Моль

Такие дни – прозрачные, светлые, строгие и добрые одновременно – бывают осенью, когда просто притихнешь от радости. Сели мы на скамейку за кустами у дачного забора и молчим. А чего красоту нарушать? И так хорошо – после работы да посидеть спокойно, созерцая всё это великолепие. Солнце мягкое, робкие прозрачные капли на ветках сосен и берез, ветер прощально-теплый, цветов поздних море разноцветное. Кот, вон, прошел по своим делам котовьим. Чай попить после работы – милое дело. Но всё равно тихо сидим. Только птиц и слыхать. А и хорошо же в деревне! Особенно когда всё сделано, картошка с морковью собраны – только цветы и стоят вдоль забора. Мы даже грязных штанов с ботинками застеснялись, ноги под скамейку подальше запихнули, чтоб не смущаться.

Цветы у нас в деревне всегда, если не зима, конечно. Так здесь принято: вот, мол, соседи, порадуйтесь. Причем без всякого хвастовства – просто для радости. Так всей деревней и радуемся до снега. Чаще всего в тишине – за работой или чаем с бутербродами.

И тут влетает на улочку джип. За рулем знакомая, тоже дачница, но из другого поселка, где коттеджи с пластмассой и охранничья будка со шлагбаумом. Дружеских отношений у нас не сложилось: на нас они сверху вниз посматривают, «нищебродами» величают, проносясь мимо. Так себе соседство.

А знакомая эта – дама светская, известная, в газете работает и свой личный блог ведет, статьи, заметки пишет. По большей части из путешествий. Например, из Швейцарии: как там всё здорово и красиво, Альпы с Монбланом, домики в цветах, коровы в венках и с колокольчиками, и люди там живут, а не выживают, как у некоторых. А всё почему? – задавалась эта знакомая риторическим вопросом. – А потому, что цивилизованные люди друг друга уважают и друг у друга не воруют. Честность – вот признак цивилизации, да-да. И мы с ней были полностью согласны!

Джип затормозил метрах в трех от наших уличных цветочных угодий. Скамейку нашу цветы закрыли – не видно нас за всем благолепием. Дама открывает дверь машины и несется через дорогу. В руке ножницы. Подбегает на всех парах к цветочному ковру у забора дома напротив – и давай стричь со скоростью бензокосилки. Секунд за пять, пока мы не очнулись, чуть не полметра обчистила. Как после моли на ковре, проплешина здоровая в нашем пейзаже образовалась. А нам такой натюрморт не нужен.

Серега не выдержал – как выскочит, та аж взвизгнула от испуга. Стоит, трясется, букет к себе прижала:

– Ой, это вы. Здравствуйте, соседи. Я думала: преступники.

А Серега, чувствуем, расходится. За руки придерживаем. Процедил сквозь зубы:

– Что, хороши цветочки, а?

– Да. Это я себе. На рассаду.

Все-таки вырвался – подходит к ней и выдает:

– Хор-рошие у тебя заметки из Швейцарии! Особенно понравилось, как там никто не ворует. Ничего общего с этой Расеей, правда? Тут «нищеброды» свой век доживают и друг друга обкрадывают – свинство прямо, а не страна.

Попыталась с достоинством выпрямиться:

– А это ничья территория! Цветы ничьи! Имею право!

Всё, думаем, до свиданья, журналистика цивилизованная. Но Серега успокоился. Смерил ее взглядом:

– Не твое – не бери. Дай людям порадоваться. Моль ты коттеджная.

Серега взглядом ее смерил: «Не твое – не бери. Дай людям порадоваться»

Развернулся и отошел.

Тетке-то, и правда, неудобно. Садится в машину и не знает, куда цветы деть: на землю не кинешь, а с собой взять стыдно. Смотрит.

– Я на следующий год семена привезу.

И уехала со скоростью катафалка.

– Точно: моль, – говорит Серега. – Или, думаете, привезет семена?

– Ага, привезет. Если в Швейцарию не уедет. Там не воруют.

Из «друзей» она всю нашу компанию в тот же день удалила. Не тот круг общения, видимо.