Мы с вами — очень счастливые люди

Посчитайте, сколько раз за время этой беседы Владыка Георгий, Митрополит Нижегородский и Арзамасский, произносит слова «радость», «радостно», «счастье», «светлый», «свет». О чем бы он ни рассказывал, на какой бы вопрос ни отвечал, он непременно приведет к радости. Слушая Владыку, веришь, что любые трудности и скорби переплавляются в духовную радость, если мы умеем правильно их принимать. А правильно — значит по послушанию, по благословению Божиему.

Нижегородская земля — место подвигов преподобного Серафима и дивеевских святых. Невольно хочется написать: особое место. Но ведь на самом деле вся Россия — место особое. И это действительно наше счастье, что мы родились в ней и причастны к ее истории, ее духовной судьбе, ее святыням. Но — вот парадокс — быть по-настоящему счастливым всегда нелегко. Для этого нужно быть верным Христу, нужно учиться любить людей. Об этом и о многом другом — наш разговор с Митрополитом Георгием.

— Владыка, расскажите, пожалуйста, о семье, в которой Вы росли, о Вашем родном городе и о том, что Вас привело к решению поступить в духовную семинарию?

— Я — счастливый человек, я родился в верующей, православной семье. Мой отец прошел всю войну. Мама выросла в оккупации, в Белоруссии. Отец мамы, мой дед, погиб на фронте, а бабушка умерла во время войны. И на руках у моей мамы осталось трое младших детей, два братика и сестренка. И вот в 1946 году наши будущие родители встретились. У отца не было уже родителей и у мамы не было. Так они и начали строить свою семейную жизнь. Как сейчас говорят: ни кола ни двора. За три года родили четверых детей: ребенка, двойню, потом еще ребенка. Позже родили пятого. А в 1964 году на свет появился я — шестой ребенок в семье. Конечно, я был самый любимый, все относились ко мне с вниманием и заботой. Так что я никогда не был обделен лаской, сердечным теплом. И с самых малых лет я видел, как родители молятся, как они постятся. А рядом были родственники моего отца — тоже верующие люди. Собственно, вся наша родня, несмотря на обстановку, на то, что это были очень непростые для верующих, богоборческие годы, жила с верой. И это был для меня очень ценный опыт — как, никого не обижая, никого не оскорбляя, сохранять всегда верность Богу, вере Христовой. Это умение пригодилось мне и в школьные годы, и потом, во время работы, службы в армии.

Поэтому, конечно, становлением своим в жизни я обязан родителям: рабу Божиему Тимофею и рабе Божией Татьяне. Отец всю жизнь работал, мама была домохозяйкой, потому что нас шестерых надо было растить, и она всю свою жизнь посвятила семье и дому. И отец, и мать прожили по 89 лет, и я видел, как особая благодать Божия почивает на них в зрелом возрасте. Потому что, проходя через такие испытания, такие трудности, они никогда не унывали, умели радоваться жизни, благодарили Бога. И рассчитывали прежде всего на Бога, потом на себя, и больше ни на кого.

Когда перед тобой пример такой внутренней верности, стойкости, умения радоваться жизни и никогда не впадать в уныние — это дает много радости и утешения на всю дальнейшую жизнь.

Я родился в Белоруссии, в Гомельской области, в маленьком городке на берегу Днепра — Жлобине. По этому городу страшно прокатилась война, долгие кровопролитные бои шли за его освобождение: к Днепру наши войска подошли в сентябре 1943 года, но только в июле 1944 года Жлобин был освобожден. Именно оттуда начиналась знаменитая операция «Багратион». Нас воспитывали на памяти о войне, воспитывали патриотами; любовь к Родине — это для нас были не красивые слова, а реальное чувство. Мы зачитывались книгами о партизанском движении, о тех военных действиях, которые происходили в наших родных местах. Мы постоянно общались с участниками войны, они все еще были молоды, жизнерадостны. Вот этот дух служения Родине, своей земле, он всегда был очень близок не только мне, но и всем, кто меня окружал. И я очень рад сейчас, что вырос в такой обстановке.

Но сегодня, уже оглядываясь на пройденный путь, я понимаю, что Господь меня как-то приуготавливал к служению Церкви. Хотя я и рос, как уже сказано, в верующей семье, я об этом пути служения для себя не думал. Я учился, работал, служил в армии, в общем, жил как все, но однажды встретил на своем жизненном пути одного монаха из Троице­Сергиевой Лавры, который меня благословил поступать в семинарию. Для меня это было внешне очень неожиданно. Я удивился, но решил попробовать. И вот в 1986 году я был зачислен на первый курс Московской духовной семинарии. И с тех пор вся моя жизнь очень плотно связана с жизнью Русской Православной Церкви.

9 мая 2017 года. «Бессмертный полк». В руках у Митрополита Георгия — портрет его отца, Тимофея Николаевича Данилова

— Владыка, расскажите, пожалуйста, о людях, ставших для Вас духовными маяками на пути, о своих учителях. Кто из них оказал на Вас решающее влияние?

— Вне всякого сомнения, первыми и главными моими учителями были родители. Но не только они. У моего отца были две родные сестры: Фекла и Марфа. Это были глубоко религиозные женщины. И они регулярно приходили к нам в дом, и я приходил к ним. И много народной христианской мудрости черпал из их рассказов, разговоров. Так что я и их тоже вспоминаю как своих наставниц в жизни.

Господь мне судил побывать еще отроком в Троице­Сергиевой Лавре, и там я встретил братию обители. Среди них были такие люди, как архимандрит Антоний (Кузнецов), архимандрит Аристарх; общение с ними было для меня необычайно интересным, ярким впечатлением, оно оставило отпечаток на моем сердце навсегда.

Вне всякого сомнения, тот человек, который меня благословил в семинарию, он также имел большой духовный опыт. Та исповедь, которую он у меня принимал, тоже запомнилась мне на всю жизнь.

Уже обучаясь в семинарии, я познакомился с архимандритом Кириллом (Павловым). Это необыкновенный человек, о нем можно говорить много и не переставая. Это образец любви, смирения, необычайной человеческой теплоты. Счастлив тот, кто имел возможность просто пообщаться с отцом Кириллом. А мы не просто общались, мы вместе и молились, и регулярно исповедовались у него, и имели много духовных бесед. Поэтому, конечно, отец Кирилл сыграл огромную роль в моей жизни. Большую духовную пользу я получил в монастыре от общения с отцом наместником, ныне архиепископом Феогностом.

— Скажите, что это значит — быть экономом Троице-­Сергиевой Лавры? Чего было в этом служении больше: земных забот, проблем или же духовной радости? Не мешали ли эти заботы Вашему внутреннему духовному труду, не отвлекали ли?

— Действительно, послушание эконома вынуждает заниматься многими практическими, материальными делами, постоянно находиться в контакте с внешним по отношению к монастырю миром. Это касается и реставрации, и жизнеобеспечения обители. Эконом должен управлять большим количеством мирян: начиная от уборщиц и кончая учеными, архитекторами, конструкторами, технологами… В начале пути это послушание было настолько непростым, что я даже не понимал, почему именно меня предложили в экономы: у меня ведь не было никакого опыта ни в хозяйственной деятельности, ни в научной, ни в реставрационной. Но послушание превыше поста и молитвы. Надо сказать, я не проявлял особых способностей именно к этому делу. Но, получив благословение — послушание эконома Лавры, я четко понимал, что Сам Господь благословил меня на это дело. И Покров Царицы Небесной надо мною. И сам преподобный Сергий мне помощь подавал на всех моих путях, в самых сложных, трудных вопросах.

Троице-Сергиева Лавра — огромный, сложный организм. Мне приходилось заниматься и продовольствием, и отоплением, и водоснабжением, и хозяйственные службы — гараж, столярные, слесарные, швейные мастерские — тоже входили в сферу моей ответственности.

Конечно, большое место в жизни эконома занимает научная деятельность, то есть работа с учеными, которые исследуют и помогают нам сохранять древние святыни Лавры. Благодаря многим усилиям, по благословению Святейшего Патриарха, по инициативе наместника Лавры архимандрита (теперь — архиепископа) Феогноста удалось создать Патриарший архитектурно-реставрационный центр. Собственно говоря, он и сыграл, и сегодня играет ведущую роль в сохранении тех святынь, которые находятся на территории Троице­Сергиевой Лавры.

Поэтому жизнь эконома — она очень интересная, многогранная, начиная от завоза удобрений или досок и кончая научными конференциями, на которых обсуждались методы сохранения памятников архитектуры и церковного искусства. Я общался в те годы со множеством интереснейших людей из мира культуры, архитектуры, реставрации. И я очень счастлив, что нес это послушание в течение десяти лет. Это одно из самых светлых моих воспоминаний о Лавре — труд эконома.

— Расскажите, пожалуйста, подробнее о реставрационных работах в Лавре. Что было самым трудным и что — самым радостным?

— Одной из самых сложных наших задач стала реставрация лаврской колокольни. Это, представьте, огромный такой каменный столб, высотой 88 метров, самая красивая колокольня в России, очень богато украшена. Но ветровые нагрузки, вообще, природная среда ее не пощадила. И понадобились колоссальные усилия, чтобы сохранить этот шедевр архитектуры во всей его красе. Там, на колокольне, находятся уникальные часы, которыми мы тоже занимались. И конечно, апогей наших усилий по спасению колокольни — это возвращение на нее колоколов взамен тех, которые были в свое время сброшены. И при многих усилиях были отлиты три тяжелых колокола: Первенец весом 27 тонн, Благовестник весом 35,5 тонны и, наконец, царь-колокол, который весит 72 тонны, это самый большой колокол в России, который звонит. Очень памятное дело. Оно потребовало больших усилий и материальных затрат. Нужно было решить конструкторские, литейные задачи, все решения искать заново, потому что больше ста лет не было опыта отлития таких сверхтяжелых колоколов. А ведь это музыкальный инструмент фактически. И мы очень переживали, что отлитый уже колокол может не зазвучать. Это была бы трагедия, конечно. Но, по милости Божией, удалось справиться с этими задачами, колокола теперь оглашают Лавру своим звоном. Я очень рад, что эта проблема сегодня в Троице-Сергиевой Лавре решена, и колоссальная работа, некогда начатая, сегодня продолжается.

Другой нашей задачей была так называемая вертикальная планировка. Что это значит? На территории монастыря культурный слой — от двух до семи метров, и здания врастают в этот слой. Это пласты истории Лавры, их необходимо расчищать, освобождать. А на территории монастыря множество захоронений. Чтобы их расчистить и сохранить, нужно менять и переносить коммуникации. И это была одна из самых сложных работ в Лавре, и мы с нею тоже справлялись.

Собор Всемилостивого Спаса (Староярмарочный) в Нижнем Новгороде. По сложившейся традиции, Владыка Георгий крестит детей, родившихся в многодетных семьях

Конечно, все храмы Лавры имеют особую историческую и духовную ценность: и Троицкий собор, в котором покоятся мощи преподобного Сергия, и Успенский собор — соборный храм Лавры, и храм преподобного Сергия — трапезная церковь. Каждый из этих храмов — шедевр архитектуры. И каждым из них приходилось очень, очень много заниматься. И мы рады, что храмы удалось сохранить. Хотя и сегодня одна из сложных проблем Лавры — это разрушение фундаментов по причине того, что большинство зданий стоит на сваях — деревянных основаниях, и вот это свайное поле стало приходить в негодность. Потихонечку здания начали разрушаться. Потребуются усилия, чтобы найти методы их врачевания, реставрации. Сегодня в Лавре решены многие проблемы, которые не могли решаться на протяжении полутора-двух столетий.

Самым трудным для меня как для монаха, особенно в начале пути, было общение с мирянами. Что я имею в виду? Строительные, реставрационные работы очень сложны, они требуют профессионального подхода. Кто этим занимался, тот поймет. И на твоем пути всегда могут оказаться люди нечестные, непорядочные или просто непрофессионалы. Требовалось колоссальное напряжение сил, воли, чтобы не допускать таких людей к работе в монастыре.

И вторая сложность — тех, кто трудится, вдохновить, чтобы они с самоотвержением, с усердием трудились на обитель, неся свое служение в Троице-Сергиевой Лавре. Но все эти сложности потом забывались. Оставалось только радостное.

А что самое радостное? Самое радостное, конечно, когда ты получаешь результат своей деятельности, восстанавливаешь святыни. Мы с вами упоминали только сооружения, а еще же есть иконы, фрески, шедевры церковно-прикладного искусства. Поэтому всегда очень радостно, утешительно, когда ты видишь людей, которые приезжают в Лавру: бесчисленное множество паломников, гостей, туристов. Люди восхищаются, и ты вместе с ними радуешься.

— Ваша диссертация была посвящена подвигу святителя Тихона (Белавина) — первого после двухвекового перерыва патриарха Московского и всея Руси. Почему Вы выбрали именно эту тему? Что для Вас значит этот святитель? Чему он, с Вашей точки зрения, может научить нас сегодняшних?

— Первую свою работу о святителе Тихоне я написал, будучи еще на четвертом курсе семинарии. Тогда как раз прошло 1000-летие Крещения Руси. И уже поднимался вопрос о канонизации первого патриарха ХХ века. И чем больше я погружался в эту тему, тем больше восхищал меня жизненный путь патриарха Тихона. Особенно поражает его обращение к властям осенью 1918 года — документ, который называют «Анафема большевикам». Святитель призывает новую власть опомниться, прекратить кровавые расправы. Ведь то, что творили большевики, было не только жестокостью, но поистине сатанинским делом. Это пастырское послание, духовное, наполненное силой. Святитель пишет с христианским смирением, но вместе с тем — с твердостью и решимостью.

Потом я поступил в Духовную академию. Это был 1990 год. У нас в Лавре был архимандрит, преподаватель московских духовных школ отец Георгий (Тертышников). И мы как-то с ним сошлись, я — Георгий, но маленький еще — иеродиакон, и он Георгий, но уже большой. И мы в духовных беседах общались, и я рассказал, как тронул меня жизненный путь патриарха Тихона (Белавина). «А почему бы тебе не написать на эту тему большую работу?» — предложил отец Георгий. Он мне помог сформулировать тему. И я несколько лет, учась в академии, писал работу об этом светильнике Божием. Она увенчалась защитой. Это очень радостно, это до сих пор для меня светлая страница моей жизни.

Арзамас, 2017 год. Встреча ковчега с частицами мощей новомучеников Церкви Русской

Святитель Тихон воистину впитал в себя дух первых апостолов, дух древней Церкви. 900 лет в России христианство было покровом государства, и все уже забыли, что такое преследование за христианскую веру. И вдруг наступает начало XX века, страшная катастрофа. В это время у нас в России Русской Церковью избирается патриарх, которого не было 217 лет. И гонения, и то колоссальное давление новоявленной власти, которые он испытал, без настоящей веры, верности Богу, без молитвы невозможно выдержать. Ведь его же обвиняли в том, что большевики расстреливают духовенство, закрывают монастыри, храмы разрушают, а патриарх бездействует, не может найти общего языка с новой властью. И одновременно с этим обновленцы пытались захватить Церковь, подчинить ее себе, они требовали, чтобы святитель Тихон ушел с патриаршего престола. На все нападки он отвечал, что не искал патриаршества, которое тяготит его. Однако он не может сойти со креста сам, потому что Церковь вручила ему это служение. Святитель Тихон не испугался, не отступил, а, как апостол, вел свою проповедь. И теперь, когда прошло время, мы знаем, что благодаря его стойкости, молитве, его духовной жизни Церковь сегодня живет, и мы в ней живем.

В наши дни мы можем получать огромную духовную пользу, глубоко погружаясь в жизнь этого человека и молитвенно к нему обращаясь, чтобы и нам сохранить крепость веры, ревность пастырского служения, усердие в жизни церковной. Это очень важно — усердие в жизни церковной. Чтобы учиться полагать душу свою за други своя (Ин. 15, 13) ежедневно, ежечасно. Святителю отче Тихоне, моли Бога о нас!

— Один из архиереев, беседы с которыми мы записывали для журнала, сказал так: «Клобук (в смысле — монашество), легок, а вот омофор очень тяжелая вещь». Быть архипастырем — огромная ответственность перед Богом и людьми. Что Вы испытывали в день Вашей архиерейской хиротонии, в начале Вашего епископского служения? Что помогает нести этот нелегкий крест?

— Возвращаясь к началу своего архипастырского пути, я бы хотел вспомнить не столько хиротонию, сколько чин наречения. Он краткий, но очень глубокий. В этом чине есть слова с таким смыслом: сей человек венчается этой земле. Вот, ты венчаешься этой земле Нижегородской. Это настолько мне проникло в сердце… Я даже не ожидал, что такое может быть. В этом — любовь ко вверенной тебе земле, и ответственность за нее, и попечение о ней. Ты — сын этой земли, а люди, на ней живущие, — это твоя паства. Конечно, день хиротонии, когда на тебя возлагаются Евангелие и руки Святейшего Патриарха… Тут у каждого человека свой внутренний, духовный трепет. Ощущение близости Христа лично для тебя очень важно. Оно действительно приходит, ко мне пришло очень глубоко в эти дни. Ты непосредственно ощущаешь, что Христос очень близок тебе, твоему сердцу, твоему внутреннему миру. По слову апостола Павла (см.: Евр. 5, 12–14), до этого ты молоко пил, да еще и водой разбавленное, а отныне будешь питаться твердой пищей. А что касается тяжести омофора или архиерейского креста — мне трудно сказать, когда этот крест бывает тяжел, а когда легок. В моей жизни — что раньше, в монашеской обители, что сейчас, когда я архиерей, — нет внутреннего ощущения тяжести. Тяжесть, трудности есть, вне всякого сомнения, но и они приносят духовную радость. Нет тягостного состояния. Может быть, я жил в такое время или так внутренне устроен?.. Действительно, когда я уходил из обители на архипастырское служение, по-человечески я переживал: как я буду без преподобного Сергия, без братской трапезы, без братии… Как сложится моя внутренняя, духовная жизнь в совершенно незнакомой обстановке, при таких нагрузках?

Дважды в жизни я это испытал. Первый раз — когда на меня было возложено послушание эконома. Надо помнить, что послушание выше поста и молитвы. И не занимать должность, а жить по послушанию, делать все с усердием. И, хотя ты занимаешься многими мирскими делами, они нисколько не разрушают твой внутренний мир. Будь настоящим монахом: келейное правило соблюдай, не пропускай богослужений, помни, что все, что ты делаешь, — по послушанию, по благословению. И вот на архиерейской кафедре — то же самое. Для меня это назначение — к архиерейскому служению вообще, и тем паче в Нижегородскую епархию — было крайне неожиданным. Тем более 2003 год — 100‑летие со дня прославления преподобного Серафима, и необходимо было очень много сделать и в Сарове, и в Дивееве, чтоб подготовиться к празднику, до которого оставалось шесть месяцев. И здесь я тоже видел, как Царица Небесная, преподобный Сергий, преподобный Серафим во всех делах помогают, покрывают твои немощи, слабости. И Господь с тобою всегда. Поэтому если человек, а паче монах, живет по послушанию и по благословению, то его путь будет ознаменован особым присутствием Божиим, Покровом Царицы Небесной. Самое главное для монаха — не искать своей воли, а жить тем, что имеешь, и за это Бога благодарить.

Трудности, конечно, есть, и очень большие. Ну а как мама воспитывает детей? Это ведь тоже непросто. И когда маленькие дети, и когда взрослые — всегда тяжело. Но Господь дает матери радость и утешение. Вот и твой внутренний труд такой, и Господь дает тебе утешение, духовное просветление, радость.

Поэтому я бы не сказал, что мне как-то сверхтяжело. Конечно, на сердце остаются рубцы от тех или иных неустройств церковной, епархиальной жизни. Но от чего-то надо иметь и рубцы на сердце.

— Нижегородская земля — это земля преподобного Серафима Саровского и многих других святых; это один из самых востребованных в России паломнических маршрутов. Как это сказывается на жизни Нижегородской митрополии?

— На нас налагает большую ответственность то, что в пределах нашей митрополии находятся такие святыни, как Четвертый удел Матери Божией, Серафимо-Дивеевский монастырь и Свято-Успенская Саровская пустынь. К этим святыням притекает весь православный мир. Это также требует забот, прежде всего, насельниц Дивеевского монастыря и матушки игумении, особенно когда проходят большие торжества. Вместе с тем это большая духовная радость — и самому совершать богослужение в этих святых местах, и получать духовную поддержку. Вообще, братья и сестры, мы очень счастливые люди, потому что у нас на Русской земле есть такие святыни, как Дивеево, Саров, что по нашей земле ходил батюшка Серафим, что здесь почивают его святые мощи. И я не только о Нижегородской земле сейчас говорю, а обо всей России: и Троице-Сергиева Лавра, и Оптина пустынь, и Валаам, и Соловецкий монастырь, и многие другие святыни — это все наше бесценное наследство. Это очень утешительно и радостно. Мы не Иваны, родства не помнящие, мы — наследники Святой Руси, великой России.

— Расскажите, пожалуйста, о деятельности благотворительного фонда преподобного Серафима Саровского.

— После 2003 года, после 100-летия со дня канонизации преподобного Серафима, те миряне, которые трудились, организовывая этот праздник, обратились в епархию с просьбой о том, чтобы вместе найти какую-то удобную форму регулярной деятельности. И Святейший Патриарх Алексий II благословил создание и открытие фонда преподобного Серафима Саровского. Задача фонда состоит в том, чтобы поддерживать Саровский и Дивеевский монастыри, возрождать наши святыни. Но деятельность фонда касается не только материальных вопросов, но и прежде всего просветительских. При содействии фонда Серафима Саровского проводились многие научные конференции, паломнические поездки. Фонд Серафима Саровского — это особая забота о тех, кто трудится в школах, в университетах. Поэтому была открыта программа «Серафимовский учитель» — это конкурс, в котором участвуют педагоги из многих регионов нашей страны. Победители приезжают в Дивеево, здесь мы их награждаем, даем материальное вспоможение. Еще одна награда — паломническая поездка в святой град Иерусалим. Через это проходят тысячи людей, что очень радостно. На общецерковном уровне эта программа вылилась в конкурс «За нравственный подвиг учителя».

Фонд преподобного Серафима трудится на ниве духовного просвещения людей. Поэтому многие заботы и попечения фонда приносят весомые добрые плоды.

Спасо-Преображенская Карповская церковь в Нижнем Новгороде. Престольный праздник — и 200-летие храма, который никогда не закрывался

— Владыка, Вы возглавляете Комиссию Межсоборного присутствия по вопросам организации жизни монастырей и монашества. Сегодня наблюдается рост числа возрождаемых и вновь создаваемых обителей. Но ведь возродить монастырь внешне еще не значит возродить его духовно. И не подменяют ли дела внешнего устроения обителей того, ради чего и существуют в Церкви монастыри, а именно — незримого миру внутреннего монашеского делания? Нет ли, с Вашей точки зрения, такой опасности — подмены внутреннего внешним?

— Нет, я такой опасности сегодня не вижу. Достаточно хорошо, глубоко зная монастырскую, монашескую действительность, я могу сказать, что многие опасения в каком-то смысле надуманны. Конечно, не все у нас благоустроено в монастырской жизни: и в материальном смысле, и в духовном. Но ведь мы приступили к делу возрождения монашеских обителей после 70-летней духовной войны. И у нас были только руины. Нам необходимо некоторое время для становления. Сегодня мы видим, как возрождаются стены монастырей, храмы. Точно так же возрождается и наше монашество. И знаете, я не встречаю людей неискренних, теплохладно относящихся к монашеской жизни. Все, кого я знаю, — люди, очень глубоко погруженные в монашество. Другой вопрос: у кого-то не хватает знаний, образования, у кого-то — практического духовного опыта, у кого-то вообще опыта нет. Но это же проблемы роста, развития. Я вижу, что Сам Господь вспомоществует нам на этом пути.

Нам хочется сразу получить в одночасье идеальный монастырь, идеального монаха, но не бывает так. И отдельному человеку, и монашеской общине необходимо какое-то время, чтобы вырасти и состояться. Вне всякого сомнения, такому большому росту способствует Синодальный отдел по монастырям и монашеству. Очень важны встречи, собрания игуменов, игумений монастырей, совместные общения, молитва.

А Комиссия Межсоборного присутствия по монастырям и монашеству создана, чтобы обсуждать многие насущные проблемы монашеской жизни: разрабатывать документы, приспособить уставы монастырей к современной реальности. Одни православные монастыри у нас находятся в городах, другие — в сельской местности. Есть большие монашеские общины, есть маленькие. И у каждой какие-то свои проблемы, вопросы. Идет соборная работа, жизнь наша протекает в дискуссиях, обсуждениях, сомнениях, переживаниях. Все эти заботы и труды направлены на одно — чтобы мы стали духовно зрелыми. Батюшка Серафим сказал: «Добродетель не груша, ее вдруг не скушаешь. Потихоньку, полегоньку». Так что возрождается наша монашеская жизнь, и слава Тебе, Господи! Я думаю, что пройдет некоторое время, и мы получим с монашеской нивы большие, добрые плоды.

Колокол, отлитый к 200-летию Карповской церкви в Нижнем Новгороде. Точно такой же оглашал ее окрестности до революции

— Не так давно в Интернете появилась статья священника Константина Камышанова «”Духовный” туризм — чума монастырей. Но многим обителям нравится». Автор считает, что монастыри превращаются из мест духовного труда, спасения, благотворного уединения в так называемые брендовые объекты, в центры притяжения праздных, любопытствующих людей, «полуголых туристок», так он выражается. Владыка, с Вашей точки зрения, грозит ли монастырям вот этот вирус духовного туризма?

— Хорошо, что этот священник ставит этот вопрос. С одной стороны, не стоит вот так сразу соглашаться с его мнением, с другой — и отрицать это явление не нужно. Действительно, мы сталкиваемся с этим: не успели начать возрождать обитель, только два или три монаха там живут, а уже поехали паломники. Ищут духовного совета, наставления, внимания. Мы еще сами не возродились, а вы уже ждете от нас чего-то зрелого. Но у людей огромный духовный вакуум, они страдают, ищут, и отвергнуть этих людей — неправильно. Куда им идти?

Ведь для чего мы живем, как христиане? Для того чтобы свидетельствовать людям о Христе. Я глубоко убежден, знаю это на опыте, что Господь покрывает, как бы компенсирует наши немощи и недостатки. Если ты миру открыт, если ты хочешь людям помочь, Господь твои немощи врачует. Даже на Афоне есть разные обители. И у нас, в Нижегородской митрополии, есть уединенные скиты, а есть обители, которые как бы на переднем плане стоят и принимают паломников, туристов.

То, о чем пишет автор статьи о духовном туризме, — это ведь не только проблема современной жизни. Я это помню сам, со своей монашеской молодости в Троице-Сергиевой Лавре. Мы, монахи, изнемогали от наплыва туристов, хорошо, если все же не туристов, а паломников: но монахов в Лавре десятки, а посетителей тысячи и тысячи. Никто из монахов не ищет способов, как сделать, чтобы еще больше людей притекало — люди сами едут и едут. Да, это тяжело. Но, с другой стороны, преподобный Сергий, преподобный Серафим нам завещали, чтоб никто от нас не ушел неутешенным. Хоть какое-то пропитание мы должны каждому человеку дать, может быть, экскурсию провести, а может быть, вместе с ним помолиться. Конечно, есть проблема внешнего вида, одежды на некоторых посетительницах, но не монахам же это определять, люди сами должны иметь в себе какие-то внутренние правила.

Кто мы с вами такие? Кто ты, Россия, кто ты, Москва — то ли святой град, то ли окаянный Вавилон? Это слова из одного духовного канта. Если мы действительно хотим быть, а не только называться Святой Русью, то слава Богу, что люди у нас стремятся в монастыри, интересуются церковной духовной жизнью. Да, вполне возможно, что сегодня этот человек, который к нам в монастырь приехал, — теплохладный, поверхностно любопытный, безразличный к святыне, но завтра его осияет благодатью, и он станет совсем другим. Поэтому нам с вами трудно судить об общей ситуации, о жизни во всем ее многообразии. Кто мы такие, чтоб судить людей, которых Сам Господь приводит в наши обители? Да, нам хочется, чтобы все были благочестивыми, правильными — даже внешне. А куда девать неблагочестивых, а куда девать неправильных? Закрыться от них? Нам нужно на практике являть любовь Христову к людям, ту любовь, которую завещали нам святые отцы.

— В наше время появилось очень много людей, которые говорят и пишут в Интернете о том, что они разочаровались в Церкви, в духовенстве, в священноначалии. Есть те, кто ничего не пишет, а просто переживает наедине с собой те нестроения церковной жизни, с которыми он столкнулся, несоответствие некоторых лиц в священном сане этому сану, их предназначению. Что бы Вы сказали этим людям, разочаровавшимся или травмированным?

— Это сложный, многогранный вопрос, но я попытаюсь как-то сформулировать свое видение проблемы. Ведь откуда берется духовенство наше? Из народа, из мирян. Какие миряне, такие и духовные лица. Мы же не привезли их из другой страны или с другой планеты. Поэтому, братья и сестры, к кому претензии? К самим себе, наверное. Нам хочется вокруг себя видеть только преподобных Серафимов, преподобных Сергиев? Становись сам таким, как преподобный Серафим. Мы все в одной ограде находимся, мы вместе должны духовно вырасти. А как по-другому? Кто будет людей крестить и отпевать, кто будет отпускать им грехи, если священниками будут только идеальные люди? Да, у нас есть идеал, мы должны к нему стремиться. Но ведь в жизни мы встречаемся с людьми разными, и разве есть где-то такое место, где живут и работают только идеальные люди? Я всегда говорю, что если вы пришли в поликлинику, и вас не очень приветливо встретила уборщица, из этого же не следует, что вам не нужно лечиться! Да, вы можете обидеться, повернуться и уйти, но что будет с вашими гнойниками? Завышенные претензии к окружающим и завышенная самооценка мешают людям более трезво смотреть на жизнь.

Кроме того — и эта проблема действительно существует — когда человек только начинает свой путь в христианстве, дьявол делает все, чтобы человека с этого пути совратить. У многих ведь складываются книжные понятия о церковной жизни: все должно быть вот так. Тогда почему не так? И возникает осуждение. Да, конечно, есть у нас раны, есть гной, ну что ж, приходи, помогай врачевать. А не сыпь еще и соль на эту рану.

Человек говорит: «Я разочаровался в духовенстве, в священноначалии…» Так вот, братья и сестры, мы все с вами болеем, болеем грехом. И не надо думать, что священник или монах может не болеть грехом: мы так же подвержены всем этим страстям. И точно так же падаем, но встаем и идем дальше. И со Христом ходил Иуда — ученик, который предал Его целованием, и в нашей среде, увы, есть и будет место иудам, и это наша скорбь, конечно. Но это не значит, что не нужна Церковь, что не нужно духовенство, не нужно священноначалие. Церковь создана Христом, ее земное устроение унаследовано нами от апостолов, ее Устав мы получили от святых отцов. И то, что человеку действительно нужно в Церкви получить, он в ней всегда получит. Другое дело — если ему вообще Церковь не нужна.

Собор Всемилостивого Спаса (Староярмарочный) в Нижнем Новгороде. По сложившейся традиции, Владыка Георгий крестит детей, родившихся в многодетных семьях

На солнце тоже есть пятна. Но можно одни пятна видеть, а можно видеть свет и принимать тепло. Вот я, живя в Церкви, принимаю тепло и вижу свет. И, сталкиваясь с какими-то неправильностями в церковной жизни, я понимаю: это земные наши страсти. И к святости Церкви они не имеют никакого отношения.

Если человек говорит, что разочаровался в Церкви, тогда он просто не понял, может быть, что такое Церковь и Кто такой Христос. У него какое-то свое об этом представление. Поэтому способность человека уверовать в Бога и жить по этой вере — это уже подвиг, уже добродетель.

Однако я надеюсь, что многие из сомневающихся, разочаровавшихся этим переболеют и вернутся ко Христу. Помогай всем Господь!

Подготовлено пресс-службой Нижегородской епархии

Журнал «Православие и современность» №41 (57)