Базарный «авва» в условиях рынка

– Святым что ли стать? – размечтался Пашка. – Для разнообразия.

– Опять? В какой чин метишь? С юродивыми поосторожней – всяко бывает! А если серьезно, то святыми нам быть не грозит, похоже. С нашими-то данными.

– Да-а? А чего тогда Христос нам прямо говорит, чтоб святыми становились?!

– Так это, может, иносказание какое. Может, для монахов только.

– Не-а. Для всех. И для продавщиц с базара. Доказать могу. Знаю такую потому что.

Тут он поведал свою печальную и радостную одновременно историю.

Пашка впал в бедность. Оно и неудивительно: кризис, долги, безработица. Да еще бдительные вражки по старой памяти подсудобили – намекнули кому надо, что такого-де ни в коем случае на работу принимать не надо. Выдали, в общем, «черную карту». Принял, расписался. На Кипр не съездишь. Да и отдыхать особо не от чего.

Унывать он не очень любит, самой грязной работы, от которой презрительно воротят носы пиджачные мальчики, не стесняется и какую-никакую, но копейку зарабатывает – умная и добрая жена, если про Кипр и говорит, то с веселой улыбкой: «Ничего, – смеется, – мы и до Рио-де-Жанейро доберемся! Ты, главное, не унывай! Пробьемся, Бог не оставит». Всем бы таких жен.

Но есть-то хочется. Ежедневно. Вслед за друзьями, испытывающими на себе прелести очередного кризиса, из привычных респектабельных магазинов переместился на рынок – в разы дешевле, если договоришься. Ходит мрачно среди рядов, торговаться не умеет. Вдруг слышит: «Паша! Тыщу лет не виделись! Иди-ка сюда, любезный!» Поднял глаза: давняя знакомая Аня стоит за прилавком, рукой машет.

Подошел, поговорили о том о сем. Ныть, жаловаться не стал, но Аня и так всё поняла: «Пакет дай сюда». – «Ань, у меня денег только-только. Предупреждаю: много не надо». – «Я тебе про деньги что-нибудь сказала? Нет? Вот и молчи».

Взяла один пакет, нырнула за прилавок и подает два набитых доверху: груши, персики, помидоры, лук, яблоки, чеснок. «Та-ак. Значит, завтра-послезавтра еще зайдешь. И очень мне сильно поможешь, между прочим: если быстро не избавлюсь от товара, он испортится».

Что-то Пашке подсказало, что в его-то многодетной семье товар Анин уж точно не залежится: компот с салатами вмиг уйдут. Поблагодарил добрую знакомую, помчался домой с пакетами. Праздник устроим, – думает. Спаси Бог Аню!

Давно замечено: любое доброе дело не остается без пристального внимания с темной стороны. Не в раю живем. Так и здесь: стали, – говорит, – с женой пакеты освобождать, как вдруг оттуда штук десять тараканов выскочили. Мы как отпрыгнули, жена как завопит! Схватили ложку какую-то – давай колотить! Попутно три чашки раздолбали. Приятного аппетита. Пришли в себя, отдышались, нутро пакетов в раковину вывалили, промыли как следует. Пашка быстро в хозяйственный магазин сбегал за всякими ловушками да карандашами, по углам расставил, квартиру по периметру обвел. Хотел еще круг в центре нарисовать, но жена удержала: «Нашел Вия!» – расхохоталась.

Вот и решили мы быть благодарными, смиренно воспринимая свое неважное материальное положение

Сидят, думают: что делать-то? С одной стороны – благодеяние Ани и прекрасная помощь во время не самое сытое; с другой – недодавленные тараканы и необходимость постоянно проверять и обновлять ловушки. Быть благодарными, снисходительными, смиренно воспринимая свое материальное («и духовное!» – поспешила вставить жена) положение, или брезговать, морщиться и обижаться? Ясное дело, выбрали первое.

– Хм. Смотрю, Бог даже таких малопочтенных тварей может использовать для нашего смирения, – говорит Пашка. – Нам-то еще повезло – не то что авве Дорофею. Там всё покруче было.

– Напомни, – просим.

– Ну, вспоминайте: «Также и некоторые другие из братий приходили ежедневно и вытрясали свои подстилки перед моей келлией, и я видел, что множество клопов набиралось в моей келлии, так что я не в силах был убивать их, ибо они были бесчисленны от жара. Потом же, когда я ложился спать, все они собирались на меня, и я засыпал только от сильного утомления, когда же вставал от сна, находил, что все тело мое было изъедено, однако же я никогда не сказал кому-нибудь из них: не делай этого, или зачем ты это делаешь? И я не помню, чтобы я когда-либо произнес слово, могущее смутить или оскорбить брата». Это четвертое поучение, «О страхе Божием», между прочим.

– Представить страшно, если честно.

– Ага. Там, правда, хуже еще было: ему ж всё это счастье намеренно предоставляли. Я и подумал: если святой авва, до которого мне, как до звезды небесной, в таком сложном случае не произносил никакого оскорбительного слова, то что мешает мне, лично мне, молчать и благодарить человека, который от чистого сердца желает и делает нам добро?

– И что, благодаришь?

– Понятно дело. Как на рынок захожу, так и благодарю. Раз в неделю примерно. Аня радуется, семья тоже.

– А эти… ну, тараканы?

– Дак сдохли. Как и всякое зло. И вообще фрукты и овощи мыть надо!