Сергей Рахманинов: золото в сердце

Сергей Васильевич Рахманинов

В ночь с субботы на воскресенье, 28 марта, в Крестопоклонную седмицу Великого поста 1943 года, отошёл ко Господу, причастившись Святых Христовых Таин, великий русский композитор Сергей Васильевич Рахманинов.

Сергей Васильевич умер от прогрессирующей формы рака в своём доме в Лос-Анджелесе. Последние 25 лет жизни он провёл вдали от России, которую горячо любил до последнего своего вздоха. Несмотря на тяжкие муки, он каждый день осведомлялся у близких о боевых успехах русских на фронте. Когда медсестра ему рассказывала, что советские войска продолжают наступать, освобождая от фашистов очередные города, он облегчённо вздыхал и, превозмогая боль, говорил: «Ну, слава Богу! Дай им Бог сил!»

За 20 лет до этого, будучи в эмиграции, Рахманинов случайно встретил в парижском музыкальном магазине своего старого знакомого – дирижёра еврейского театра Льва Пульвера, гастролирующего во Франции. Они поздоровались, и Сергей Васильевич тут же стал расспрашивать его о жизни в Москве. Но после первых же слов собеседника композитор внезапно зарыдал и выбежал прочь из магазина, так и не попрощавшись. «Обычно Рахманинов не был особенно экспансивен в проявлении своих чувств; из этого можно заключить, до какой степени болезненно он ощущал отрыв от родины», – рассказывал его друг, пианист Александр Гольденвейзер, которому Пульвер описал эту встречу.

Сергей Васильевич сам объяснял, какой трагедией для него обернулась разлука с Отечеством:

«Лишившись Родины, я потерял самого себя. У изгнанника, который лишился музыкальных корней, традиций и родной почвы, не остается желания творить, не остается иных утешений, кроме нерушимого безмолвия… воспоминаний».

Любовь к земному Отечеству пронизывает всё творчество Рахманинова

Этим и объясняется его долгое творческое молчание на чужбине как композитора.

Любовь к земному Отечеству пронизывает всё творчество Рахманинова, включая период до эмиграции, и неслучайно на Западе его музыка ассоциируется с Россией. По этому поводу высказался сам Сергей Васильевич:

«Я – русский композитор, и моя родина наложила отпечаток на мой характер и мои взгляды. Моя музыка – это плод моего характера, и потому это русская музыка. Я никогда не старался намеренно писать именно русскую музыку или музыку ещё какого-либо другого рода».

Неслучайно музыковед Михаил Казинник подметил, что тема русского колокольного звона встречается едва ли не в каждом втором произведении Рахманинова.

Тяжело переживая смутный 1917 год, наблюдая за революционными беспорядками и брожением масс, он приходит к неутешительному выводу: «Даже при Николае II чувствовал себя свободнее, чем сейчас. Теперь слово ‟свобода” звучит как насмешка». 21 декабря музыкант вместе с женой и двумя дочерьми уезжает на гастроли в Стокгольм по приглашению шведского Королевского Дома. С тех пор, по его собственному признанию, он становится «призраком, вечно бродящим по миру». После успешных выступлений, вместо того чтобы через два месяца вернуться обратно домой, Рахманинов с семьёй отправляется в Копенгаген, где останавливается почти на год. А в ноябре 1918-го он перебирается с близкими в США на постоянное место жительства.

Его двоюродная сестра Софья Сатина так объясняла решение композитора уехать из России:

«Многие считали, что переворот в России временный. Рахманинов же думал, что это конец старой России, и что ему, как артисту, ничего другого не остаётся, как покинуть родину. Он говорил, что жизнь без искусства для него бесцельна, что с наступившей ломкой всего строя искусства как такового быть не может и что всякая артистическая деятельность прекращается в России на многие годы».

Руки и сердце

Сергей Рахманинов с женой Натальей Сатиной. 1925 год, США Современники, характеризуя человеческие качества и талант маэстро, часто цитируют пианиста Иосифа Гофмана: «Рахманинов был создан из стали и золота: сталь в его руках, золото – в сердце». О том, на что способны были руки этого гения, знает весь музыкальный мир.

Незадолго до смерти гения за его руками наблюдала жена, Наталья Александровна Сатина. По её словам, даже в состоянии беспамятства он машинально двигал кистями и пальцами, как бы дирижируя оркестром или играя на фортепиано. К рукам маэстро на его смертном одре прикасался врач А. В. Голицын, чтобы пощупать пульс. «Мне с грустью думалось, что эти прекрасные худощавые руки никогда больше не коснутся клавиш и не дадут того наслаждения, той радости, которую они давали людям в продолжение 50 лет», – вспоминал доктор.

Золотое сердце Сергея Рахманинова для незнакомых людей скрывалось за его внешней замкнутостью и сухостью. Как утверждала ученица композитора Елена Жуковская, он нелегко сходился с людьми и не принадлежал к числу тех, кто, едва познакомившись, сейчас же переходит на «ты». Рахманинов редко кого называл по имени – только самых близких родственников. Даже к своим закадычным друзьям – таким, как музыкальный педагог Никита Морозов и певец Михаил Слонов, – он хоть и обращался на «ты», но всё же называл их по имени и отчеству. А кроме того, многие близкие люди отмечали его склонность к депрессии.

Золотое сердце Сергея Рахманинова скрывалось за его внешней замкнутостью и сухостью

Вышеупомянутый Александр Гольденвейзер вспоминал:

«Рахманинов, как человек, производил двойственное впечатление. На людей, мало его знавших, ему далёких, он производил впечатление сурового, несколько сухого, пожалуй, высокомерного человека. Между тем эта сдержанная суровость по отношению к окружающим в значительной степени была следствием застенчивости его натуры. С теми людьми, которые были Рахманинову близки, которых он любил, он был исключительно обаятелен».

О его скромности свидетельствует характерный случай. Когда Рахманинов только поселился в США, один музыкальный критик спросил, почему маэстро так скромно одевается. Композитор ответил: «Меня всё равно здесь никто не знает». Через несколько лет тот же критик заметил, что Сергей Васильевич остался верен привычке скромно выглядеть. «Маэстро, ваши материальные обстоятельства значительно изменились к лучшему, но лучше одеваться вы не стали», – удивился он. «Зачем, ведь меня и так все знают», – пожал плечами Рахманинов.

При всей своей внешней неприступности он, как настоящий интеллигент из дворян, всегда с трепетным вниманием относился к окружающим и был предельно требователен к себе. Например, Сергей Васильевич всю жизнь страдал от мысли, что мешает своей игрой на фортепьяно соседям. В связи с этим он заранее заказывал в гостиницах номера с угловой комнатой, чтобы никого не тревожить. Кроме того, все знакомые в нём отмечали скрупулёзную пунктуальность – с кем бы композитор ни встречался, он никогда не позволял себе опаздывать.

Кузина Софья Сатина, знавшая его с детства, оставила о брате следующие строки:

«Отличительными качествами Сергея Васильевича являлись доброта и отзывчивость к страданиям и нуждам других, большей частью неизвестных ему людей. Мало кто знает, как велика была его помощь ещё прежде, в России, и в особенности здесь, за рубежом, оставшимся ”там” и живущим ‟здесь”, то есть рассеянным по всему миру русским людям. Он был очень скромен и совершенно не переносил шумихи и рекламы. Несмотря на кажущуюся неприступность и суровость, он был очень прост и естествен в обращении и доступен всякому, кто действительно нуждался в его помощи или совете».

Помощь

Щедрого сердца маэстро хватало на огромное количество знакомых и незнакомых людей в самых разных уголках России, о чём говорят его многочисленные дела милосердия. Рахманинов безропотно жертвовал заработанные деньги нуждающимся не только в период стабильной и обеспеченной жизни за океаном. Музыкант охотно участвовал в благотворительных концертах ещё на заре музыкальной карьеры, как только начались выступления на широкой публике. И чем дальше совершенствовалось его исполнительское мастерство и росла известность, тем масштабнее была помощь.

Со студенческих лет Рахманинов неоднократно давал бесплатные концерты в просветительском «Кружке любителей русской музыки» супругов Керзиных, выступал на благотворительных вечерах памяти Ильи Саца, Веры Комиссаржевской и других деятелей культуры, материально поддерживая их родных. Так, после смерти Александра Скрябина в 1915-м году Сергей Васильевич провёл несколько концертов в помощь семьи умершего коллеги по цеху. Он активно участвовал в деятельности «Российского музыкального издательства» филантропа Сергея Кусевицкого, целью которого была всесторонняя помощь начинающим композиторам.

В плотном рабочем графике Рахманинова отводилось время для выступлений, средства от которых шли на общественные нужды

В плотном рабочем графике Рахманинова систематически отводилось время для выступлений, средства от которых шли на различные общественные нужды: в пользу учащейся молодёжи, начинающих композиторов, Высших женских курсов, Музыкального фонда, школ, больниц и так далее. Во время Первой мировой войны композитор регулярно давал концерты в помощь армии, и чаще всего – на лечение раненых и нужды беженцев.

До 1917 года каждое лето музыкант проводил в милой сердцу Ивановке – имении на Тамбовщине, где с удовольствием занимался хозяйством и черпал силы для творчества. Здесь на свои деньги композитор построил земскую школу для крестьянских детей и в каждый свой приезд в обязательном порядке помогал местным жителям, которые в нём души не чаяли. Со временем Рахманинов собирался и вовсе подарить Ивановку крестьянам, если бы не долги, которые тяжёлым грузом висели на имении. В результате оно никому не досталось, поскольку с приходом большевиков его разграбили и сожгли.

На чужбине

Сергей Рахманинов В эмиграции, как только музыкант встал на ноги и расплатился с долгами, у него появилось гораздо больше возможностей помогать людям. Через год-полтора «концертной страды» в Америке гонорары композитора увеличились с 500 долларов за выступление до 3000–4000. Узнав о последствиях смуты в России – Гражданской войне, разрухе и голоде, он стал сотрудничать с благотворительными организациями Красного Креста и ARA (American Relief Administration), отправляя на Родину посылки с провизией и перечисляя огромные средства в пользу бедствующих соотечественников. Рахманинов хлопотал, чтобы определённые суммы тратились в помощь творческой интеллигенции – артистам, музыкантам, а также персоналу русской консерватории, филармонических училищ и оперных театров.

Одна из расписок о получении посылок от Рахманинова принадлежит прославленному театральному деятелю Константину Сергеевичу Станиславскому. Подписью мэтра закреплён следующий текст: «Я удостоверяю, что полученные мною продукты будут использованы лично мною и не будут проданы или обменяны». Среди великого множества людей, кому Сергей Васильевич протянул руку помощи в трудные времена, встречаются такие известные личности, как К.Д. Бальмонт, И.А. Бунин, А.К. Глазунов, Б.Д. Григорьев, М.В. Добужинский, А.И. Зилоти, И.А. Ильин, Ю.Э. и Л.Э. Конюсы, А.И. Куприн, Н.А. Малько, Н.К. Метнер, В.В. Набоков, Д.М. Ратгауз, Игорь Северянин, К.А. Сомов, М.М. Фокин, М.А. Чехов и другие.

Его друг, композитор Александр Гёдике, вспоминал:

«В эти годы Сергей Васильевич старался помочь всем своим друзьям, родным и близким, как только мог, посылая им сначала деньги, а затем посылки, которые являлись для всех, получивших их, большой поддержкой и которые многих просто выручили из беды. В эти посылки входили следующие продукты: мука, крупа, сахар, сгущённое молоко, какао и растительное масло или сало. Словом, по тем временам получение такой посылки являлось очень большим подспорьем. В Москве весьма многие поминали добром Сергея Васильевича, каждый день насыпая сахар в стакан какао со сгущённым молоком».

Однажды, когда его друг Михаил Слонов послал в почтовое отделение своего знакомого для получения очередной посылки от композитора, кассирша удивилась: «Кто же такой этот Рахманинов, который шлёт продукты половине жителей Москвы?!»

Он тратил на благотворительные цели треть своих материальных средств

По свидетельству двоюродной сестры, он тратил на благотворительные цели треть своих материальных средств. Вот что она писала в воспоминаниях:

«Непрестанно в течение многих, многих лет шла его помощь и в другие концы мира. Кажется, не было угла на земном шаре, откуда бы не приходили мольбы о помощи от русских людей, рассеянных по всему свету. Просили больные, старые и немощные люди; просили молодые, чтобы иметь возможность получить или закончить образование, чтобы научиться какой-нибудь профессии; взывали о помощи общественные русские организации, заботящиеся о стариках, о сиротах, об инвалидах; просили помочь многие русские учебные заведения, открывшиеся в разных странах Европы: одни нуждались в деньгах для оплаты помещений, другие старались выхлопотать помощь, чтобы подкрепить полуголодных учеников, чтобы обзавестись инвентарём, пианино и т. д.; нуждались в помощи церкви, общежития.

Было у Сергея Васильевича порядочное количество личных пенсионеров. Много денег ушло и на то, чтобы поддержать какое-нибудь начатое ‟выгодное” дело; большинство их, разумеется, кончалось неудачей. Имена просивших о помощи не подлежат, конечно, оглашению и должны быть преданы забвению. Это соответствует, несомненно, желанию Сергея Васильевича, который очень не любил говорить на эту тему. Всё же необходимо хотя бы упомянуть о самом факте помощи, чтобы отдать дань этому доброму, отзывчивому и скромному другу неимущих и страждущих людей. Помогал Сергей Васильевич, сколько мог, товарищам – артистам, приезжающим на гастроли в Америку. Он рекомендовал их менеджерам, фирме Стейнвей, старался повысить их гонорар и т. д. Имена их пока оглашению также не подлежат».

На чужбине Рахманинов никогда не забывал и про своих земляков-эмигрантов, которым тоже активно оказывал финансовую поддержку. В частности, он неоднократно давал благотворительные концерты в помощь русским учащимся и студентам, а также помогал соотечественникам-предпринимателям.

Один из вариантов известной истории про помощь Рахманинова учёному и изобретателю Игорю Сикорскому гласит, что они встретились в Чикаго, когда тот зашёл к музыканту за кулисы после концерта. Земляки разговорились и предались тёплым воспоминаниям о Родине. Узнав, что авиаконструктор после неудавшейся реализации последнего проекта переживает не лучшие времена и с трудом сводит концы с концами, Сергей Владимирович вручил ему 5000 долларов. По тем временам это были огромные деньги, и именно они помогли Сикорскому встать на ноги и прославиться на весь мир как изобретателю винтокрылых машин. Впоследствии разбогатевший инженер отдал долг, при этом у них навсегда установились тёплые дружеские отношения.

С 1941 года Рахманинов активно перечислял деньги на нужды Красной Армии в войне с Германией

Начиная с 1941 года, Рахманинов активно перечислял деньги на нужды Красной Армии в войне с Германией, и это оказалось действенным примером для всех русских эмигрантов, неравнодушных к судьбам Родины. Всем сердцем переживая и сочувствуя воюющим соотечественникам, он открыто призывал русских эмигрантов помогать Советам, и в определённых кругах его даже прозвали «красным». Посылая один из первых чеков на 3920 долларов советскому консулу в Нью-Йорке В.А. Федюшину, композитор написал: «Это единственный путь, каким я могу выразить моё сочувствие страданиям народа моей родной земли за последние несколько месяцев». Другое очередное пожертвование в СССР он сопроводил следующими словами поддержки: «От одного из русских – посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить, верю в полную победу».

Прожив в глубокой тоске по Родине более 20 лет, уже незадолго до смерти он отправил в советское консульство письмо с просьбой дать ему возможность вернуться домой. Он не получил никакого ответа и только тогда, наконец, принял гражданство США с целью облегчить будущее своим родственникам.

В конце жизни в одном из записанных воспоминаний он делился своей скорбью:

«Гнёт лёг на мои плечи. Он тяжелее, чем что-либо другое, это чувство не было мне знакомо в молодости. У меня нет своей страны. Мне пришлось покинуть страну, где я родился, где я боролся и перенёс все огорчения юности и где я, наконец, добился успеха».

Чтобы хотя бы чуть-чуть приглушить эту боль, на лужайке у своего последнего жилища в Беверли-Хиллс Рахманинов высадил белую берёзку, напоминающую ему далёкую Россию и родную Ивановку. Незадолго до его смерти она засохла...