Прикоснуться к Христовым ногам

Христос и грешница. Художник: Андрей Миронов

(Окончание. Начало см.: Сделай два шага и попадешь в рай)

Действительно, надо немного заставить себя, иначе не получится, но сделать это надо добровольно. И в этом большая разница – сделать это не потому, что так сказала тебе мать, и не потому, что так сказал тот и иной человек, давя на тебя, отчего душа твоя задыхается.

Один человек пришел ко мне и говорит:

– Я курю и пришел, чтобы вы дали мне заповедь (бросить курить)!

– Какую заповедь? Скажи мне! Единственная заповедь, которую я могу тебе дать, – это очень сильно любить Христа! Любить Христа!

– Нет-нет, я курю и хочу, чтобы вы дали мне заповедь бросить курить! Чтобы вы сказали мне это. Чтобы дали мне заповедь, и я бы чувствовал, что вы даете мне заповедь.

– Другими словами, ты хочешь чувствовать кнут на спине? Тебе это нравится? Приятно? А я не хочу таких перемен, которые совершаются на таком основании духовной жизни. Я рад, что ты хочешь подвизаться, рад, что ищешь побуждения, но только не хочу, чтобы твоим побуждением было наказание, страх или моя строгость, но чтобы это была любовь!

И знаешь, что тебе надо сделать? Когда идешь курить, надо чувствовать Господа рядом с собой, говорить с Ним в молитве и любить Его. В тот самый миг, когда куришь, – постараться возлюбить Христа. Если можешь любить Христа – и курить, если в тот час душа твоя может растрогаться от Христова присутствия, а ты всё равно будешь курить, – кури. Но только я хочу, чтобы оттого, что ты чувствуешь Христа, это постепенно прекратилось благодаря твоему подвигу любочестия, из любви ко Христу, из желания благоугодить Христу и доставить Ему радость. А не от заповедей такого рода – принуждающих, давящих, ― потому что в какой-то момент ты против них восстанешь.

– Ну что, вы дадите мне заповедь?

– Нет! Заповедь такая, чтобы ты любил Христа, и курение прекратится! Ты бросишь его понемногу, любя Христа!

И знаете, после этого он сам стал бороться, принуждать себя, но уже с другим настроем. Впрочем, и я, и ты, получивший диплом, разве не напрягался, когда поступил на факультет, который тебе нравится? Тогда напряжение воспринималось не как напряжение, а как приятное чувство.

Вот кто-нибудь заходит в компьютер, бродит там и находит всё что угодно, заходит сюда, заходит туда, использует всяческие программы, изводит себя, проливает семь потов, не спит по ночам, тратит бесконечные часы – разве он не напрягается? Напрягается. А какая разница между ним и мной, не разбирающимся в этом и мучающимся! Я же всё забываю, записываю каждый шаг на компьютере, чтобы не забыть следующее действие. Ну, не понимаю я ничего в этих вещах! А разница в том, что он делает это с удовольствием, любовью, наслаждением ― и радуется этому. Он может сидеть по семь часов перед компьютером и наслаждаться, а я позанимаюсь этим полчаса, чтобы чему-то научиться, и тут же устану, у меня разболится голова. Понимаешь?

Церковь – это пространство, где ты не чувствуешь давления

Церковь – это пространство, где ты не чувствуешь давления. Я не хочу, чтобы ты чувствовал, что на тебя давят в Церкви. Единственное, в чем хочу, чтобы ты чувствовал давление, – это Христова любовь, т.е. чтобы ты чувствовал нежный нажим, что «Христос любит меня, но не давит». Ничего обязательного. Чтобы ты сделал что-нибудь насильно? Вынужденно? Да никогда. Вот что я имею в виду, говоря «ничего обязательного». Всё добровольно.

Ты собрался стать монахом, и тебя спрашивают:

– Сам ли ты на это идешь? Не привели ли тебя? Не промыли ли тебе мозги, не раскаешься ли ты в этом потом?

Ты встаешь на очень тесный, трудный и суровый путь с чрезвычайно многими лишениями. Становишься монахом – у тебя нет телевизора, денег, мобильного телефона, роскошной еды, машин, разнообразных вещей. У хорошего монаха ничего этого нет. И Церковь его спрашивает:

– А свободно ли ты приходишь?

– Свободно.

– Ты в этом уверен?

– Уверен!

– Подумай еще раз!

– Думаю еще раз.

– Хочешь ли?

– Да! Богу содействующу, честный отче!

И потом видишь настоящего монаха, который радуется, хоть у него ничего нет. И говоришь:

– Ну что, дитя мое, не чувствуешь ли ты сейчас давления?

Однажды мы с учащимися одной школы поехали на экскурсию и остановились в монастыре, чтобы поклониться святыням. И один ребенок спрашивает у монаха, сопровождавшего нас:

– У вас тут что, нет телевизора?

Монах ответил:

– Нет!

Было очень смешно слышать это в монастыре, в умилительной атмосфере. Мы стояли в соборном храме, монах объяснял нам всякие вещи, и тут этот ребенок в своей невинности, простоте и искренности спрашивает:

– У вас здесь что, нет телевизора? И вы никогда не смотрите телевизор?

– Нет!

Он опять спрашивает:

– И вы такой радостный? Вам что, не скучно без телевизора?

– Нет!

– А почему?

Потому что я этого хочу и делаю так! Хочу и делаю, и знаю, почему делаю это: потому что вместо того, чтобы смотреть телевизор, я смотрю на Христа в своей молитве, потому что вместо того, чтобы мои глаза сквернились телевизором, они наполняются слезами, когда я молюсь, и это невероятно прекрасно. Слёзы на молитве самые сладкие. Ты ощущал их вкус? Тогда понимаешь, что я имею в виду. Не ощущал? Потому и не понимаешь. Поэтому нам говорят о чем-нибудь, а мы думаем:

– Да как же это возможно? Так не бывает! Тяжелое же иго ― эта жизнь, которую вы ведете!

А мы никого не заставляем и никому ничего не навязываем, и поскольку делаем это добровольно, то этим наслаждаемся.

Другой ребенок спросил:

– И вы вообще не едите мяса? Даже на Пасху? Вы не запекаете мяса?

– Нет!

– Да ладно, а что вы едите на Пасху?

– По большим праздникам ― рыбу. Хорошо приготовленную. Но мяса не едим!

– Ой! Это очень трудная и непосильная жизнь! – говорят дети.

Наш подвиг – прикоснуться ко Господу, прикоснуться ко Христу

Когда чего-то не любишь, когда делаешь что-нибудь, не зная, зачем это делаешь, когда смотришь на внешнюю сторону, не зная, что за ней скрывается Личность, и когда твой подвиг не получает личностного характера, ― тогда он подобен йоге, где говорят: «Хочу достичь определенного уровня, хочу превозмочь сон, превозмочь голод, превозмочь плотские желания, превозмочь биологические нужды» и т.д. Но это не наш подвиг! Наш подвиг – прикоснуться ко Господу, прикоснуться ко Христу.

Это мне сказали на Святой Горе Афон, когда я спросил:

– Зачем вы пришли на Святую Гору? Какой была ваша цель?

Это сказал мне один монах, 83-летний монах, в скиту Святой Анны:

– Моя цель – хоть раз в жизни смочь прикоснуться к Христовым ногам, припасть к ним, обнять и облобызать их, прикоснуться ко Христу!

Как же мне это запало в душу! Он сказал это в 1986-м году, а я до сих пор это помню. Он не сказал, что его цель – поститься, научиться бодрствовать по ночам, молиться по четкам, класть поклоны, научиться еще чему-нибудь. Ничего из этого. Не это цель. Цель – это Личность, цель – Иисус Христос, Божий Сын. Он наша цель, Его я ищу в подвиге, который совершаю, и ради Него пощусь, не ради цели, а ради Него. Ради Него добровольно напрягаюсь, и мне это приятно. Я не мазохист, не садист, но наслаждаюсь этим напряжением, потому что радуюсь тому, что делаю. И, напрягаясь, я в то же время наслаждаюсь чем-то высшим, чего ты представить себе не можешь.

Я не виню тебя, не понимаю тебя превратно, но, с другой стороны, и не завидую тебе, когда смотришь на меня с таким недоумением, а иногда даже сочувствуешь мне, потому что ты не можешь почувствовать того, что чувствую я. Но то, что чувствуешь ты, я уже чувствовал. Ошибки, неудачи, грехи – мы все их совершаем, мы все знаем, что такое жить без Бога, и все знаем, что значит совершать грехи, разные грехи. Мы все совершаем грехи. Не правда ли? Но кто не вкусил Христа, тот не может понять, что значит подвиг, что значит сладость подвига, и как это замечательно.

Один человек пришел к святому Антонию Великому (не уверен, что передаю это точно) и сказал ему:

– Отче, скажите мне, чтобы я что-нибудь сделал!

– Клади немного поклонов.

– Ой, я не могу класть поклонов.

– Ну, хорошо, тогда молись без поклонов.

– Молитва? Да вы знаете, когда я молюсь, я всё время зеваю, и меня одолевает дремота.

– Тогда читай Псалтирь!

– Псалтирь? От нее у меня начинает болеть голова.

– Подавай немного милостыни бедным!

– А у меня нет лишних денег, я откладываю их для детей.

– Так что же ты хотел бы сделать, дитя мое? Ты вообще хочешь совершать подвиг?

– Да, скажите мне, какой подвиг совершить?

– Но я же называю тебе один – ты не можешь, называю другой – ты снова не можешь! Видишь, здесь ведь такое разнообразие. Говорю тебе, чтобы ты выбрал что-нибудь, предлагаю десять вариантов, а ты не можешь ничего!

Ему всё казалось трудным. И тогда святой Антоний сказал своему ученику, бывшему там:

– Отче, свари немного каши этому человеку. Свари немного овсяной каши: он болен, ему плохо!

– А почему я должен есть овсяную кашу?

– Потому что тебе плохо. А больные едят кашу. Тебе надо есть кашу, потому что ты не можешь ни молиться, ни псалмы читать, ни поклоны класть. Что ты вообще можешь?^[1]

Понимаешь, что я имею в виду? Да, с одной стороны, в Церкви мы не чувствуем давления, не задыхаемся, однако совершаем любочестный подвиг. Так что же мы делаем? То, что можем. Можешь делать что-нибудь немного – сделай это.

Начиная строить, поищи основание, на которое тебе можно было бы встать

Это сказал старец Паисий одному молодому человеку, жаловавшемуся ему:

– Я совершаю грехи!

– Сказать тебе что-то? Ты можешь отсечь такой-то грех, который совершаешь?

– Нет.

– Тогда ладно, оставь этот грех. У тебя есть этот грех, и он тебя терзает. А можешь подавать немного милостыни?

– Могу.

– Подавай! А в церковь ходить можешь?

– Н-у-у, не постоянно.

– Хорошо, раз в две недели можешь?

– В две? Не всегда.

– Ну ладно! В две, когда можешь, а не можешь – так в три. Но чтобы не больше трех пропусков. Будешь ходить в церковь через воскресенье!

– А тот грех, о котором я вам говорил? Я ведь не могу, мне от него тяжело!

– Оставь этот грех! Делай то, что можешь.

– И согрешать?

– Смотри, я не говорю тебе, чтобы ты согрешал, не даю тебе заповедь согрешать, но и не трогаю того, чего не можешь. Начиная строить, поищи основание, на которое тебе можно было бы встать. И в сердце у тебя много хороших оснований, т.е. у тебя есть немного смирения, немного любочестия, есть и благородство души, есть благое произволение. Поэтому делай то, что можешь, а о грехе, который не можешь отсечь, – Бог увидит твои добрые дела, которые совершаешь, и поможет тебе отсечь и его.

– Да, но я же не знаю, что мне делать!

Мы понимаем, что, чтобы войти в Церковь, надо себя поприжать, чтобы всё это сделать. Это делали святые и передали нам это как атмосферу, в которой они существовали. Ни один святой не написал того, что написал, задыхаясь от чувства вины, терзаний, т.е. вынужденно. Например, святые говорили: «Совершим бдение!» – и наслаждались этим. А ты слышишь о бдении, и у тебя тут же голова начинает кружиться: «Да возможно ли это?»

Как-то я ездил на Святую Гору и потом рассказал кому-то, что всенощное бдение там продолжается с девяти вечера до четырех утра, а он, услышав это, заболел. Смотри, не сделай и ты этого! Заболевать из-за этого – значит, время твое еще не пришло. Это вершина, до которой ты дотянуться не можешь. А докуда ты дотягиваешься, дитя мое? Можешь ты сделать пару шагов? Так сделай два шага и попадешь в рай. С двумя шагами попадешь в рай, хоть и не дотягиваешься до вершины, поскольку вершина еще не для тебя. Ноги твои еще не окрепли.

Вот это мне и нравится в Церкви – свобода и добровольные подвиги, которые тоже совершаются свободно, из любви ко Христу и из любочестия. Не подумай, будто понял меня неправильно, и я разрешаю тебе делать что хочешь. Нет, ты делай всякое доброе дело, которое можешь! Сделай то малое добро, которое можешь. Помоги себе немного, подтолкни себя, дай толчок своей душе тем, что ты можешь сделать.

Наш Бог бесконечно добр. Он не как твой отец или мать, которые скажут тебе:

– Если не будешь поститься весь Великий пост, попадешь в ад!

В той книге о старце Иосифе Исихасте, о которой я говорил тебе вначале, написано, что он постился по 40 дней не только в великопостную Четыредесятницу, но и по другим поводам в течение года. Не только перед Рождеством Христовым и Успением Пресвятой Богородицы, но и, кроме этого, ради каких-нибудь больных, ради чего-то, что терзало его. Постился он больше обычного, но добровольно, испытывал боль, но он хотел испытывать боль, утруждал себя, но хотел себя утрудить. И в книге то и дело говорится: «Мы ощущали такую радость! Вели такую борьбу, и нам была такая радость!» Благодаря добровольной борьбе.

Мне это очень нравится в Церкви. И, между нами говоря, я для этого и становился священником. То есть то, что я сделал, ― это не формальный шаг, а что-то такое, что мне нравится.

Другой может посмотреть на это и сказать:

– Ой, как же тебе не повезло в жизни! Как ты почернел, сочувствую тебе!

Хотя, честно говоря, мне мало кто сочувствовал. Обычно мне завидуют и говорят:

– Это замечательно – то, что ты сделал! Молодец, что стал монахом!

Но кое-кто может и показать, что ему жаль тебя. Да что ты меня жалеешь, когда я радуюсь тому, что делаю! Мне это нравится! Ведь я тоже чем-то наслаждаюсь. Потому что жизнь не может идти вперед без наслаждения. Если ты не наслаждаешься хоть чем-нибудь малым, если не радуешься чему-то, если не ощущаешь сладости в себе хотя бы из-за чего-нибудь малого, ты не можешь продолжать жить и бороться за жизнь. И я тоже наслаждаюсь – когда говорю, говорю и говорю, не останавливаясь…