: ты живешь своей жизнью и ждешь, когда Господь откроет для тебя сердце твоего ближнего.

Так однажды к нам приехал послушник из России. Мы с ним жили бок о бок два года. Молились, общались постольку поскольку... В монастыре ведь весь день расписан: восемь часов молитвы в церкви, послушания, келейная молитва. Общее у нас только дежурство на кухне. Но как-то мы сопровождали Курскую-Коренную икону на место ее явления в Курск, и вечером мне надо было сфотографировать образ. Я попросил этого брата, поскольку в миру он был реставратором, помочь мне снять с иконы ризу. С тех пор у нас наладилось общение. Этот случай с иконой нас, можно сказать, породнил.

Иногда надо ждать пять лет… Если ты сразу начинаешь кого-то учить, результат может оказаться прямо противоположным.

То есть никто никого намеренно не смиряет для пользы дела?..

Нет, это чужое для нас и напоминает католический принцип сатисфакции, согласно которому каждый должен пострадать. Такой взгляд характерен для юридического мышления римо-католиков, но почему-то перекочевал в современное Православие.

Кто может посмотреть в душу Богу? Бог Отец по Своей любви к человечеству жертвует Своим Сыном. Христос по любви к Богу Отцу и человеку добровольно идет на Крестные муки. Это чудовищно вменять другому в христианскую обязанность страдания. Конечно, мы все по сей день распинаем Христа. Этим и страшна Гефсиманская Чаша, о которой Господь молился, чтобы она миновала Его (Мф. 26:39). Когда священник кладет в потир частички, вынутые за нас, Богу Сыну предстоит в Святой Троице всех нас, поминаемых, всю нашу немощь, оправдать Своей Кровью.

Если мы честно осознаем, в каком состоянии мы подходим к Престолу Божию, к Чаше, мы содрогнемся. А Господь? ...Отмый, Господи, грехи поминавшихся зде Кровию Твоею Честною, молитвами святых Твоих... Сколько грязи смывается этой Кровью. Поэтому Иисус и просит пронести эту Чашу мимо. Это не страх перед смертью, это ужас перед тем, что вчера, сегодня, завтра, во веки веков все поколения людей, всех тех, кто будет пить из этой Чаши, Сын Божий, страдая на Кресте, оправдывает и принимает в общение со Святой Троицей.

Как нам открывается общение Святой Троицы?

Через соборность. Мы Святую Троицу можем познать только через известные нам опыты. Вот ты младенец, затем подросток, потом стал женихом, после отцом. Только отцу приоткрывается, что это такое, когда Бог Отец жертвует Сыном. Это рост. Так через разные опыты, данные тебе в жизни, ты врастаешь в соборное единство человечества. Испытав нечто сам, ты уже можешь понять другого.

Но мы все по-разному проходим через различные ситуации. Когда мы младенцы, наше отношение к родителям одно, когда подростки – другое, когда становимся женихами (или невестами) – третье, когда отцами (и матерями) – это уже новый уровень единства. Все эти опыты мы должны в себе сохранять. Иначе с чем мы перейдем в вечность: со старческим брюзжанием? Кто мы, если в нас не осталось ни младенчества, ни отцовства?

Святые сильны именно тем, что они могли сохранять всю эту Богом дарованную человеку палитру общения. Преподобный Серафим Саровский с детьми был сам мал и кроток, а генерала мог и как грозный старец вразумить. Вот это взаимопроникновение опытов – особенно, когда ты общаешься с другими, – очень важно.

Мы, православные монахи, называем себя отцами, потому что мы к своим духовным чадам относимся по-отцовски.

Благодать снисходит по иерархии, или можно ориентироваться на то, что Дух дышит, где хочет (Ин. 3:8)?

И то, и другое верно. Иерархия важна прежде всего для того, чтобы внутри нее воспитывалось священство для совершения Богослужений. Это очень узкая стезя, по которой шествует Церковь. Здесь всё конкретно: Таинства, поклонение Господу и почитание Божией Матери, память святых. Сам язык Богослужения веками отточен. Сохранение этого пронизывающего новозаветную эпоху стержня имеет исключительную важность. Но выполнение этой наиглавнейшей задачи немыслимо без законной иерархии. Когда архиерей выдает священнику антиминс, миро и т. д. – он ему тем самым вручает паству. Конкретную паству! Вот тебе именно этот приход. Храни и возделывай. При этом в Православной Церкви очень живо ощущается дыхание Божества. Вне каких-либо иерархий: будь ты простой мирянин, монах или иерарх, – стяжание Духа Святого в Православии зависит не от степеней и чинов. Соборный разум Церкви чувствует духоносность церковных чад. Архиереи ценят духоносных монахов. Именно в Православной Церкви это соприсутствие Духа Божия во всей церковной полноте особенно ощутимо. Это мы видим по святым.

Память святых – это тоже выражение православного опыта соборности Церкви воинствующей с Церковью Торжествующей?

Конечно. Память святых – это самое великое достояние, которое мы, православные, имеем и храним. Вслушайтесь, всмотритесь в наше Богослужение. Треть его посвящена Господу Иисусу Христу и нашему покаянию перед Ним, треть нашей Ходатаице Божией Матери и треть святому, чья память совершается.

От игуменов монастырей приходилось слышать, что именно неспешная монастырская служба открывала им канон, – а через него знакомство со святыми. Предыдущий председатель Синодального отдела по монастырям и монашеству, ныне покойный архиепископ Алексий (Фролов) с самого своего поступления в лаврскую братию постоянно изо дня в день читал жития святых.  

Да! Для нас, православных, без святых немыслима Церковь. Мы и ко Христу приближаемся именно через святых. Если вы внимательно читаете Евангелие, конечно, Христос вам не понятен. Спаситель заповедует: любите врагов (Мф. 5:44). Но разве мы выполняем это требование? Кто из нас отдаст свою последнюю рубашку? А когда мы видим, как это делают святые, то за этими высокими словами для нас вдруг открывается реальная жизнь. Вот юродивый голым ходил, а новомученики были растерзаны всего-то столетие назад. Преподобный поклоны без конца бил. Что сокрыто за всем этим? Именно через опыт живых людей, особенно близких к нам, – у нас и ко Христу появляется живое отношение.

Поэтому так важен принцип православных монастырей, когда в лице игумена или игумении для монашествующих являем Сам Христос?

Православная Церковь, слава Богу, сохранила понимание того, что в духовной жизни все происходит на личном уровне. Каждый человек – личность. Христос – тоже Личность: страдающая, сострадающая. Об этом хорошо писал митрополит Антоний (Храповицкий): «Христовы страдания были состраданием человечеству» ^[2]. «Пострадавый и сострадавый человеком, Господи, слава Тебе», – слова 4-го антифона Великого Пятка.

Чем лечит нас Христос? Состраданием. Что это такое: сострадание? Мы же и этого не понимаем! Просто полагаем, что вот человек страдает, сопереживая нам. Но сострадающая любовь – это на самом деле энергия, которая исходит от сострадающего человека и согревает нас. Он смотрит нам в глаза и передает нам силу, которой нам так не хватало. Он спасает нас своей любовью. Открывается нам такая любовь тоже, конечно, в опыте святых. Только когда встречаешь духоносных отцов и стариц, начинаешь догадываться о том, что такое Любовь.