Польза от ревности

Художник: Ладо Тевдорадзе

– И что, столько читать?!!

– Ну да, вот отсюда, где написано «Последование ко Причащению», и туда, дальше.

– И кто это придумал?! Я в жизни столько не читал! Вах!

– Темури, я за тебя почитаю, а ты только рядом стой! Устраивает? Слушай. По возможности...

Такой душеспасительный разговор вели пожилые супруги Темури и Таня в одно раннее воскресное утро, когда внуки еще спали.

Таня начала читать вслух негромко: «Молитвами святых отец наших...» Подслеповатые глаза за линзами очков привычно пробегали по знакомым строчкам, но мысли ее были далеко от содержания. Внутри поднималась волна радости, и трудно было не улыбаться, что никак не совпадало с текстовым настроем. Неужели этот долгожданный день наконец-таки наступил...

***

Они поженились так давно, что с трудом теперь могли вспомнить, как жили когда-то в детстве друг без друга. С тех пор утекло много воды, побито много горшков и много нервов сожжено в общей топке с обеих сторон.

Разные по менталитету и воспитанию, но общие по тбилисскому мировоззрению, они ужились вместе по большой необходимости. У Тани не было плацдарма для отступления назад. Ее родители все оставили на ее брата Валеру. Валера в середине 1990-х продал дом в Нахаловке и уехал из Грузии в ближайшее зарубежье.

Нет, не подумайте, что Темури был плохим мужем. Он, как и всякий грузин, обожал своих детей, любил Таню, которую привел против воли родителей, и – самый главный плюс в его пузатой копилке – не был бездельником и бесконтрольным выпивохой. (Так, в кругу друзей, это, конечно, не в счет. Ибо время, проведенное за столом, в счет жизни не идет. Потому как это блаженство и именины сердца. А счастливые, как известно, часов не наблюдают.)

Итак, Темури таксовал и довольно неплохо обеспечивал своей семье финансовый заслон от бурь и невзгод житейского моря. Таню он сразу же посадил дома, обосновав свое решение по-простому:

– Мне нужна жена для радости, а не уставшая, заезженная лошадь. Дома и так есть чем заняться.

Таня, наоборот, хотела чувствовать себя профессионально востребованной и рвалась в медсестры. Темури был категорически против и давил на свое, исконное:

– Я мужчина и знаю, как лучше.

Они ссорились, но в итоге Таня смирилась. Отвоевала себе право на бесконтрольное общение с подругами на своей территории и поставила точку на социализации.

Самый главный минус у Темури заключался в его ревности, маниакальной и всепоглощающей.

Ревность его была маниакальной: он мог вбежать на кухню с криком: «Где он?!» – и заглядывать под стол или за шкаф

Он проверял Танину записную книжку, прислушивался к телефонным разговорам, надеясь поймать в отрывках диалогов долгожданный криминал. Даже свою работу он использовал как дополнительный вариант внезапной проверки. Мог ни с того ни с сего сделать огромный крюк, прикатить домой, вбежать на кухню с криком: «Где он?!» – и заглядывать под стол или за шкаф.

Поначалу Таня пугалась, но потом перестала реагировать. Нервов это ей стоило немало.

Темури знал за собой этот минус, но сам же и оправдывался:

– Аба, как ты хотела? Все так. Вам, женщинам, нельзя доверять до конца. Одна женщина десять простодушных мужчин вокруг пальца обведет.

И рассказывал очередную историю из семейных преданий:

– Дед моего деда в спальню к жене всегда с саблей входил, чтобы быть готовым к удару. Вдруг там кто-то прячется...

Таня закатывала глаза к потолку и вздыхала:

– Угораздило же меня с тобой связаться. Страшная вещь – генетика: не знаешь, где выстрелит.

А бывало и хуже. Начнет Темури с обычного вопросника с пылу с жару:

– Кто звонил? С кем говорила? Почему этот мужчина на тебя посмотрел? Я все видел. Ты ему незаметно улыбнулась! Говори.

Таня начинала психовать. А Темури, заводясь с пол-оборота, мог и руку поднять. Хорошо, хоть такие обострения бывали не часто. Иначе совсем была бы пытка, а не жизнь с ее мелкими радостями и сюрпризами.

Словом, было все сложно и примерно как на американских горках: аж дух захватывает, ощущение ветра в лицо, и вот-вот куда-то вылетишь.

В итоге они мирились и жили дальше. Надо было растить детей, а супруги понимали, что в одиночку ничего не выйдет.

Их сыновья Нуго и Тамаз выросли, сами стали папашами и время от времени подкидывали внуков дедушке и бабушке, чтобы те не теряли жизненного тонуса.

Темури обожал внуков, баловал их и с удивлением подмечал:

– Интересно, почему я их люблю больше, чем своих детей? Наверное, дело к старости: сентиментальным становлюсь.

Таня как-то незаметно для себя оказалась в церкви Александра Невского. Раз, другой зашла, потом как-то втянулась. Все это произошло настолько обыденно, что она и сама не заметила начала новой вехи в своей жизни.

Как-то на исповеди пожаловалась она одному из священников на мужа: постарел уже, а от старых привычек не отходит, все изводит ее ревностью к первому попавшемуся столбу, а уж про окружающих мужчин и говорить излишне. Нельзя ли, дескать, какой-нибудь молебен отслужить о просвещении ума или что-то в этом роде.

Отец Теймураз, а может быть, и Автандил (сейчас уже и не упомнишь, кто это был конкретно), ответил на это так:

– Иногда и от ревности бывает польза. Господь это использует ему во благо.

Ничего Таня не поняла, но и расспрашивать не стала. Кто их, этих священников, разберет. Иногда непонятно говорят.

***

Как-то этот разговор выветрился из памяти, а после этого последовало новое Темурино обострение на ровном месте.

Вначале он смотрел сквозь пальцы на походы жены в церковь: типа, все ходят – и она туда же. А потом стукнуло ему в голову, что это форменный непорядок на вверенном ему корабле совместного плавания. Полезли в голову мысли одна ужасней другой: «А что его Таня в церкви делает? Священники – тоже мужчины. Откуда знаешь, кто каким глазом на его жену посмотрит? Все бывает. Ну и что, что Тане далеко не 16 лет и даже не 46! Глаз у человека завидущий – он и что не увидит, свое дорисует».

А ведь священники тоже мужчины!!! Все, теперь с женой сам в церковь пойду

И опять-таки слабое звено: видел Темури, как исповедь проходит, как священник каким-то полотенцем женщин накрывает. А кто его знает, что в этот момент происходит!

От одной такой мысли подскочил Темури, как будто чей-то бойкий петух его прямо в темечко клюнул, и скорее к Тане с претензиями:

– Все! Кончились твои походы! Я с тобой теперь ходить в церковь буду и все контролировать. Вах, как это я раньше из вида упустил!..

Таня только у виска пальцем покрутила:

– Хочешь – ходи на здоровье.

В ближайшее воскресение они пошли вместе. Темури почему-то нервничал, оглядывался, ловил взгляды. Сам нашел место, как ему казалось, подальше от всеобщего обозрения. И всю службу наблюдал за происходящим. Ничего подозрительного не обнаружил, но и не успокоился.

Пошел второй раз тщательнее осмотреть дислокацию. Священники как-то тоже не внушали доверия. Каждый из них казался подозрительным. Решил провести разведку боем – познакомиться лично, узнать, кто чем дышит. Пошел общаться.

Думал поговорить на общие темы для начала, да вышел разговор на два часа. О чем говорили, Таня так и не узнала. Только вышел ее Темури задумчивый. Полдороги шел, сам с собой ведя какой-то внутренний диалог. У Темури лицо как телевизор: все эмоции и переживания для массового просмотра.

Так, приходя в храм снова и снова, стал Тимури в церкви своим человеком. И захотел причаститься

Так, раз за разом, он стал в церкви своим человеком. Узнал много интересного. И в один прекрасный день ошарашил Таню новостью:

– Я тоже хочу причаститься. А то вижу столько раз, а сам не в курсе.

Поговорили супруги со священником, и их благословили вместе причащаться.

***

Темури еле дослушал до конца то, что читала Таня, половину явно не понял, но мужественно старался сосредоточиться. Потом они вместе вышли из дома.

Таня шла с ним под руку, смотрела на встречных редких прохожих, торговок с зеленью и фруктами, нищих, уже занявших свои хлебные места на трассе следования, ведущей к церкви. Тысячу раз виденное приобрело новый оттенок. Нет, она не надеялась, что, причастившись впервые в жизни, ее Темури в корне изменится. Ждать такого чуда на восьмом десятке жизни – абсурд. Хотя возможно, что для Темури старые, сто раз усвоенные принципы заиграют другими красками. И это тоже, как говорится, хлеб. И за эту мелочь стоит поблагодарить Кого-то!