Проповедник трезвенного христианства

Старцы уходят один за другим. 17 августа скончался архимандрит Лазарь (Абашидзе) – один из любимых авторов для многих и многих христиан.

Архимандрит Лазарь (Абашидзе)

Возжелать голгофы как спасения

В книге отца Лазаря «Мучение любви», которую каждому христианину было бы весьма полезно прочитать, есть отрезвляющее напоминание: христианство – это страшно. Православие – это не игры в благочестие. Это жесточайшая, смертельная борьба на три фронта – с самим собой, с агрессивным тлетворным влиянием окружающего общества грешников и с демонскими полчищами во главе с сатаной.

«Иже бо аще хощетъ душу свою спасти, погубитъ ю: и иже аще погубитъ душу свою Мене ради, обрящетъ ю» (Мф. 16, 25), – говорит Господь.

Но что это значит: душу свою погубить?..

В главе «О! Если бы войти в ту дверь…» упомянутой книги отец Лазарь объясняет, условно говоря, что в каждой организации есть некий вестибюль, холл, где встречают гостей, при том, что за этой парадной комнатой далее может скрываться и весьма трудоемкое и даже опасное производство. Но суть не в блеске ресепшена, а как раз там, где кропотливо и упорно трудятся, созидают.

Точно так же и в Церкви: храм – это, парадоксальным образом, и знамение будущего века как цели, но и только преддверие на нашем пути туда. Нельзя самоуспокоенно: «Вот я уже и попал в Царствие Небесное» – застрять на этом КПП, залюбовавшись на его прекрасное убранство.

Нет, архимандрит-писатель настойчиво показывает нам на некую таинственную дверь, войти в которую страшно, но для христиан необходимо... Дверь – это Сам Иисус Христос (ср. Ин. 10, 9).

Идти придется долго. И будет тяжело и страшно.

Конечно, есть и те, – и таких большинство (почитайте, как ужасающе откровенно живописует гибнущие массы архимандрит Лазарь!), – кто, осмелившись, вот уже углубился в коридор за этой, для каждого своей, дверью, но...

«испугавшись темноты или холодного дуновения, таинственных шорохов, одиночества, а более всего влекомый разного рода привязанностями к тому, что осталось позади и должно быть уже навсегда погребено за той дверью, угрызаемый какой-то многосложной тоской и скукой, как будто вспомнив, либо что забыл еще что-то взять с собой крайне необходимое в дороге, либо что не успел еще с кем-то попрощаться перед своим дальним путешествием, – спешит назад...».

Страшно встретиться с самим собой.

Как тонко раскрывает перед нами действие «самых безобидных» страстей писатель-аскет:

«Вот, к примеру, есть у нас потребность в пище телесной. Каждый день мы так или этак питаемся и даже часто не обращаем внимания на то, что мы, собственно, ели; иной раз и недоедим, а беспокойства из-за этого не испытываем; в другой раз легкий голод даже доставляет нам своеобразную приятность. Но вот, не ешь день, два, три… Сначала сосущая пустота во внутренностях будет жалобно ныть, просить, жаловаться. Но затем все более и более раскрывается эта пасть: вот уже внутри нас огромный дракон с разинутым широко зевом, с налитыми кровью глазами; он рыкает, требует пищи, он уже целая пропасть, гудящая: дай! дай! дай! Во время голода бывает, что люди пожирают людей, матери – детей своих! Вот какое кровожадное чудище притаилось в нашем столь “миролюбивом” и “добродушном” чреве!»

Учуять смрад своих грехов – это не то же самое, что щекотать ноздри сладким ароматом ладана... Не для спасительной ли метанойи (покаяние – греч.) нам, собственно, и даны в Церкви все эти контрасты: ощути, человече, в сколь небрачной одежде пришел еси (ср. Мф. 22, 11)… На пределе: возжелай голгофы как спасения! Слава Тебе, Господи, – распни!

Не молчи, человече, – молчать в контексте притчи о званных на пир (ср. Мф. 22, 12) – это, может быть, даже внутренне упорно вопить, то есть оголтело преследовать именно свои цели: я вот, мол, сюда явился лишь покушать, проблемку свою разрешить, а Кто здесь и что происходит, так мне ведь и дела-то нет.

Чтобы с Богом поговорить, в нас все внешнее должно умолкнуть, а душа – избавиться от немоты.

Сколько мы ни обращались сразу после похорон в Грузии к людям Церкви с просьбой поделиться воспоминаниями о новопреставленном, ответ на письмо Тамары Манелашвили пришел от архимандрита Рафаила (Карелина), и тот был краток: «Отец Лазарь вел замкнутую жизнь и старался сохранить внутреннюю исихию».

Сразу говорить о таком человеке сложно: надо помолчать, чтобы вспомнить его.

Тамара по совету ответившего связалась с монастырем, где подвизался отец Лазарь, и собирает свидетельства о его жизни. Сами же все эти дни мы перечитываем книги и статьи проповедника.

Самая опасная из подмен

Сколько изъянов открывается после момента молчания даже в самом твоем, казалось бы, уже привычно-устроенном церковном бытовании…

«Мы думаем спастись “как-нибудь”, “мимоходом”, “между прочим”, как мы делаем множество других скучных, но необходимых или полезных дел, – пишет в одной из других глав-увещеваний отец Лазарь. – Или, лучше сказать, вся наша церковная и христианская жизнь нами воспринимается как средство для некоторого душевного умиротворения, то есть, по сути, как некоторое “снотворное”, усыпляющее надоедливого червячка – нашу беспокойную совесть, но чаще как какой-то оброк или дань, которые необходимо выплачивать в назначенный срок, дабы иметь право на беззаботную жизнь в остальное время».

Вновь повторим максиму отца Лазаря: христианская жизнь – это страшно.

Нам все кажется, это пусть даже уже и не только свечи ставить, но и подсвечники чистить, – а для продвинутых и на службы хоть каждый день поспешать (желательно до того, как священник пойдет кругом по храму кадить, «чтоб меня увидели»)…

Православие – это не игры в благочестие

«Мы заменили подвиг веры “благочестием”» – вот в чем беда, как писал другой подвижник наших времен.

Для нас тогда собственная «праведность» важнее, чем Христос. И общество столь же «праведных» опять-таки может оказаться интереснее.

Отец Лазарь пишет, что в прошлом – уже в позапрошлом – XIX веке даже распространилось выражение (когда речь шла о говении, Исповеди и Причастии): «исполнить долг христианский». «Исповедаться, сподобиться Святого Причастия – долг?! – просто взрывается негодованием автор. – Ты был голоден, умирал от истощения, весь был в гнойных струпьях, тебя позвали в царские палаты, омыли, умастили раны бальзамом, очистили твою одежду, напитали, угостили вином, сам царь заботился о тебе, и ты, вышедши, сказал: “Я пошел туда, чтобы выполнить свой долг перед царем, теперь совесть моя спокойна, и я могу с мирным сердцем опять лазить по помойкам и валяться в грязи”. Так, что ли? Нет, такой “торг”, такие “сделки” с Богом – это богохульство и святотатство. Такие “авось-небось”, “дружба на крайний случай”, “страховка на черный день” могут пройти везде, во всех земных делах, только не в области Любви. В сфере Любви теплохладность отвратительна».

Бой будет! Но готовиться надо заранее

Будем помнить новомучеников, которые, вопреки этому господствующему еще с прошлого века в обществе умопомрачению, вкусив по-настоящему брашен благодати Духа Святаго, потом стойко, а нередко даже и с благодушием, претерпевали многие и многие изощренные пытки и скорби от своих гонителей и палачей.

«Значит, дух, несмотря на все внешнее благоденствие, в царской России был жив!» – изумлялся, знакомясь с фактами жизнеописаний новомучеников и исповедников, немало потрудившийся в деле их, предваряющей в Русской Зарубежной Церкви нашу, канонизации архиепископ Берлинский и Германский Марк (Арндт).

Это один из ключевых вопросов.

«Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии» (Фил. 4, 12), – писал апостол Павел.

«Ну, кто из нас сегодня умеет жить в достатке?!» – вопрошал неоднократно в своих пронзительных проповедях уже преставившийся владыка Орехово-Зуевский, а после Костромской и Галичский Алексий (Фролов).

А в кругу близких уже сознавался, что когда ему в бытность викарием Святейшего Алексия II надо было к какой-то особой дате Патриарха или в подарок для кого-то из его Предстоятелей-гостей приобрести что-нибудь соответствующее их высокому сану, он отправлялся на Арбат… Выйдет из машины, воротник куртки поднимет, глаза в землю. Но… В один бутик вошел, в другой… И вот уже – встрепенется: «А походочка-то уже не та!» Ничего-то уже в ней нет монашеского, – закрутило! «Полчаса, и ты готов!» – резюмировал владыка.

А если эта вольготная жизнь уже запустила свои щупальцы-метастазы в сердце?..

Было что терять и новомученикам. Но вот они, царские архиереи, после своих карет с количеством лошадей в зависимости от статуса сами оказывались впряженными в какую-нибудь бурлацко-рыбацкую артель-упряжку где-нибудь на Соловках, – и ничего: благодушествовали! А если и боль приходилось испытывать, это воспринималось как действие врачующего и очищающего скальпеля в руке Божией.

«История с Иовом Многострадальным тут многое пояснит, – вводит своего, даже самого в лучшем смысле благочестивого, читателя, словно в курс молодого бойца, архимандрит Лазарь. – Но готовиться надо заранее. Бой будет! Это закон духовной жизни! ‟Се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу” (Лк. 22, 31)».

В Раю нет нераспятых и несмиренных

Каждый христианин обрекает себя на крест и молитву за врагов

Каждый христианин обрекает себя на крест и молитву за врагов. Даже в самом экстриме, на грани мучительной смерти тела и души, для новомучеников важнее было удержаться на кресте заповеди Любви Христовой, чем, ожесточаясь, ввергнуть свою душу в адский мрак ненависти. Ибо: «В чем застану – [в момент перехода в вечность], – в том и сужу», – говорит Господь^[1]. От того-то бесы так и изгалялись руками палачей над истязуемыми: отрезали носы, уши, монахиням – груди, привязав потом к иеромонаху-духовнику, заживо сталкивали в массовую могилу, улюлюкая: «Монашеская свадьба!», – священников, архиереев распинали на полу и на дверях храмов, вешали на епитрахилях на царские врата, – с одной только целью зверствуя так: ожесточись так же, как мы!

А страдальцы во образ Распинаемого молились: «не ведают, что творят» (Лк. 23, 34).

Кому ты подобен еще при жизни, но в момент смерти особенно, – там и окажешься. И это яростнейшая война.

Конечно, были и есть, кто, пятясь от Призывающего на крест даже в самом месиве общей беды, – как-нибудь все-таки да хлопочут больше всего о том, как бы здоровье не надорвать да саму бы жизнь сохранить во что бы то ни стало: в конце концов, что может быть –кивают на гуманистов-либералов – ценнее?

Для христианина ответ очевиден. И Он на Кресте.

Сохранить богоподобие души – образ Бога Живаго – можно, лишь научаясь от Него

Для спасшихся через Крест новомучеников важнее было в каждый миг своего напряженного бытия сохранить богоподобие души – образ Бога Живаго, а сохранить Его можно в себе, лишь научаясь собственно от Него (Мф. 11, 29), усваивая Его кротость, смирение и любовь. Только так душа может остаться именно живой для вечной блаженной жизни.

И это лучше, нежели любой ценой, пренебрегая евангельскими заповедями, сберечь этот сгусток живой материи, биологическую часть нашего естества, в любом случае обреченную на скорую кончину, для кратковременного телесного прозябания с неминуемыми скорбями, болезнями, старостью и агонией смерти.

Новомученики опытно убеждались, что стоит им допустить в сердце злобу даже против этих жестоких мучителей, как их мгновенно покидает Божья благодать, то есть они лишаются единственной помощи в экстремальной ситуации крестных мук – помощи Божией. И в этот момент, лишенные этой помощи, они как раз могут сломаться, оклеветать своих друзей под физическим и психологическим прессингом со стороны палачей и отречься от Христа…

Так, на пике страдания души и тела, наши новомученики и исповедники, вместе со всеми мучениками-предтечами, своим опытом, своей болью подтвердили непреложность Христовой заповеди о любви к врагам (ср. Мф. 5, 44).

Победа мучеников всех времен и народов, в том числе наших новомучеников, заметно дополнивших их число (ср. Откр. 6, 11) – а поскольку еще не самый что ни на есть конец Света, то и далее это число будет восполняемо, – состояла не в том, чтобы размозжить головы врагам. А в том лишь, чтобы из себя изгнать зло, ибо только в этом случае возможна непобедимая победа Креста Христова, обеспечивающая вечную блаженную жизнь прошедшего через голгофу.

Не будем обольщаться – спасения без креста не бывает

Не будем обольщаться – спасения без креста не бывает. Все, что не познавший Христа (вне зависимости от продолжительности или вообще наличия церковного опыта) под действием своих животных инстинктов стремится уберечь, идя на сделки с совестью, или, что то же самое, путем нарушения Божьих заповедей – это все «имение неправедное» (Лк. 16, 9) ветхого человека. В Раю нераспятых нет.

Как нет там и несмиренных... И другой в горниле страданий в назидание нам данный голгофский образ – благоразумного разбойника: «Достойное по грехам нашим приемлем» (Лк. 23, 41).

Не только мученики, но и все прочие чины святых не обходятся без своей страшной голгофы.

Поэтому: христианство – это страшно, это непременная голгофа.

Только ли Грузию не обойдет антихрист?

Похороны отца Лазаря (Абашидзе)

Прельщение нашего времени – христианство, где нет места подвигу, будто утратившее соль

Прельщение нашего времени – христианство, где нет места подвигу, будто утратившее соль… И эту хворь точно диагностировал в одной из своих последних работ отец Лазарь.

Свою статью «Антихрист заходит в Грузию» он начинает с порицания национального самомнения и гордыни, которую разделяли даже многие священнослужители, утверждавшие, что впереди апокалиптические времена – светлое «воссияние», то есть возрождение Грузии; во всём мире будет главенствовать антихрист, а в Грузию он не войдет.

Но, увы, он уже заходит и в Грузию, например, теми же эксцессами полового антивоспитания.

«...И самое страшное, – пишет отец Лазарь, – что люди безмолвствуют. Безмолвствуют священники и духовенство, лишь изредка слышен предупреждающий голос»^[2].

Таков всегда результат гордыни: она далече отгоняет от возгордившегося человека и народа благодать. Что только закрепляется, по слову архимандрита Лазаря, экуменической и глобалистской унификацией, потому что антихристу нужна-таки «религия», но без благодати (он возжаждет поклонения, обращенного к нему), а еще – всемирное государство обезличенных верноподданных.

Впрочем, все эти попытки не новы и чреваты великими падениями штурмующих Небеса зиккуратов и чрезвычайными бедами в масштабах всей Земли. Но пока кто-то еще стремится к исихии, молится, участвует в литургии, признает Жертву Христову и живет соответственно.

А забывший о сути христианства, возгордившийся и превозносящийся над соседями народ бывает пленен вавилонским или богоборческим 70-летним пленом...

Сказано: «Встань за веру, Русская земля». При этом не будем забывать, что два столпа, на которых вера православная зиждется – на русской ли, или на какой угодно другой земле, – суть СМИРЕНИЕ и ЛЮБОВЬ.

Возвращаясь к началу этой одной из последних статей почившего архимандрита Лазаря, в которой он порицает горделивые мечтания части грузинского духовенства, становится страшно, что подобные заносчивые грезы о величии и исключительности славной своими великими победами России, в которой во множестве отстроены вновь внушительные по своим размерам и благолепию храмы, а потому-де в нее не войдет антихрист со своими гейпарадами и однополыми браками, с таким же успехом, как и в Грузии, могут оказаться лжепророчествами.

Очень просто. За гордость и превозношение, далече отталкивающие спасительную благодать, по непреложной диалектике греха осуждения: в чем осудишь, в том сам побудешь, – может быть попущено торжество либеральной оппозиции, деспотизм которой, как показывает история, жестокой тоталитарностью намного всегда превосходит власть свергнутую...

Только следуя примеру смирения и любви новомучеников и исповедников Церкви Русской и Грузинской, да их молитвами, Бог даст, верные Христу имеют шанс устоять в Истине.