Пропедевтика счастья

Что важнее всего? Счастье, вестимо. Так почему же нет такого предмета в школе? А вообще, его с детского сада хорошо бы преподавать. Пропедевтика счастья. А в институте факультет счастья чтоб обязательно. А то чего только нет у нас, в XXI веке, вот-вот человеческие органы начнем выращивать и Марс колонизировать, но счастье синтезировать никак не получается, оно все время кроется в чем-то неуловимом. Ни в медицине, ни в экологии, ни в генетике нет того, что точно сделает меня счастливым.

Чего только нет у нас, в XXI веке, но счастье все время кроется в чем-то неуловимом

Может, дело в деньгах? Между прочим, не лишено смысла. Есть деньги – можно пойти к стоматологу и сделать так, чтобы все зубы были красивые и здоровые. Можно съесть вкусную еду. Купить красивый дом, шикарный автомобиль. Конечно, все мы знаем, что богатые тоже плачут, но нам, небогатым, думается, что это все с жиру. Ах, любовь несчастная у богача? Да что вы говорите? Вон Лазарь у ворот сидит. У него, наверное, счастливая. Поесть, правда, нечего. Что, богатому тоскливо и дружить не с кем? Ах, какое горе! А у Лазаря сплошное веселье, конечно же. Счастья деньги не приносят, но с ними как-то сытнее и спать на земле не приходится. Громче всех, кстати, именно богатые говорят о том, что счастье не в деньгах. Кто вкусил бедности, помалкивают. Впрочем, не было у меня денег, вряд ли будут и впоследствии.

Еще есть власть. Когда с деньгами, когда и без них. Тоже притягательная штука. Для одних сама по себе, для других – как инструмент. Некоторые считают, что власть развращает. Мне же всегда казалось, что это всего лишь катализатор страстных процессов в душе человека. Если кто ленив, имея власть, сможет лениться еще больше. Подлецы во власти не становятся великодушными, а трусы храбрыми. Была у меня так называемая власть настоятеля и руководителя двух епархиальных отделов, но я твердо помнил слова Сурожского митрополита Антония о том, что мы призваны служить, а не властвовать. Спасибо ему за это.

Слава. Воистину трясина и зыбучие пески. Кого обошли стороной деньги, кого погнушалась власть (а может, не смогла испортить), того может поймать на крючок слава. Она может прийти ко мне, как смерть с косой, как зима посреди лета. И все. Был нормальный человек, затем волшебное «вжух!», и вот уже затрещали кости, позвоночник выгнулся вперед – и я уже дурак дураком, потому что почитаю себя за кого-то очень важного. А еще слава может так и не прийти. Что тоже способно лишить меня разума и здорового сна.

Гордость часто советуют держать в весьма замкнутых, далеких от чужого взора, пространствах. Так вот, это очень сложно сделать. Гордость – как сжатый воздух. Поди удержи сто литров в пенициллиновом флакончике! Взять, к примеру, меня. Нет, я не самый гордый, конечно. Дьявол будет все равно впереди. Правда, ему и лет побольше.

Вползла как-то в меня гордая мысль, что я не такой, как прочие человеки

Итак, вползла как-то в меня гордая мысль, что я не такой, как прочие человеки. Нет, ум прекрасно понимал, что я ничем от других не отличаюсь. Но гордость иррациональна. И хитра. Память вспомнила кучу заслуг. Вот я то, вот я се. А где же мои ордена, медали, кресты? Грамоты где, благодарственные письма за 20 лет священнослужения? И, не найдя ничего, опечалился весьма. «Не нужен я Церкви», – подумалось мне, хотя всякий раз перед Причастием называю себя первым из грешников. Стало быть, радоваться должен, что вообще служу в алтаре. Но так мне стало тоскливо и обидно, что руки опустились. Делать ничего не хочется. Почти неделю из дома не выходил. А тут еще надежды меня подвели. Все на князей людских да сынов человеческих. Не в первый раз, конечно, но ощущалось как впервые. Наверное, потому, что считал, что ежели князья те да сыновья – свои, а не чужие, то слова Псалмопевца не сбудутся. Сбылись, однако.

И тут бы мне погрузиться в пучину саможаления, как вдруг зазвонил мобильный телефон. Оказалось, что мой сын в данный момент лежит на земле в бессознательном состоянии в трех километрах от дома. Это если по прямой. По дорогам выходило на целых полкилометра больше. Пока я мчался по вечернему городу, то перебирал возможные варианты. Избит, сбит автомобилем, зарезан, связался с плохой компанией и умирает от передозировки наркотиков. Три с половиной километра тянулись как 33. Я молился: «Господи, спаси моего сына!», «Господи, мне не надо никаких наград. Ни медалей, ни крестов, ни грамот. Сына моего спаси, Господи! Сохрани и остальных домашних моих, родителей и друзей! Пожалуйста».

И Господь спас. Он отозвался на мою молитву гораздо раньше, чем я начал молиться. Девочки-подростки и взрослая женщина нашли моего сына лежащим без чувств. Знакомая картина, не правда ли? Вместо того чтоб придумать для себя оправдания и пройти мимо, они стали приводить его в чувство. Не преуспев в этом, разблокировали его пальцем телефон и стали звонить родителям. Заодно вызвав скорую помощь, которая по прибытии констатировала эпиприступ и отвезла подростка в нервное отделение.

Он мог стать жертвой злого умысла в беспомощном состоянии. Но Бог послал ему помощь

Он мог захлебнуться пеной, мог замерзнуть на холодной земле, он мог стать жертвой злого умысла в беспомощном состоянии. Но Бог послал ему помощь. То ли в награду мне – за выпуск церковных газет, больничное служение и писательский труд. То ли авансом – за новые труды, что я должен понести в будущем. То ли я тут совсем ни при чем, а просто у Господа Свои планы на моего сына. Не знаю. Но в тот момент я был благодарен Ему, осознав, что все это ерунда: деньги, власть, слава. Все это оказалось ни к чему, поскольку ни девочки, ни женщина, ни бригада скорой помощи, ни медперсонал областной больницы не потребовали от меня ничего. Они знать не знали ни меня, ни пятнадцатилетнего мальчишку с прикушенным языком и пеной у рта.

Все мы по-разному судим о счастье. Но для меня оно, простое и человеческое, оказалось в том, чтобы в тот день остаться отцом троих живых детей. А я-то по наивности полагал, что в том, чтоб величать воскрилия риз, предлежать на сонмищах и зваться от народа «учителю, учителю» (ср. Мф. 23, 1).