Перечитывая классиков

Переосмысление тем, изложенных когда-то в школе, – занятие увлекательное. Обретаешь вдруг искомую краткость, компактность, ясность понимания того, о чем тебя когда-то заставили выучить груду бесполезной для души информации. Примером может стать такое произведение классической русской литературы, как набивший оскомину в школе роман «Обломов».

Этот самый известный роман Ивана Александровича Гончарова так бы и остался в забвении, как и множество других достойных в художественном плане произведений XIX века, если бы не был полемически заострен, а персонажи, черты их характера, не были бы выпячены, почти как в «Мертвых душах», обведены жирным карандашам и усилены до гротеска. Результат оказался близким ко скандальному, поэтому роман приковал внимание досужей публики на долгий срок – оказался ей нескучен.

Читать про Обломова всегда, во все времена забавно. В силу этого кажется самоочевидным и бесспорным: «обломовщина» и все, что с нею связано – заведомо смехотворно, заранее неправильно. О положительных же чертах характера Обломова в школе принято вспоминать лишь потом, для соблюдения баланса, что называется – на десерт, вдоволь над ним наглумившись. Антитеза Обломову – деятельный и энергичный Штольц. С этим анти-Обломовым все обстоит ровно наоборот: про его изъяны вспоминают лишь вдоволь им налюбовавшись – непосредственно перед тем как получить за ответ у доски «пятерку».

Между тем, пространное изложение темы Обломов vs. Штольц в подобном, школярском духе, отвлекает от главного, маскирует поразительную вещь – Обломов есть олицетворение Христовой заповеди: «Будьте как дети, ибо таковых есть Царствие Небесное».

Иван Александрович Гончаров

Да, Обломов бездельничает, как и предоставленный сам себе ребенок. Взрослый ребенок по имени Илья Ильич объедается вкусным, избегает всего ему неприятного. Тем он и смехотворен, однако все творимое Обломовым «ужасное зло» надежно заточено в меблированную комнату с детским ночным горшком под диваном. Может быть, мы что-то важное упустили? Не следует ли, например, здесь учесть особо, что «жестокий» Обломов замахнулся пару раз на слугу Захара? Это – тоже плохо, но покорнейше тогда просим бегло перелистать любую попавшуюся под руки книгу историка на предмет причины отмены крепостничества в Российской империи, быта и нравов того времени, дабы строгость суждений о чужих проступках приобрела приличествующую контексту соразмерность.

Обломовскую тему можно изложить и в полемическом ключе: Обломов – это православный праведник за минусом, собственно, самого православия. Его комната больше всего похожа на келью монаха по призванию, вдруг забывшего, кто он и зачем он. Главный грех – уныние, недостаточно сильное стремление к истине при наличии всех к тому предпосылок. Бог его – направляет, Обломов Божиего промысла – не видит. Так, может быть, отсюда и все его нелепые, детские попытки скомпенсировать простым количеством материального нестерпимую остроту жажды духовного?

Короче говоря, просто Обломов уродился, как голубь, да вот оказался не хитер, аки змий. Пути в жизни сей обленившийся ветхозаветный праведник так и не обрел, зато наращивать итоговый баланс зла в этом мире отказался с недетской решимостью. За вопиющей пустотой Обломова скрывается его честное свидетельство о том, что его жизнь не отличается от жизни Штольца ничем существенным, то есть таким, ради чего стоило бы попросту встать с дивана. Контраст между Штольцом и Обломовым мнимый: в точности то, что у Обломова снаружи, у Штольца не видно лишь потому, что запрятано глубоко внутри – в обоих случаях идет речь про мерзость запустения.

Обломов

Другая тема: кто сейчас вспомнит имена надворных или статских советников, кому это сегодня важно? Между тем, собственная карьера составляла главный смысл и содержание большинства сверстников, однокашников Обломова, – XIX век в этом плане ничем существенным не отличался от веков последующих и предшествующих. Увлеченный толпой, которая абсолютно точно знает, что именно следует делать прямо сейчас, Обломов тоже попытался увидеть счастье в одном только собственном самодовольном благополучии, отдав данному роду занятий добрый десяток лет своей жизни.

Однако подлинному православию, на которое доверчиво откликается душа ребенка, так и не нашлось места во взрослой жизни Обломова, его в ней – не было. Оно и понятно. Для обретения веры нужно неленивым образом пойти толпе наперекор, требуется настойчивость, а не одна лишь жажда истины, которую должны тебе принести на блюдечке с каемочкой. Вера – пустая формальность для успешного чиновника, который подходит к Причастию раз в год, чтобы получить в церкви справку для предъявления по месту работы в качестве свидетельства о благонадежности. Или же, как чуть более современный вариант, фотографию для фейсбука на тему «я, мой автомобиль и моя церковь».

Не нашел Обломов православной веры и в увлекательном мире выгодных концессий на поставку богемского стекла ко двору его императорского величества, светского времяпровождения, новых знакомств, поездок за границу, которыми пытался растормошить его заснувшую душу Штольц.

Штольц

Ибо плоть не пользует нимало, только Дух Святой животворит – вот в чем подлинная причина нарастающего душевного омертвения Обломова. Повернувшись к Богу спиной, Обломов искал занятия, подходящего для его душевного склада, для его добрых задатков, для духовного таланта, которым столь щедро наделил его Создатель, но – искал ровно не там где находится единственный Путь, Истина и Жизнь. Духовная одаренность, дар жаждать духовного прежде любого материального, решительная невозможность заменить одним другое – талант, как и прочий другой: суровая обязанность, не столько радостная, сколько тяжкая ноша, которую следует нести, тащить с собой всю жизнь. Талант следует пустить в оборот с тем, чтобы преумножить, дабы не закоснеть в спячке, как муха зимой.

Горе духовного человека быть увлеченным движением толп – насмешливых, циничных, нигилистических, прикрывающих свои животные, по сути, позывы новейшими и окончательными достижениями сложнейших современных наук! Несчастье оригинальному таланту – подражать другим! Беда для праведника – желать быть «таким как все»!

«Однажды я утром проснулся… У меня за окном дерево росло. Оно, наверное, 500 лет росло или больше. И еще тысячу лет проживет. И сколько листьев за эти годы распустилось, пожелтело и опало и сколько еще распустится и опадет… Но ведь каждый лист, пока растет, живет одной жизнью с деревом, с его корнями, ветками. Он их чувствует, наверное, необходим им. Значит, доля этого листа есть и в последующих годах. Была и в прошедших. Так и мы, кто бы ни был. Раз живем, значит, есть смысл какой-то. Я как это подумал, обрадовался. Даже заплакал. А спроси почему, я и объяснить не умею. А потом листал как-то учебник старый по ботанике и вычитал, что деревья так долго не живут, разве что секвойи. Стыдно сделалось, что ничего не помню, чему учился», – таким увидели и раскрыли зрителю Илью Ильича, таким записали его в сценарий создатели фильма «Несколько дней из жизни И.И. Обломова». Очень верно! За языческими прообразами скрывается жажда подлинного православия, Обломов – отнюдь не душевен, он – духовен, сам того не ведая.

Бесполезны для души и вредны захламленному школьным полузнанием обо всем на свете человеческому уму ботанические сведения о продолжительности жизни деревьев, в то время как душа пытается вырваться из-под гнетущего ее спуда тонн информационного мусора и подсказать ему, что это не лист он на дереве, вполне себе бессмысленно растущем тысячу лет, но действительно – часть великого целого, малая частица воистину несокрушимой Православной Церкви.

Теперь поговорим об ином – о малом. Даже в том духовном огрызке, который остался от Обломова по итогам его впустую растраченной молодости, мы находим крайне привлекательные черты – его тянет на родину, в деревню, в Обломовку, где царит мир и покой, где только и пекут настоящие, «обломовские» пироги с грибами. Наверное, это не путь вперед, но желание спрятаться от мира в прошлом?

В Обломовке

Убого? Этого мало? Да, конечно. Но как же даже этого малого оказывается – много, как недостает этого «малого» в современном мире, когда по итогам кровавой революционной грызни за передел земли, она оказалась никому так особо и не нужной – разве что для спекуляций с этим «активом». Подобно обломовской душе, впало в кому, омертвело, постепенно утратило всякий самостоятельной смысл, лишилось духовного содержания то, что составляло суть, сердцевину, оправдание жизни наших предков, живших на своей земле, связавших с ней все самое для них важное и дорогое сердцу. И что толку в тех десяти или двадцати обломовках, которые, по словам Штольца, урвал некий ушлый делец с университетским образованием – как раз за то время, что Обломов бесцельно пролеживал диван? Разве в этом смысл жизни человека? Жизнь это что – соревнование?

Если Обломов – спит наяву, то Штольц и его друзья – на бегу. Ведь человеку нужна лишь одна родина, а вовсе не десять и не двадцать. Ему достаточно одного места на земле – того единственного, в которое стремится вернуться душа, где всякий труд в поте лица своего – осмыслен и действительно нужен и тебе, и другим людям – туда, где Бог предопределил быть именно тебе, дабы ты оказался в своей земной жизни как можно ближе к Нему.

Неугомонная, чисто протестантская по своему духу деятельность Штольца высится надо всеми этими обломовками, словно американский небоскреб. Обломовы – повымирали в своих деревнях, как дронты, штольцы же с базаровыми – правят бал доныне.

Обломов. Рисунок Щеглова

Спор славянофилов и западников, вдохновивший Гончарова к написанию романа, однозначно разрешен в пользу последних. Концессионные железные дороги, везущие чрезвычайно выгодные грузы в различных направлениях, давно построены, все архиценные для ускоренного развития медицины научные лягушки разрезаны вдоль и поперек. За всеобщей электрификацией последовала интернетизация всей страны. Итак, Штольц, ты был прав во всем! Тебе есть чем гордиться! Ведь именно благодаря тебе после модных сериалов, оставляющих лишь ноющую пустоту в душе, и попыток чтения современной постмодернистской прозы, неизменно вызывающей послевкусие, как от чего-то очень несвежего, мы задумчиво берем в руки завалявшуюся на антресолях, беспомощно пожелтевшую от неумолимости времени книжку. И вместо того чтобы сразу выбросить ненужное, зачем-то читаем: «В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город…» и так далее. До конца, не ленясь трудиться душой – без «обломовщины».