Тепло детства

Рассказ основан на реальных событиях, имена героев изменены

Ольга была седьмым ребенком в семье. В очень счастливой семье... А всего детей было двенадцать. Всякое, конечно, бывало. Трудности, болезни, горе, непонимание окружающих. Даже смерть маленького брата. Но «аромат» родительской любви она, теперь взрослая женщина, сама многодетная мать, жена священника, пронесла через всю свою жизнь.

Нет уже давно ни мамы, ни отца, а тепло осталось – тепло детства. Навсегда с ней.
Девочкой мечтала: «Вот бы выйти замуж и чтобы у нас с мужем так же было». Делилась этим с мамой, а та улыбалась, гладила ее по голове и говорила: «У тебя своя жизнь, доченька. Лучше будет. Главное – люби». И часто повторяла: «Ты молись, девочка, преподобному Сергию Радонежскому – он всё устроит». Очень почитали в семье этого святого.

*     *     *

Собственно, о чуде, которое случилось в жизни Ольги, и участии в нем преподобного Сергия Радонежского я и собиралась написать. С такой теплотой вспоминала она свое детство, что захотелось запечатлеть «картинки» ее рассказов – дать возможность и другим прикоснуться к удивительно светлой жизни, которая проходит слишком быстро...

«Знаешь, всё хорошее, что у меня было и есть, заслуга моих родителей. Всё, чему я научилась, чему смогла научить своих детей, – всё благодаря им».

Жили Егоровы (назовем их так) в подмосковном селе в небольшом деревянном доме. Отец Ольги был священником. А мама регентовала у него в церковном хоре.
«Главное, что мне приходит на ум, когда думаю о своем детстве, это любовь. Любовь родителей к Богу, к нам, друг к другу, к людям, к животным…»

Отец Ольги был старше ее матери на одиннадцать лет. И сколько она себя помнит, в их отношениях всегда царила идиллия. Родители никогда не ругались, всегда поддерживали друг друга, жалели.

«А еще помню, денег не было, но папа всегда делал маме маленькие подарки – просто так. Соберет на лугу букетик ромашек или цикория и принесет ей. Или шоколадку. И оба радуются. Он уже пожилой, седой весь, мама тоже. Дети, заботы, хозяйство, руки в мозолях, а глаза молодые, влюбленные. И смеются как дети. А еще они могли оставить нас дома на старших детей и пойти куда-нибудь вдвоем – например, в кино на последний сеанс. До самого конца им было интересно друг с другом. Это же так важно, когда связывают не только дети, дом, деньги, но когда проходят годы, десятилетия, а люди по-прежнему интересны друг другу. Когда душа поет, как когда-то давно, на первом свидании, и они открывают что-то новое друг в друге и заново друг в друга влюбляются. Как же я хотела и себе такого мужа».

Ольга не помнит, чтобы родители когда-нибудь кричали на детей. Только глянут – и всё. «Мы сами всё понимали. Как потом им в глаза смотреть, если что-то не так?»

*     *     *

«Что рассказать о нас, детях? Сейчас смотрю на своих собственных сыновей и дочек и понимаю, что у них жизнь намного легче, беззаботнее, чем была у нас. Всё есть, нужды не знают. Мы, конечно, жили беднее. Меня до сих пор спрашивают: “А всего ли вам хватало?“ Вроде хватало, а вроде и нет. Велосипед один на всех был. И тот на ходу рассыпался. Одежду друг за другом донашивали. Обуви иногда на всех не хватало. Помню, однажды проснулась позже всех, а ботинки все разобраны. Братья-сестры гуляют, а я в окно на них смотрю. Но не это главное. Не об этом хочется говорить. Интересно было. И тепло. Меня вот это тепло родительского дома до сих пор греет».

Ольга вспоминает, как они с сестрой ходили в ателье подбирать лоскутки, а потом шили из них куколкам наряды. Как братья однажды сделали из деревяшек для этих кукол карету с колесами и сестры играли в принцесс.

Очень любили играть в хоккей. Все вместе: и девчонки, и мальчишки. «Поставит брат на ворота – стой не шелохнись. И стоишь, трясешься, что шайба в лоб попадет. В резинки прыгали, в речке купались… Не было возможности что-то купить, но мы умели мечтать, фантазировать, что-то придумывать. А еще умели слушать. Кто-нибудь из старших сходит в кино, а потом нам рассказывает долго, интересно. Мы сидим, еле дыша, рты разинув... Что еще?.. Дружными были...»

У Ольги была история почти как из фильма «Однажды двадцать лет спустя». Помните, когда мама сшила дочке костюм Снегурочки из своего платья?

«Только мне не мама, а старшая сестра за ночь сшила костюм Снежинки. Как сейчас помню – с такими большими тюлевыми рукавами. Я тогда в детский сад ходила. Был новогодний утренник, на репетиции все нарядные, а я – нет. Мама заболела и не успела мне костюм приготовить. Воспитательница говорит: “Да что с этих попов взять? Только молитвы свои бубнят. Завтра не принесет костюм – не будет в празднике участвовать“».

Маленькая Оля домой пришла, рассказывает, плачет. Так и заснула. А утром просыпается – у кровати висит костюм Снежинки. Сестра Галина из своего платья сделала.

«У Гали глаза опухшие, красные. Потом рассказывала, как шила и плакала. Единственное ее нарядное платье было. Жалко. Но не могла меня без праздника оставить. Я тогда самой красивой Снежинкой была. А Галине вскоре родители новое платье подарили. Уж где деньги нашли – не знаю…»

«Вот сейчас всё это вспоминаю и понимаю, что мы с ранних лет чувствовали свою ответственность: друг за друга, за родителей, за хозяйство. У нас был огород, коровы, свиньи, собаки, кошки. Очень мы животных любили. Эта любовь к нам от мамы перешла. Она всех жалела. Каждого облезлого котенка. И мы с братом всегда ходили по болотам – котят, щенков искали. Как с нами ничего не случалось – не знаю…»

…Ольга молчит, задумавшись. «Знаешь, детство наше, да, с одной стороны, было очень счастливым, а с другой – очень трудным. Но веселым было и радостным и его вроде и не было вовсе. Главное наше счастье было, когда мама не болела.

Мы постоянно трудились: сено шевелили, корову доили, по дому помогали. Чуть подросла – в шесть утра уже на ногах, нужно же помогать. И это было для нас нормой – другой жизни и не знали. Договоримся с вечера, кто перед школой пойдет корову кормить, и в голову не придет не пойти. А кто, кроме тебя, сделает?.. Конечно же, мы были детьми. Где-то, бывало, и поленишься, не успеешь, устанешь, не сделаешь...

Родители ничего не скажут – вздохнут только. А вот старшие могли и всыпать за это. Да так, что на всю жизнь запомнишь. За то, что мама из-за тебя расстроилась…»

«Что еще вспоминается? Трагедии были, да... До сих пор перед глазами стоит, как гробик крохотный с Коленькой, братиком, несли... И как-то сразу взрослели...». Ольга говорит, и у нее слезы на глазах...

«А вот смешное… Как сейчас вижу, отец зовет нас молоко пить, кричит: “Парное молоко, парное молоко! Кто пьет молоко, тот прыгает высоко!“ Мы бежим со всех ног, пьем, аж захлебываемся, лишь бы папе угодить. И стоим потом счастливые с молочными усами…

А какое было счастье, когда отец брал нас куда-нибудь с собой! Идешь с ним на речку, а душа поет – папа рядом. Смотришь на него – не налюбуешься! Он кого-нибудь на плечи посадит, а другие дергают за ноги: “Слезай – теперь моя очередь...“

Когда мама была дома, это был праздник. Вокруг нее всегда все собирались. Она с другими детьми занимается, а когда до тебя очередь дойдет – это было такое счастье! Оттого, что мама рядом».

Мама Ольги была большой мастерицей делать подарки. Всё про всех знала – знала и мечту каждого. Перед Новым годом, Рождеством накупит всего или сама наделает и сложит в большой мешок. «Залезешь, а там… – мечта. Да... Мама знала всё…»

Вот уже несколько лет, как умерли родители Ольги. «Какое это было горе! Пока они были живы, вроде бы и сама взрослая, и семья своя, а всё “мама-мама“. Как маленькая. Как будто детство не кончалось и всё еще впереди. Хорошо так… А потом мама умерла. Приходишь к ней домой, а ее и нет… Стены молчат… Сразу повзрослела. И страх появился, что ты уже больше не девочка и теперь сама за всё в ответе. Это такое ощущение – его не передать словами. Началась совсем другая жизнь. А потом и папы не стало…»

*     *     *

Я спрашиваю Ольгу про веру, про то, как к ним, духовенству, тогда относились – время-то советское было. Как молились? Как это всё у них в семье было?

«Как относились? – улыбается Ольга. – А залезут на забор и кричат: “Попы-попы! Поп – толоконный лоб!“ Иногда смешно было, иногда – обидно. В школе “попихой“ обзывали. Однажды старший брат Павел услышал, подошел и врезал обидчику. Павла тогда чуть из школы не отчислили. Обидчик тот, Генка, сыном кого-то важного человека у нас в селе был. Я сама была драчуньей! Не дай Бог, кто моих младших обидит: “Попята-попята!“ Могла подойти и как дать щелбан! Но мы в любом случае всегда крайними оставались. Мы ведь не были ни октябрятами, ни пионерами, ни комсомольцами... Но, знаешь, как в жизни бывает… Те, кто с нами дружил, нашими друзьями навсегда и остались. А кто обижал, как-то исчезли из жизни. Учителя, которые нас притесняли, теперь и сами в храме…»
Что касается молитвы и церковной жизни, то отец Ольги был очень строг – в первую очередь, к себе. В 3.30 утра уже стоял перед иконами. Когда молится – не повернется, что бы ни случилось. Очень любил Священное Писание и часто говорил, что в день обязательно нужно читать хотя бы по главе из Евангелия, Апостола и кафизму.

Ольгу до сих пор удивляет, насколько ее отец был непристрастен к бытовому, материальному. Бывает, мама что-то ищет по дому, а отец у калитки прохожему уже отдал. «Молись, – говорил, – мать. Господь завтра больше даст…»

«Однажды он вдове многодетной все наши деньги отдал. Мама только охнула и руками всплеснула: «Своих двенадцать ртов – чем кормить будем?» А отец – молись да молись».

Наверное, это был единственный раз, когда мама на папу обиделась: «Сам и молись!» – развернулась и ушла. Он тогда всю ночь перед иконой Сергия Радонежского простоял. А на следующий день благотворитель какой-то папе деньги пожертвовал. Даже больше, чем он вдове отдал...

У нас дома постоянно бывали какие-то старые люди, нищие, бродяги. Сейчас сказали бы – бомжи. Папа с мамой всех кормили. Кого могли – спать укладывали. Мы, дети, с ними много общались…»

В семье у Егоровых было правило: пока не помолишься – из дома не выйдешь.

Отец Ольги всегда повторял: «Молитва от любой беды оградить может». «И мы верили чисто так, по-детски… Помню, на речку бегали купаться – в воду заходим и молимся на четыре стороны. Люди кругом смеются: “Попы пришли...“ Однажды мальчишка какой-то брата моего младшего Валерку в речку с берега столкнул. Просто за то, что “попенок“. И хохочет дурак. Там глубоко, а брат плавать не умеет. И я не умею. А делать-то что? Больше никого нет. Я перекрестилась: “Ангел-Хранитель, помогай!“ – и следом сиганула. И ведь выплыли оба. Как – до сих пор непонятно. Валерке четыре года было, мне шесть.

Да... Верили мы искренне. Сейчас понимаю, что мы, дети, с самого детства учились перед Богом отвечать. Как Бог посмотрит, если не помолишься, например, или подлость сделаешь? А главное, Ему, Господу, верили. Как же Господь не поможет, если я Его прошу? Обязательно поможет.

А как мы перед Рождеством звезду встречали! Ой, ты даже себе не представляешь. Весь день не едим, а вечером сидим у окна – и старшие, и младшие, – смотрим, когда она появится, звезда. Внутри всё замирает. Потом на службу… Радость. Как Пасху ждали…

Праздник! Христос воскрес! За две недели начинали готовиться».

Отец Ольги запрещал есть после двенадцати ночи: «А вдруг что случиться и завтра нужно будет причащаться», – объяснял он. Очень заботился о том, чтобы чистым перед Господом предстать. Среду-пятницу соблюдали, все посты. У нас в доме в пост и не было-то ничего. Только малыши пили молоко. Папа еще говорил всегда: “Хочешь у Бога что-то вымолить – постись…“»

*     *     *

Вообще-то начали мы наш с Ольгой разговор о замужестве. Как помог ей встретить любимого мужа преподобный Сергий Радонежский. Но так увлекла меня ее жизнь, что к началу разговора вернулись не сразу.

«И не только мне – моим родителям тоже, – вспоминает Ольга. – И мама, и папа из верующих семей. После школы мама с подружкой поехала в лавру женихов себе “просить“. А папа в семинарии учился и хотел стать монахом. У раки преподобного и познакомились. Мама стоит, молится и вдруг на нее какой-то семинарист падает. По-настоящему падает. Это папа был – споткнулся. Еле на ногах оба устояли. Пока извинялся – влюбился. Родители всю жизнь потом смеялись, что преподобный отцу тогда в его монашеских подвигах “подножку“ подставил».

С этим случаем связано или с чем-то еще, но родители Ольги очень любили и почитали преподобного Сергия. «Просите – и он во всем поможет», – говорили.

От их дома до лавры было пятьдесят километров, и они всегда ходили пешком – паломничали. И детей приучали. «Я сама не один раз ходила. И мои дети сейчас иногда ходят. Даже из Москвы. Летом – с палатками…»

И так же, как когда-то ее мать, отправилась когда-то Ольга в лавру «жениха просить».

«Стою у раки с мощами и вижу семинариста. И прямо сердце екнуло. “Преподобный, – говорю про себя, – помоги. Мужа себе вот такого хочу“. А семинарист прошел мимо и исчез в толпе. Я домой приехала, а он из головы не идет. Месяц прошел, второй, а всё забыть не могу. Ровно через год опять в лавре была. Смотрю – семинарист мой. “Сергий Радонежский, помогай!..“ Подходит, что-то спрашивает. А я застеснялась, глазами хлопаю. “Вам плохо?“ – спрашивает. Я чуть не ответила: “Мне хорошо“. В общем, так вот и познакомились. Через полгода свадьбу сыграли. Чудо? Я думаю, что да. Преподобный Сергий помог».

Я спрашиваю Ольгу о том, как сложилась жизнь в ее семье.

«По-всякому бывает. Люди же. И устать можем, и поспорить. Но мой муж и мои дети – самое дорогое, что у меня есть. “Главное – любить“, – как мама говорила. Давай я тебе о нас с отцом Олегом в следующий раз расскажу – хорошо?.. Хотя нет – одно вот сейчас скажу. Подслушала как-то случайно. Отец Олег, муж мой, с одним из наших сыновей разговаривал. О жизни, о планах. И вдруг говорит: “Знаешь, сынок, когда ты можешь считать, что твоя жизнь удалась? Когда у тебя будет такая жена, как у меня...“ Это обо мне, значит. Я тихонько в комнату ушла и сижу, плачу. От радости. Как-то так в душе от этих слов стало... Даже не знаю, как сказать. То сожмется, то разожмется... На икону Сергия Радонежского смотрю и шепчу: “Спасибо тебе за мужа“».