Свет Валаама

Рассказы из книги «Свет Валаама»

Изуродованное лицо

– Не знаю, как и назвать то, что я видел тут… – проговорил мой собеседник, пожилой, довольно представительный мужчина. – Я и сейчас себя верующим человеком не считаю, а тогда и вообще не задумывался об этих вещах… Но вот что было… Приезжал я тогда на Валаам по командировочным делам. Больше 10 лет прошло… Монастыря тогда еще не было, только музей.

Управившись с делами, я отправился вечером осмотреть природу и местные достопримечательности. Забрел, конечно, и на территорию самого монастыря. Долго бродил здесь, пока не столкнулся со своим соседом по гостиничному номеру. Сосед у меня хороший мужик был, только уж очень страшный. Все лицо – в чудовищных шрамах. И днем на него смотреть нелегко, а тут, в сумерках, среди сырости храма – просто как током меня ударило. Отшатнулся даже.

– О, Господи! – говорю. – Извините, пожалуйста…
Но сосед не обиделся.

– Не берите в голову, – говорит. – Другие в обморок падали, бывало.

– Где это вас? На Невском пятачке, вы говорили?

– Можно сказать, что и на Невском пятачке…

– Почему «можно сказать»?..

– Потому что, если разобраться, то раньше это произошло. Еще здесь, на Валааме…

– Как это? – спросил я. – Ничего не понимаю…

Преподобные Сергий и Герман

– Это верно… – сказал сосед. – Понять тут, действительно ничего невозможно. Я ведь, дорогой товарищ, в здешней школе юнг учился. В сороковом году нас сюда привезли и в гостинице, где мы сейчас живем, разместили. Все как положено. Учеба… Строевая подготовка… Политзанятия… Еще комиссар, его Исаак Львовичем почему-то звали, на атеистическую подготовку нас водил. Выдаст каждому по кошке. Это такая проволока, на швабру намотанная, и ведет в храм. Лики святых со стен сдирать. А нам что? Мы же краснофлотцы будущие! Так шаркаем по стенам швабрами, что до кирпича побелку сдираем.

– По свя-ятым разойдись! – командует. – Приступить к уничтожению!
Мне преподобные Сергий и Герман достались. Я кошку в руки взял, проверил – хорошо ли проволока держится, потом преподобных оглядел, прикидывая, откуда ловчей к уничтожению приступить. И вот тут, понимаешь, с глазами преподобного Сергия встретился…
Смотрит он на меня, как будто живой. И главное, без страха смотрит, а задумчиво так, словно высмотреть пытаясь, что я за человек. И я… Ты понимаешь, и я сам, как будто не на него, а на себя смотрю… И тоже сообразить пытаюсь, что я за человек…
Сколько я простоял так, не знаю. Тут комиссар, Исаак Львович, ко мне подлетает.

– Юнга Иванов! – кричит. – В чем дело?

– Не знаю, – говорю, – Исаак Львович… Чего-то странно мне.

– Странно?! – закричал комиссар. – А ну, швабру в руки, юнга Иванов! Выполнять приказ! Предрассудок уничтожить!

Он кричит так, а изо рта слюна прямо в лицо мне летит. И какая-то жгучая слюна у него, палит кожу… Я уже и не понимаю ничего. Словно столбняк напал. Но швабру поднимаю и медленно так железной проволокой по лику преподобного провожу…

А потом уж и не знаю, что со мной было. Очнулся в постели. Товарищи по школе, конечно, смеются надо мною, но посмеялись и забыли. И я тоже позабыл… А снова уже на Невском пятачке вспомнил, куда всю нашу школу бросили.

Вот где ад был… Из наших, почитай, никого целыми не осталось. И я бы тоже не остался живой, если бы молиться не стал. Прямо передо мной мина разорвалась… Но я, вы не поверите, конечно, не разрыв перед собою увидел, а преподобного Сергия. Как тогда в церкви… И как тогда, очнулся уже в госпитале. Сам цел, а лицо все иссечено осколками…

– Да… – проговорил собеседник. – Такую вот историю мне юнга Иванов рассказал.

– Чего же здесь удивительного? – сказал я. – На войне много таких историй происходило. Почти с каждым фронтовиком, какое-нибудь чудо было. Как мне один фронтовик говорил, дескать, с кем чуда не произошло, все там остались лежать…

– Верно, конечно, про чудеса… – согласился собеседник. – Только тут другое… мы ведь с бывшим юнгой Ивановым в храме разговаривали, как раз возле стены, на которой фреска. Преподобные Сергий и Герман Валаамские… Похоже, что юнга Иванов эту фреску и должен был счистить, как комиссар приказывал… И вот посмотрел я на Сергия и снова, словно током, ударило. Лик его, ну точь-в-точь как лицо у юнги Иванова изуродовано…

– Как же так… – промолчав, спросил я. – Как же вы себя верующим человеком не считаете, если такое видели?

– Как? – собеседник попытался усмехнуться. – Не знаю… Видеть всякое приходилось, но столько всего наделано, что страшно, понимаете ли, верить. Страшнее всего это для нас…

На этот раз моему собеседнику удалось усмехнуться.
Хотя, может быть, лучше бы он и не пытался усмехаться…

Николай Коняев

Валаамские острова

В плохую погоду, когда затянуто тучами небо, когда льет дождь, острова сливаются и со стороны Ладоги кажутся одним густо заросшим лесом островом…
Совсем другое дело, когда ясно светит солнце. Плывет моторка по Ладоге, и каждый остров освещен по-своему, каждый отдельно от других.
Так и люди здесь…

Каждый сам по себе, но это в ясную погоду.

Нахмурится небо, и уже кажется – и не различить отдельных людей, все монахи, все монастырь…

Святой остров

Иначе его называют – Старый Валаам…

Согласно преданию, именно здесь начиналось служение преподобных Сергия и Германа.

Но это предание… Точно известно, что на Святом острове подвизался другой великий русский святой – Александр Свирский…

Дивный остров Валаам

«От Лембоса до Святого острова три версты, – писал 200 лет назад капитан Я.Я. Мордвинов.– Влево видны Чернецкий остров и еще малых островов четыре. Ко Святому острову пристали с западной стороны, а в других местах пристать невозможно, понеже все каменные горы да утес, а где пристали на берегу, крест деревянный и вход в гору крут. В половине горы часовня деревянная и к ней образы, написанные при игумене Ефреме. Позади той часовни пещера в каменной горе, где преподобный спасался. Проход во оную тесен, и проходили на коленях. Вошел в пещеру – можно стоять двум человекам. Во оной стоит деревянный небольшой крест и лежат два камня, а над входом в оную пещеру висят отломившиеся от горы каменья, и некоторые лежат при входе, и видно, что упали сверху и расшиблись…»

Сохранилась пещера доныне… И вырытая наверху горы руками преподобного Александра Свирского могила тоже сохранилась.
Пещерка невелика… Когда входишь, плечи задевают за гранитные стены.

Крохотного света лампады достаточно, чтобы осветить все пространство. Кроме икон – только голый камень.

Стоишь посреди кельи и не можешь представить, как обитал тут Александр Свирский. И не день, не месяц, а долгие годы… «От великих трудов,– читаем в Житии, – кожа на теле сделалась такой жесткою, что не боялась и каменного ударения».

Такое разве можно представить?

В каменной, открытой ладожским ветрам пещере, покрытый окаменевшей кожей, и молился святой, когда раздался обращенный к нему голос Богородицы:
– Александре! Изыди отсюду и иди на прежде показанное тебе место, в нем же возможеши спастися!

И светло стало.

Преподобный Александр выбрался из пещеры и за стволами сосен, вставших почти на отвесной скале, увидел тихие воды Ладоги. Великий небесный свет сиял в той стороне, где текла Свирь…

Чудны твои дела, Господи! Великие знаки начертаны Божией Десницею в нашей истории, и порою, чтобы увидеть их, надо, как мы говорили, просто захотеть раскрыть глаза.

Был солнечный августовский день, когда мы – православные писатели из Санкт-Петербурга; иеромонах из Сибири, швед по национальности; рясофорный (ныне пострижен в мантию с именем Савватия) монах Сергий – приехали на Святой остров.

Валаам неслучайно называют Северным Афоном. Такие же скалы… такое же обилие воды… такие же резкие краски… Разница только в температуре. Там – жара. Здесь – холод. Но и то и другое одинаково губительно для изнеженной человеческой плоти, то и другое требует аскетизма, «кожи, не боящейся каменного ударения».

Особенно остро ощущается это на Святом острове. Инок Сергий рассказал, что рыбаки иногда не останавливались на острове.
Почему?

Страхования разные начинаются… Бывало, ночью в бурю бежали отсюда. Так страшно становилось…

Преподобный Александр Свирский несколько лет в одиночестве провел на острове.

«Буря искушений и устремлений диавольских не возможе поколебати храмины твоея душевная, преподобне отче, основано бо бе на твердом камне веры во Христа. И хранима трезвением и молитвами непрестанными, имиже выну противоборствовал еси врагу спасения человеческого…»

Мы еще не знали и не могли знать, что в то самое время, когда звучали эти слова акафиста преподобному Александру Свирскому у его кельи на Святом острове, в церкви Веры, Надежды, Любви и матери их Софьи на проспекте Стачек в Петербурге устанавливают мощи преподобного, обретенные в анатомическом музее Военно-медицинской академии.

(Ныне нетленные мощи преподобного находятся в основанном им Свято-Троицком Александра Свирского монастыре в 260 км от Санкт-Петербурга и 21 км от г. Лодейное Поле. – Ред.)

Дочитали акафист.

Поднялись по крутой тропинке наверх, где зияет могила, выкопанная – «о смертном часе непрерывно помышлявый» – самим преподобным.
Сейчас на острове возродилась скитская жизнь.

Начальник скита, бывало, и оставался на острове один. А послушникам запрещал…

– Он такое правило дал… – сказал сопровождавший нас Сергий. – Говорит, вы не думайте, что вы отшельники. Вы просто сторожа.

– Духовные? – спросил кто-то из наших поэтов.

– Ага… – ответил инок. – Картошку сторожили…

Далай-Лама на Валааме

Приехал на Валаам Далай-Лама…

– Можно храм посмотреть? – спрашивает.

Ему показали храм.

– Можно посмотреть, как монахи живут?

Ему показали кельи.

Все расспросил гость с Тибета, все узнал. И все ему очень понравилось.

– Очень хорошо, очень хорошо… – нахваливал он. – Очень похоже, как наши монахи живут… Тоже – молятся и трудятся, трудятся и молятся… Но, простите… Я не очень хорошо понял, какими боевыми искусствами у вас монахи овладевают?

– Чем-чем? – переспросили у него.

– Единоборствами… Карате… Дзюдо… Неужели у вас этого нет?

– Отчего же нет… – не растерялся сопровождавший Далай-Ламу инок. – Единоборству мы все учимся.

– Какому же, если не секрет?

– Никакого секрета нет… Наше единоборство простое: если тебя по одной щеке ударили – подставь другую…

– И все? А что дальше?!

– А дальше ничего… Дальше – победа…

Монастырские коты

Котов в монастыре много и все – разные. И все похожи – монастырские…

Особенно много котов в самом монастыре. Так их не видно, но в нужное время все они подтягиваются к трапезным. Каждый – к своей, кому куда положено. Главный тут – кот Моня.

– Настоящий монах! – хвалит его отец Савватий. – Без трапезы никогда не уйдет.

На Никольском скиту, что на острове, кот по рыболовной части промышляет. Если увидит кого на мостках, сразу туда, и пока не получит «налог», не отстанет от рыбака…

А в больнице Тяпкиным-Ляпкиным кота прозвали.

– Почему?

– А как у Гоголя… Он порядок любил, вот и прозвали Тяпкиным-Ляпкиным…

– И откликался?

– А как же… Подать сюда, скажешь, Тяпкина-Ляпкина, а он уже сразу тут. Мяукает… Да так строго, требовательно. Чего, дескать, звали? Чего порядок нарушаете?

Ну а самый смешной кот – на ферме. Он и церковную службу, кажется, изучил. Как только Крестный ход собирается, кот уже обязательно тут. Впереди вышагивает…

Поэт

– Я стихотворение придумал… – сказал мой приятель.

– Прочитай…

– Как солнечно было, когда приезжали сюда… – прочитал он. – Как пасмурно нынче, когда уезжаем…

И замолчал.

– А дальше? – спросил я.

– А что дальше писать, если все уже сказано тут…

Он махнул рукой и ушел с палубы.