«Сегодня для Европы самоотверженная церковная проповедь крайне необходима»

Интервью с членом Патриаршего совета по культуре, одним из ведущих журналистов Франции, главой издательского совета и главным редактором издания «Русская мысль», режиссером и драматургом Виктором Николаевичем Лупаном.

– Виктор Николаевич, в 28–29 лет Вы написали три сценария и поставили по ним спектакли в Бельгии. Вы преподавали в университете штата Луизиана (США). В 34 года, переехав во Францию, работали на телевидении, снимали полнометражные фильмы по собственным сценариям, стали одним из ведущих журналистов-международников журнала «Figaro Magazine». Вы много пишете, публикуетесь, Вас часто можно увидеть на телеэкране и услышать в радиоэфире. Кто был Вашим первым наставником и проводником в мир «большой прессы»?

– На Ваш вопрос у меня есть один ответ. С детства я смотрел, как работает мой отец. Он был потрясающим журналистом и стоял у истоков молдавского телевидения, был там главным редактором, а также возглавлял молдавское радио. Но в советское время успех дорого стоил. По некоторым причинам отца уволили со всех постов, исключили из КПСС (в советское время занимать должности в идеологической сфере могли только члены единственной в СССР партии), и только чудом он не подвергся более серьезным репрессиям. В то время, а это был 1974 год – в СССР шла подготовка к Хельсинкской конференции, на этом фоне власти всячески демонстрировали «рост демократии» в стране, и диссидентов не сажали, а высылали на Запад. Так наша семья оказалась в Бельгии. В Бельгии со времен войны жила мамина подруга, которая в свое время вышла замуж за бельгийца. Я поступил учиться в Институт театра и кино, здесь были поставлены первые мои спектакли. Мне предложили преподавать театральное искусство в США. Спустя несколько лет я окончил высшие режиссерские курсы American Film Institute в Голливуде (самое престижное учебное заведение в области кино. – Ред.) и хотел остаться жить в Америке, но моя жена-француженка Америку не любила. Мы поселились в Париже.

Я снял фильм о советских военнопленных в Афганистане, переходил границу вместе с моджахедами. Тогда этого еще никто из журналистов не делал. Мою работу заметили, и я получил предложение о сотрудничестве от «Figaro Magazine».

– А что Вы можете рассказать своей работе в издании «Русская мысль»? Более двадцати лет назад существовало устойчивое мнение, что «главная его цель – внедрение в сознание людей недоверия к церковной иерархии, отторжение от нее как можно большего числа людей, то есть верующих». С тех пор, во многом благодаря лично Вам, редакционная политика журнала изменила свой вектор. Совершенно определенно, что двадцать лет назад в журнале не могла бы появиться Ваша статья об участии Русской Православной Церкви во Второй мировой войне, а также другие важные материалы.

– С кончиной главного редактора «Русской мысли» Иловайской-Альберти ситуация в журнале изменилась. Действительно, он стал другим, но как член Патриаршего совета по культуре могу сказать, что для отстаивания подлинного облика Русской Православной Церкви на Западе одного этого издания недостаточно. Идет просто вал критики, антикоммунистическая идеология сменилась на русофобскую, где Русская Православная Церковь представляется «костылем» «путинского режима». Но общественное мнение Запада в такой оценке не монолитно. Консервативно настроенные круги, как католические, так и православные, видят позицию Русской Церкви как последний рубеж в борьбе за традиционные ценности. Это как глоток свежего воздуха для современного европейца. Особенно с тех пор, как был принят закон, легализующий однополые браки (2013 г. – Ред.), и произошел серьезный слом общественного сознания.

– Закон приняли, несмотря на трехмиллионную демонстрацию протеста в Париже. Существует мнение, что таким образом борются с перенаселением.

– Не совсем согласен. По-моему, таким образом пытаются разделить людей. В союзе мужчины и женщины заключен огромный творческий потенциал. И те, кто настаивал на принятии закона, прекрасно об этом знали. Я бы охарактеризовал современную ситуацию как «разделяй и властвуй»: мужчины против женщин, женщины против мужчин. Дети против родителей. Люди не образуют крепких связей. А Вы знаете, что ввели 17 типов гендера? Пол человека считается социальной конструкцией, его можно изменить, как фамилию. Например, если мальчик не играет в машинки, а любит играть в куклы, мама может задать ему вопрос: «Может быть, ты хочешь стать девочкой?». Если он ответит «да», мама отводит его к врачу и ему начинают колоть женские гормоны.

Или, например, я могу сказать, что я – женщина, а Вы должны в это поверить и принять, будто я уже не Виктор, а Виктория. Но если Вы будете продолжать считать меня мужчиной, Вы нарушите мои права. Древний Рим в последней стадии разложения. Византийская империя перед падением. Когда турки шли на Византию, то византийцы вместо подготовки к обороне дискутировали о том, какого пола ангелы. Что-то похожее мы видим сегодня в Европе.

Несомненно, сегодня для Европы самоотверженная церковная проповедь крайне необходима. Я был счастлив, когда в Париже был открыт наш Русский духовно-просветительский культурный центр.

– Мне запомнился день, когда впервые сообщили, что в Париже будет строиться кафедральный собор и культурный центр. Во Франции у меня много друзей, и все мне звонили, делились своей радостью.

– Да, это был поистине исторический момент для всех нас – русских, живущих во Франции. Новейшая история Русской Православной Церкви в Париже, если так можно выразиться, начиналась в домовом храме. Это была обычная квартира на рю Петель, переделанная для богослужений. В 2007 году во Францию с официальным визитом прибыл Святейший Патриарх Алексий. Именно тогда впервые заговорили о строительстве русского храма во французской столице, а 4 декабря 2016 года уже Святейший Патриарх Кирилл освятил построенный собор Святой Троицы. Я каждый день езжу мимо этого великолепного сооружения на берегу Сены.

Во Франции очень многие любят Россию. Не надо путать официальную линию и то, как обычные люди относятся к русской культуре, русскому богослужению. Французы часто заходят в наши храмы, их потрясает красота литургии, многие хотят причаститься.

Нельзя недооценивать роль Русского культурного центра, но нужно привлекать больше внимания прессы для освещения проходящих там мероприятий. Как человек, живущий во Франции, могу сказать, что в настоящее время этого внимания недостаточно. Благодаря открытию Русского культурного центра появились новые, очень широкие возможности для того, чтобы продемонстрировать миру, что образ Русской Православной Церкви и России в целом, созданный антирусской прессой, не соответствует действительности.

– Наверняка в Европе замалчиваются наши культурные проекты. Например, обычные офисные работники или студенты берут отпуск и едут на Русский Север восстанавливать разрушающиеся памятники церковного зодчества. Церковь – это люди. У нас много такого, о чем стоит говорить и писать.

– Согласен с тем, что необходимо пробивать стену молчания. Центр в Париже и должен стать таким культурным ориентиром. Концерты, вечера русской песни, казачий хор – все это хорошо. Но недостаточно. Центр должен стать объектом влияния на французское общество, на интеллигенцию. Центр имеет сейчас все возможности для того, чтобы стать перспективной дискуссионной площадкой, где могли бы встречаться интеллектуалы из России и Франции, а также других стран. Было бы замечательно в сотрудничестве с Патриаршим советом по культуре организовывать серию совместных русско-французских проектов, которые бы освещались на всю Европу. Скажем, трагедия ближневосточных христиан и помощь Церкви. Это очень актуальная тема.

– Русская Православная Церковь проводит колоссальную работу по поддержке ближневосточных христиан. Кроме официальных заявлений ведется огромная благотворительная деятельность. Недавно на собранные в России средства в рекордно короткие сроки полностью отремонтировали школу в разрушенном Дамаске.

– Вот об этом надо говорить, и говорить громче! Если об этом рассказать во Франции, возникла бы волна любви к Русской Церкви во всей Европе. Во Франции есть такая Cosa Sacra, по-латыни «священная идея» – помогать ближневосточным христианам. Потому что мы понимаем, что сейчас вырежут христиан, – а что будет потом? Не так давно вышла книга Дугласа Мюррея «Странная смерть Европы». Он пишет, что к середине XXI века, то есть через 20–30 лет, большинство населения, например Австрии, будет мусульманским. Автор считал, что его книга вызовет острые дебаты, однако ему никто ничего не возразил. Потому что все понимают: так оно и будет. И дискуссия перешла в область лозунгов и ярлыков: гомофобия, исламофобия…

– Но мы с Вами знаем, что за лозунгом всегда скрывается что-то более важное.

– Безусловно, так оно и есть. Поэтому я и предложил использовать площадку Русского духовно-культурного центра для того, чтобы можно было бы заявить о том, что существует другая парадигма мира. Что существуют нравственно здоровые общественные силы, у которых есть мужество и мудрость творить добро и жить по совести.

– Имена большинства авторов, публиковавшихся в «Русской мысли», до сих пор на слуху. Это Александр Зиновьев, с которым Вы написали «Русский вызов», это и Андрей Тарковский, Иосиф Бродский и другие. Вы встречались с ними и, думаю, впечатлений об этих встречах хватило бы на целую книгу. Не могли бы Вы немного рассказать о ком-то из них?

– Я работал с Тарковским в последние годы его жизни, снял первый фильм об Иосифе Бродском. Фильм называется «Иосиф Бродский – русский поэт и американский гражданин». Его можно посмотреть, он есть в интернете. В то время я работал в «Фигаро». Помню наш первый контакт. Ему тогда только что дали Нобелевскую премию. Он приехал в Нью-Йорк, и я взял у него большое интервью. А после интервью получил редакционное задание снять о нем часовой фильм, на что он долго не соглашался и говорил: «Виктор, снимать кино о поэзии бессмысленно».

У меня была своя «агентура», поэтому я знал, где его искать. Одна моя «разведчица», на самом деле его переводчица, меня информировала. У них была большая любовь, и они постоянно звонили друг другу. Мне она говорила в каком городе, в каком отеле он остановился, и я, как бы случайно, приезжал и останавливался в том же отеле, но на другом этаже.

Однажды мы оказались в Дублине. Бродский сидел со Сьюзен Сонтаг – «папессой» американского литературного мира, и Шеймасом Хини (лауреат Нобелевской премии 1995 г. по литературе. – Ред.). Увидев меня, он засмеялся, понял, что я за ним охочусь. Назначил мне встречу в баре гостиницы в тот же вечер.

Мы встретились, как и договорились, в десять вечера. Он заказал ирландский виски. Мы уже хорошо выпили, и вдруг Бродский спрашивает: «А кто твой любимый русский писатель?» – «Андрей Платонов», – отвечаю. Он смотрит на меня удивленно и говорит: «Да ты что?! И мой тоже». А был уже час ночи. И пошел у нас разговор про «Чевенгур», про литературу… Часа в три, даже позже, разошлись по номерам. Не успел я как следует заснуть, как в полпятого утра – телефонный звонок. Звонил Бродский. Согласился делать со мной фильм. Вот такая была история.

Вообще найти к нему подход было очень непросто. Он был очень задиристым, непримиримым человеком. О нем говорили, что он любил создавать и разрушать репутации. Отличался абсолютной непредсказуемостью. В то же время в нем было очень много поистине христианского смирения. Он считал, что годы, проведенные в ссылке, – самые счастливые годы в его жизни. А стихи, посвященные Рождеству Христову, мне кажется, мог создать только настоящий христианин. В них столько трепета и тепла.

Говоря о Бродском, нельзя обойти вниманием личность Сьюзен Сонтаг. Она очень заботилась о судьбе Бродского и фактически сделала его одной из самых узнаваемых личностей современной литературы. Благодаря ее протекции о нем много писали в серьезной интеллектуальной периодике. У него не было шансов не стать тем, кем он стал. Но в его случае ошибки и быть не могло – Бродский действительно был гениален.

Сама Сонтаг производила впечатление очень своеобразного, закрытого человека. Бродский говорил о ней: с ней начинается разговор тогда, когда с другими заканчивается. В последние годы она испытывала физические страдания – долго болела и писала книгу под названием «Болезнь как метафора».

Помню, когда мы снимали фильм о Бродском, пришли к Сьюзен Сонтаг домой. Нас двое – я и оператор с камерой. Оробели, сидим молча… Она встретила нас у плиты: «Мальчики, вы, наверное, голодные?» Посадила нас за стол, стала ухаживать, что-то жарить. А после стали говорить о Шопенгауэре. В ней не было никакой чопорности. Это было очень по-человечески.

– В центре Вашего профессионального интереса всегда были личности незаурядные, состоявшиеся, а мне бы хотелось услышать от Вас короткое определение успеха. Кто такой успешный человек?

– Тот, кто имеет возможность заниматься любимым делом и тем обеспечивать свою семью. Но особенно важно, когда у тебя нет необходимости представляться. Твое творчество – статьи, фильмы, картины, книги – сами говорят о том, кто ты. Тебя могут любить или недолюбливать, хвалить или ругать, но есть то, что заявляет о тебе помимо людских мнений – твои дела.