Горящий вулкан духа

Сорок лет назад ко дню Святой Пасхи, то есть к 22 апреля 1979 года игумен Наум (Байбородин) был возведен в сан архимандрита. Для огромной армии духовных чад старца эта дата, связанная с восшествием их дорогого батюшки на очередную ступеньку монашеской иерархии, особенно важна. Настоятельница Переславского Свято-Никольского женского монастыря игумения Евстолия (Афонина) познакомилась с отцом Наумом, вскоре ставшим ее духовным наставником, когда он уже был архимандритом, и к нему ехала вся Россия. А она тогда была студенткой из города на Неве, пришедшей к вере и по милости Божией попавшей к духоносному лаврскому старцу. В годовщину смерти батюшки, в октябре 2018 года, игумения Евстолия написала даже не воспоминания в их классическом виде, а заметки, которые можно назвать воплем осиротевшей души. В них предъявляется самый строгий счет к духовным чадам старца, но прежде всего к самой себе: сумела ли она впитать любовь, мудрость и смирение своего наставника? Не одолела ли ее такая напасть как теплохладность?

Матушка-настоятельница написала это для «Игуменской странички», которую ведет на официальном сайте своего монастыря, но она приняла наше предложение опубликовать эти эмоциональные размышления на портале «Монастырский вестник».

Наконец-то мне приснился отец Наум. Мой Батюшка… Вот уж год, как его нет. Сказала и почувствовала полную абсурдность этих слов. Как так – нет? Еще как – ЕСТЬ!

Даже в гробу – батюшка страшит. Что это значит? Как описать тот священный трепет души, который мы чувствовали, подходя к его келье, похожей на скворечник? Келья была приподнята над проходной на двадцать ступенек, и на каждой ступеньке всегда стояли «счастливчики», которые уже здесь, а остальные десятки людей были за дверью на порожке – зимой ледяном, продуваемым сквозным ветром. И все хотели увидеть старца-богоносца и услышать единственно важное слово – как спастись?!

Келья-«скворечник» – это промыслительно… Не в богатых чертогах и не за пышными трапезами родится душа, умершая в тлении и желающая воскреснуть в нетлении; в муках рождает ее Господь уже через самострадание. Самораспятие как и саморождение не может состояться, если нет того, кто примет в свои руки кричащего младенца, умоет, отрежет пуповину, обернет в свежие пелены. А родиться от рук отца Наума приводил Господь тысячи и тысячи душ.

Размах старца поистине вселенский. Не было эллина и иудея – все переступающие порог его кельи сразу становились Христовыми... Никого батюшка не оставлял равнодушным. Его до самозабвения любили одни и так же самозабвенно ненавидели другие. А он любил всех. Но лекарство преподносил разное. Бывало и горькое – даже, казалось, совершенно смертельное, сшибающее с ног в полном смысле слова. И, что греха таить, не все выдерживали. Падали, ломались, уходили от него с воплями: какой же это старец? Вместо того, чтобы утешить, обласкать, обвязать кровавые раны, он раздирает их, делает невыносимыми, жгучими, так что сама жизнь кажется несносной? Нет! Это не старец – это палач! Это юродивый, злой и жестокий старик.... И с такими словами уходили, убегали рыдающие, озлобленные, бедствующие. Шли, как правило, к отцу Кириллу «зализывать» раны, и тот утешал, гладил по головке, давал сладкую конфетку – из заветной коробочки. Кем они были, эти два небожителя? Наверное, Пророками, причем один – грозный Илия, а другой – милостивый и молчаливый Захария. Но оба изнутри горящие Духом, готовые в любой момент отдать свои жизни за Христа, за Его правду, за спасение каждого из нас. А мы еще и обижались…

Сейчас читаю в воспоминаниях, какой покой хранил в себе старец, какое спокойствие распространял вокруг себя! А я бы сказала наоборот – каким вечным беспокойством он заражал всех к нему приближающихся! Заражал истинным страхом – страхом, что за каждый вздох, за каждый поступок, который мы совершим не по Богу, мы можем погибнуть. Ведь вот она – пропасть ада! Вот она здесь простирается под нашими ногами, и в ней сидит и рыкает тот, кто ищет нашей погибели – злой и коварный враг рода человеческого. Как по-разному батюшка говорил, предупреждал, пытался оградить от повсеместно шныряющего духа погибели! Никакой успокоенности никогда не было рядом с ним. Он пребывал на поле сражения, горя в огне самой беспощадной битвы за души людей, и всех возносил туда же, заставляя до самых кончиков ногтей прочувствовать тот антологический страх, который будет чувствовать душа там – на пороге вечности, на Страшном Суде. И этот страх как закваска передавался нам. Выходя (или, точнее, вылетая) из кельи старца, мы выносили в себе пламень бесстрашия, я бы сказала, оружия борьбы со грехом и со всем страшным и ужасным в мире, помраченном злыми демонами всякого обличия. Он был военачальником громадного воинства бесстрашных…

Неслучайно, как многие заметили, сороковой день после кончины батюшки пришелся на память Небесных воинств Архистратига Михаила с Небесными Силами. Смешком, шуткой батюшка старался скрыть всю мистическую важность нашей встречи и заряд того «смертельного» задания, которое он всем выдавал – задания лететь на поле боя и поразить как можно больше противников. И как можно больше спасти своих – раненных и увечных, но вписанных в Книгу Жизни детей Авраама. Точнее, выполнить задание и не сбиться с пути, вернуться в свой лагерь целым и невредимым для получения новых заданий. И как же расстраивался батюшка, выслушивая нас, когда мы каялись, признаваясь в совершенных промахах и понесенных по нашей вине потерях! Так мог ли не ненавидеть его после всего этого сатана? Такого вредоносного влиятельного и коварного противника, к тому же никогда не сдающегося, а набирающего все новое и новое войско…

И вот его не стало. Не стало того блиндажа, в котором выдавались самые невероятные задания. Не штурмуют утлую дощатую келью тысячи страждущих. И приходим мы только на батюшкину могилу. Выполнили ли мы его задание? Мы, молча, отводим глаза, на которые наворачиваются слезы, в том числе и слезы стыда. Да, батюшка... Кругом согрешили... Заплыли жиром лености... Некому нас вдохновить к истинной ревности и любви Божией! Погрязли в дрязгах житейских. Полюбили возлежание на учительских седалищах... Никто из нас не смог заменить тебя! Пустует дощатый трон старца-воина, старца-пророка! Воюем, да не за то. Покинула нас и любовь друг к другу, так пламенно горящая в нищих 90-х, когда делились валенками, фуфайками и последнюю рубашку отдавали. Обуяла жажда власти, жажда прибытков. Распялся за нас Господь, и ты, Батюшка, показывал нам пример своего распятия, а мы... только ближних распинать готовы. Закоснела душа, покрылась плесенью самодостаточности. Горе, горе нам! Прости нас, батюшка! Не этого ты ждал от нас, не это надеялся увидеть, пожать не это. Но и это предрекал Господь в Евангелии – «…поражу пастыря, и рассеются овцы стада…» (Мф. 26:31).

Прошло время открытия сотен обителей, прошло время бурного богоискательства народных масс. Благоустроился православный мир – появилось множество православных издательств, паломнических служб, есть православные телеканалы, но не штурмуют новые насельники ворота монастырей, нет множества желающих отречься от мира и посвятить себя без отдачи служению Богу. Прошло время «безумного фанатизма», где ни хлебом единым жив человек. Настало затишье. Что это означает? «…время разбрасывать камни, и время собирать камни, время обнимать, и время уклоняться от объятий …», – сказано в книге Экклесиаста, или Проповедника – одной из книг Ветхого Завета (Эккл. 3:5). Верим, что и это затишье от Господа! Верим, что все же не напрасно горел вулкан духа святых старцев, и не напрасно мы, их бледные подобия, десятилетиями отогревались у того пылающего костра, насыщаясь небесной благодатью. Пришел час и нам, не оборачиваясь назад, выполнять то, чему учили старцы. На деле, а не на словах. В этом и будет исполнение заповеди – и память их в род и род!