Старый стиль и модернизация Церкви

Ежегодно перед Рождеством в СМИ и соцсетях непременно возникает дискуссия о переходе Русской Православной Церкви на григорианский календарь. В нынешнем году особенно бурно, поскольку ровно сто лет назад по инициативе Ленина в России был упразднён юлианский календарь. Указу подчинились все, кроме Церкви. Это до сих пор не даёт покоя приверженцам секуляризма и вслед за календарём они требуют «реформировать» богослужебный язык, да и сами принципы церковного устройства.

Мотивируется необходимость перехода Православной Церкви на католический календарь двояко. Во-первых, на Новый год, который отмечается по григорианскому календарю, хочется поесть мяса, но этому психологически мешает рождественский пост, который идёт своим чередом по юлианскому календарю. Во-вторых, в делах календарных «отсталой» России следует идти в ногу с «цивилизованным миром»…

Российским православным верующим пытаются внушить, что секулярные критерии в вопросах собственной традиции важнее, чем религиозные, что «модернизировать» надо не только технологии, но и отношения между людьми и саму человеческую личность.

Тем не менее у Православной Церкви не может быть другого выбора, кроме как придерживаться традиционного («старого») стиля. Более того. Рано или поздно и секулярной части нашего общества, возможно, предстоит вернуться к юлианскому календарю, существовавшему ещё во времена Христа. Это вполне может произойти, потому что на фоне исчерпанности потенциала глобализации в мире набирает силу тенденция к культурно-цивилизационному многообразию. Пресловутая «клерикализация» здесь ни при чём, поскольку культурно-исторический выбор народа одинаково важен как для религиозных людей, так и для светских. Ведь традиция и её ценности принадлежат не только верующим, но и неверующим.

Возвращаясь к новогодней теме, стоит отметить один не очень приятный парадокс. Если бы любители богатого новогоднего стола прервали пост, их бы за это точно никто не упрекнул, поскольку пост — дело сугубо добровольное. А вот желание получить некую «официальную» санкцию, переложив на других ответственность за собственное решение, — это подход не сказать, чтобы очень честный и благородный.

Обратимся к истории вопроса. Переход на григорианский календарь был инициативой большевиков. «Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря» провозглашал, что после 31 января 1918 года следует 14 февраля. Плюс к этому большевики вместо семидневной недели ввели шестидневку, создали «обновленческую церковь», поменяли русскую орфографию. Мы и сейчас живём не по астрономическому, а по ленинскому «декретному» времени.

Удивительно, что те же самые люди, которые торопят нас с захоронением тела Ленина, порой так глухи в отношении других проблем советского наследия. И когда мне сегодня говорят о десталинизации, декоммунизации, мне хочется спросить: а календарные или орфографические «инновации» большевиков вы тоже готовы отменить? Или только те, которые лично вам не приглянулись? Но тогда не ставите ли вы самих себя на место истории, традиции, народа?

В первые послереволюционные годы всё было направлено на то, чтобы сломать традицию, психологически надломить русский народ, парализовать его. Единственная структура, которая сохранила старый стиль — это Церковь. Так уж получилось, что она оказалась хранительницей традиции, хотя было бы только лучше, если бы эту роль исполняли сегодня и светские институты. Именно поэтому тему календаря стоит рассматривать как общенациональную, а не только как внутрицерковную.

Календарь — это ведь не просто цифры на циферблате «годового цикла». Это часть национальной картины мира, в которую входят история происхождения народа, образ мировой истории и нашего места в ней, сюжеты о вселенском добре и зле, о нашей духовной родине. Еще средневековые схоласты говорили, что «целое больше суммы его частей». Этот принцип работает и в обратную сторону: изымая из целого часть, мы изымаем нечто большее — мы разрушаем целое. Оно даёт трещину. Поэтому вопрос о календаре — это, в конечном счёте, вопрос сохранения нашего духовного универсума.

Разумеется, неизбежен вопрос о том, почему такой универсум (включая календарь) не может быть всемирным. Дело в том, что Запад уже сейчас официально не считает себя частью исторического «христианского мира». Пусть это его временное состояние, но на сегодня это так, и в ряде стран открытое ношение креста считается нарушением общественного этикета, а иные западные священники призывают отказаться от «тоталитарного понятия греха» и «культа личности» Христа. Но вся эта история не про нас.

Вот почему сохранение духовной преемственности и целостности является сегодня именно национальной задачей. При этом отношение непосредственно к календарю для разных народов важно в разной степени. Православные сербы и грузины, католики восточного обряда и даже некоторые российские протестанты живут по юлианскому календарю. Армяне — по собственному, апостольскому. А греки — по григорианскому. Но поскольку ответственность за греческий вариант традиции несут сами греки, вряд ли мы вправе им советовать. У каждого свой образ традиции, образ аутентичного христианства. Каждый за него и в ответе. Этот вопрос следует рассматривать не в категориях «правильно — неправильно», а в категориях «нужно — не нужно», «важно — не важно».

Другая существенная рождественская тема — сохранение исторического языка богослужения. Его противники уверены в том, что если мы перейдём с церковнославянского на русский, в храмы хлынут толпы современных россиян. Если это искренние надежды, то достаточно наивные. Упование на то, что при переводе служба автоматически становится более «понятной», не выдерживает проверки. Опыт Европы показывает, что как раз модернизация религиозно-церковной жизни ведёт к резкому оттоку паствы.

Церковнославянский язык — не помеха церковной миссии, а её опора. Это огромное наследие. На этом языке служили русские святые, на нём был создан большой пласт гимнографии, который вряд ли возможно адекватно и бережно перевести на современный русский. Православная литургия — синтетична и синэстетична, это единство мелодики, слова, красок, храмовых архитектурных форм. Православный храм — это «икона рая», «образ неба на земле». А, например, католический готический собор — это «Библия в камне». Это тоже слова языка, его регистры.

Эти регистры и есть то самое «универсальное целое», их нельзя механически разъять и перевести на современный русский только одну часть. А как вы будете переводить краски, мелодику, архитектуру?

Мы должны громко, чётко и ответственно говорить о современном мире. Но говорить следует на языке традиции. Тогда традиция будет жить. Ссылки на некий императив модернизации здесь совершенно не уместны. Технический прогресс — это, конечно, одно из важнейших общественных благ. Но вот «модернизация» социальная — это уже идеологически нагруженное понятие, которое призвано обосновать политическую зависимость одних субъектов от других. И не более того.

На языке науки это принято называть концепцией «догоняющего развития». Данная концепция подразумевает, что мы постоянно должны кого-то догонять — то в области «институтов», то в области прав и свобод, а это бесконечный процесс. Когда мы слышим про «модернизацию» и «догоняющее развитие» — мы понимаем: речь идёт о закреплении России в роли ведомого, в роли аутсайдера.

Аналогичный политический приём пытаются применить и к православию. Нашим оппонентам нужен образ вечно отсталой, «несовременной» Церкви, которая нуждается в «реформации» (синоним светской «модернизации»). То есть в отмене патриаршества, запрете церковнославянского языка, введении женского духовенства, венчании однополых браков и далее по списку.

Слово «модернизация» превратилась в штамп, подобно слову «популизм» и многим другим. И произошло это ровно в тот момент, когда стало ясно, что модернистская модель общества находится в тупике. Так что тема «старого стиля» не только не закрыта, но, напротив, — очень актуальна.