Кресты разного калибра

Сидишь вот так день за днем на скамейке, ждешь сына с уроков, чтобы не ездить домой и обратно и попусту не тратить время, и слушаешь разговоры родителей в вестибюле нашей инклюзивной школы. За три года сидения можно запросто кандидатскую по детской психологии написать либо на худой конец роман а ля «Как закалялась сталь материнского сердца». Кого в нашей школе только нет: аутисты и ребята с ДЦП, «солнечные» дети с СД, типичные и атипичные дети с разными уровнями нарушений этапов развития… Истории их родителей не менее интересны и просятся в кинематограф.

Первый раз попав сюда и увидев столько инвалидов сразу, думала, что тронусь умом, потом привыкла. Со временем чувства и эмоции притупляются, и можно вполне себе спокойно сидеть тут же на скамейке или, приспособившись на подоконнике, набирать текст на ноутбуке. Все окружающие тоже привыкли к этой картине, что постоянно что-то пишу, и иногда сами подкидывают истории.

Самый любимый

– Ты мою историю запиши, – предложила Нино, заметив мое обычное бумагомарание рядом на скамейке. – Меня люди Джейн Эйр из Глдани^[1] называют.

Неслыханное словосочетание подстегнуло мой интерес.

– О, вот с этого места, пожалуйста, поподробней!

До конца уроков еще было два часа, и родители, ожидая своих чад, были настроены на активное общение. К нам тут же подсели желающие послушать.

– Все свои студенческие годы я любила Гиви, – начала Нино. – Высокий, красивый, глаза большие, зеленые. Словом, было на что посмотреть.

– Наверно, вы были хорошей парой, судя по росту и цвету глаз, – вставила слушательница справа.

– И не говори, Элисо. Просто пара лебедей. Но всё хорошее в этой жизни быстро кончается. Мой Гиви подорвался на динамите. Руки, грудь поранил и, самое главное, глаза. Один ослеп сразу, а другой на ниточке висел, как елочная игрушка. Я из кожи вон вылезла, в Москву его повезла, к Федорову. Там тоже не отходила от него. Глаз ему на место вставили, а зрение вернуть не смогли.

Подорвался мой Гиви на динамите. Руки, грудь поранил, глаза. Ослеп он

Приехала я с ним, слепым, обратно в Тбилиси. Решили мы расписаться несмотря ни на что. Мои какое-то время со мной даже разговаривать перестали. Не хотели, чтобы я за инвалида выходила. В итоге мои смирились и дали мне приданое. Родила я двоих сыновей подряд. Живу, порхаю. Учти, на дворе 1990-е годы, нет света и хлебные очереди по записи. Хотя кому я это говорю, и так все помнят, что было. Приехали к нам свекровь со свекром из деревни. Решили, что так всем будет легче выживать. Свекор меня боготворил, а свекровь… Вот есть же противные женщины на свете. Пока сами проблему не создадут, спокойно кушать не могут. Это точно про мою королеву сказано. Сперва она стала меня придирками изводить: «Ты зачем Гивины носки не под тем углом повесила? Так они десять лет не высохнут»; «А почему у тебя вчера вечером посуда на столе осталась? Вдруг соседка зайдет, что скажет?»

Я молчу, не хочу с ней связываться и объяснять, что соседи люди культурные, по ночам в гости не ходят, а носки – не одеяло: как ни повесь – все же высохнут. Тогда она стала моего мужа накручивать: «Ты зачем жену одну в магазин за хлебом пускаешь? Иди вместе с ней, контролируй! Откуда ты знаешь, она в магазин идет или в другое место?!»

Гиви и так контуженный, ему много не надо. Слепой, а стал на меня кидаться с кулаками, как цепная собака. Пыталась я со свекровью по-человечески поговорить. Не вышло. Она себе в голову вложила идею: «Раз ты с моим сыном-инвалидом живешь, значит, за тобой какой-то грех и ты Гиви держишь как прикрытие».

Другая, может быть, на моем месте и смирилась, а я – нет. Несправедливость не переношу. Еще немного, я бы этой негодяйке в волосы вцепилась. Короче говоря, пришлось мне взять детей и уйти на квартиру. Там мне буквально не на что было жить. Хозяйка терпела меня несколько месяцев из уважения к моим детям, потом попросила: «Уйди, Нино, куда-нибудь, я тоже человек».

Идти было некуда. Тут я совершенно случайно встретила на улице своего бывшего ухажера Тенго. Прямо Бог послал. Узнал он о моем горе и тут же предложил: «Выходи за меня замуж. Я всегда о тебе мечтал. Я буду за квартиру платить и сыновей твоих на ноги поставлю».

Я согласилась. Это ведь как надо любить, чтобы двоих чужих растить и о своем даже не заикаться! Троих в тот период мы бы никак не подняли. Жили мы очень хорошо. Мои мальчики Тенго уважали, и он их тоже любил как своих. Зарабатывал ремонтами. Потом мои ребята выросли и уехали в Испанию на заработки. И тут Тенго попросил: «Роди мне сына. Я очень хочу иметь свое продолжение».

Знала, что ношу дауна, но все равно решила рожать

Как ему отказать? А мне уже за 40. И вот так родился наш Шотико. Знала, что ношу дауна, но все равно решила рожать. Как-нибудь, с Божией помощью, поднимем его, и два брата не дадут ему пропасть после того, когда мы уйдем. Но я не знала, что будет так трудно. Шотико очень болезненный. В год три раза лежим в больницах с гриппами и воспалениями легких. Хорошо еще, что нам, как социально неимущим, все государство оплачивает и ему, как инвалиду, пенсия положена. И говорить ему трудно, только отдельные слова может произнести. Все равно Шотико у нас самый любимый из троих. Отец за него с ума сходит. Не дай Бог, увидит у сына заплаканные глаза – меня задушит. Хотя и со стороны людей всякое бывает.

Как-то ехала я с Шотико в маршрутке. Села рядом со мной какая-то женщина. Посмотрела внимательно на моего пончика и говорит: «Что за болезнь у мальчика?» «Синдром Дауна», – отвечаю. Она круглые глаза сделала, будто первый раз услышала: «Уй, что вы мне сказали! Говорят, они долго не живут, максимум до 16 лет».

Шотико всё это слышит, чувствует, что я уже на взводе, и тоже начинает нервничать. Он у меня очень тонкий мальчик.

«Сколько вам лет, уважаемая?» – спрашиваю. – «67». – «67 – а и грамма мозгов вы не нажили за столько лет!» – ответила я и сошла с маршрутки.

Э, всё такое вспоминать – нервы жалко. Всё равно хороших людей больше, чем плохих. Вот недавно у меня радость была. Всё просила Господа, чтобы мне пианино достать. И вот, пожалуйста, добрые люди подарили. Пианино мне для дела нужно – Шотико музыке учить. Хоть и не говорит толком, а слух прекрасный. Надо этот талант развить, и, кто знает, может, он еще и далеко пойдет. Так что у меня планов много, в депрессии впадать некогда. Я так не умру, пока моего мальчика на ноги не поставлю и хоть одну комнату ему не оставлю.

Тут зазвенел звонок, и Нино пошла выяснять, что нового Шотико освоил за прожитый учебный день.

Первое слово

День за днем сиденья в школьном вестибюле приносят все новые впечатления и знакомства. После того как дети сданы на руки учителям, родители оккупируют скамейки и начинается бурное общение: обсуждаем всё – от политических новостей до того, что сегодня утром учинили «цветы жизни». Магули часто садится рядом со мной и от нечего делать рассказывает свои планы:

– Та-ак, завтра опять Гелу на реабилитацию поведу, оттуда в школу. Отсидим уроки – и домой; пока доедем, уже вечер будет. Обед на завтра приготовлю. Давно чакапули не делала – надо сделать.

Потом, скосив глаза на мою писанину, спрашивает:

– Давно за тобой наблюдаю. Стихи, что ли, в свою тетрадь тут пишешь?

– Да нет: вы рассказываете, а я, если интересно, записываю – так, для себя.

– А-а. Я тоже по молодости как-то целую тетрадь исписала. Про свою любовь. Сейчас валяется где-то. Целых 100 листов! Вот ведь делать было нечего… – и смеется своим воспоминаниям. – Я в школе плохо училась. Только НВП любила. Кондах^[2] туда, кондах сюда. А химию, физику просто на дух не переносила. Да мне и не понадобились они ни разу в жизни. Представляешь, точно такой же мне и муж встретился, без образования.

– А как именно встретился? – спрашиваю и настраиваюсь на что-то романтическое.

– Да очень просто! – Магули оживляется. – Гизо ко мне домой с моим дядей пришел. Они в деревнях на свадьбах или на похоронах играли. Гизо на барабане, а дядя на аккордеоне. Смотрю, явились поздно вечером переночевать. Гизо тогда 18 лет было. Стеснительный такой, румянец во всю щеку, а сам как в воду опущенный. Без настроения совсем. Дядя над ним подшучивает: «Да не переживай ты так, что этот горный козел твою невесту украл. Мы тебе за пять минут другую найдем. Вот хотя бы наша Магули. Всё при ней. Вылитая Бриджит Бордо, если в блондинку покрасить и нос укоротить немного».

А я тем временем на стол накрываю и не знаю, куда деться от стыда. Гизо взглянул на меня и еще больше покраснел. Короче, переночевали они у нас и дальше пошли со своими инструментами на чью-то свадьбу. Гизо потом стал меня на улице подкарауливать. Специально из деревни в Тбилиси приезжал…

Как-то зарезал мой отец барана по обещанию на Гиоргоба, позвал родственников, а с моим дядей и Гизо увязался. Это было в 1980 году. Еще, помнишь, в Москве Олимпиада была. И вот поехали мы в горы все на машинах. Там еще старая церковь была. Почти без купола… Пока наши сидели и отмечали, Гизо позвал меня прогуляться. Посадил меня у церкви, а сам зашел внутрь. Сижу я, цветы перебираю. И стало мне интересно, что там Гизо в этих развалинах делает. Подкралась я к проему и слышу его шепот:

«Господи, сделай так, чтоб Магули была моей. Не отдаст ее отец за меня. И сама, наверное, только городского захочет».

Потом вышел, сел рядом со мной и говорит, краснея: «Магули, что-то хочу тебе сказать». – «Скажи». – «Выходи за меня замуж».

Я молчу, всё цветы перебираю.

«Я учиться на медсестру хочу. Если подождешь меня, выйду за тебя замуж». – «Будь по-твоему».

И правда, ждал меня три года. За это время деньги на кольцо собрал и пришел с отцом разговаривать. Мой отец, конечно, побурчал немного: «Не для того я дочь растил, чтоб потом ей в деревне грязь месить и за коровами бегать».

Но согласился. Зажили мы хорошо, дружно, хотя поначалу очень бедно, потому что Гизо был сыном вдовы-уборщицы. Я подряд четырех девочек родила. И не было в этом для меня ничего особенного. Как-то очень просто всё давалось. Потом в Тбилиси перебрались потихоньку. Гизо в ресторане играть пристроился. Живая музыка, понимаешь. Ему Господь талант дал на любых инструментах играть; не учась, какой хочешь мотив подберет. Даже на машину насобирали. Дочки уже институты закончили. Я больше рожать не хотела, аборты делала. А Гизо бредил сыном. Прямо зациклился на этой теме. Он, представь, не изменял мне никогда. Очень честный и работящий. Тут в 42 я случайно забеременела. Не убереглась. Уже внучка у меня – какое время детей заводить? На эхо мальчик показался. Гизо словно с ума сошел: «Рожай – и всё!» – прямо с ножом пристал.

Родила я Гелу. Еще в роддоме врач сказал: «Ходить и говорить не будет».

Я была в сильной депрессии. День и ночь плакала: «За что, Господи, такой сын? Неужели за аборты?»

Куда мы его только не возили! Компьютером проверяли. «Нет, – говорят, – надежды. Клетки головного мозга неизвестно когда заполнятся». Что со мной стало… Я была в сильной депрессии. День и ночь плакала: «За что, Господи? Неужели за аборты те? А так я в жизни ничего плохого не делала». Стала в церковь ходить, и там на службе забьюсь куда-нибудь в угол потемнее и плачу.

Поверишь, стала противный голос слышать: «Зачем тебе жить, Магули? Убей себя – и кончится это мучение». Уже готова была димедрола напиться, но потом подумала: если убью себя, кто за моим сыном посмотрит?

И стала ругаться с этой мерзкой гадиной вслух: «Уходи от меня, сатана. Я сильная женщина. Буду жить с Божией помощью, сколько мне отмерено. И за сына бороться».

Пять лет я таскала Гелу на руках. Пять! Представь! И он на ноги встал! Сейчас ему 11. Он всё понимает, но не говорит. Не идут у него звуки, хоть ты тресни. Памперсы эти бесконечные не успеваю покупать. И логопед, и массаж языка, и реабилитация… Еще на Причастие его вожу каждое воскресенье. Мой мамао меня успокаивает: «Веруй! С “Отче наш” начнет Гела говорить!»

Я верую как могу – по-простому, по-деревенски, но пока нет изменений. Одну букву «а» может сказать. Даже «мама» никак. Вроде самое простое слово. Зато недавно мой мальчик научился меня целовать. Губы прикладывает. Чмокнуть пока не выходит, но всё же мы на пути. Знаешь, – тут ее голос прервался, – мне он снится иногда и во сне говорит мне: «Мама», – и я просыпаюсь с надеждой. Значит, и наяву когда-нибудь скажет…

«Знаешь, – тут ее голос прервался, – мне сынок снится иногда и во сне говорит мне: “Мама”»

Это было последней каплей, и я стала рассказывать Магули, что, может, попробовать в интернете денег собрать на дополнительные курсы реабилитации для Гелы. Магули слушала меня с сомнением:

– Не знаю я, как делается это. А как написать, и кто даст?

– Я напишу на русском и английском, сфотографируем Гелу, отсканируем диагноз, видео девочки тут же на телефон снимут, а я опубликую где только можно, – фонтанировала я идеи.

Магули только удивлялась и не верила в успех. В итоге я быстро набрала душераздирающий текст «Помогите Геле сказать слово “Мама!”», разместила у себя в «Фейсбук», «ВКонтакте» и т.д. Собрали несколько плачущих смайликов и пару репостов. Через несколько дней пришел ответ из Новосибирска от Павла Дедюрина: «Выслал 1000 рублей, код такой-то». Я на радостях понеслась показывать Магули антикварную смску. Магули ошарашенно смотрела на экран мобильника:

– Вай, что ты мне сказала! Чужой человек. Из Новосибирска… Моему сыну… Просто так… А где это – Новосибирск?

– В Сибири.

– Там, где белые медведи? И холод, как в морозилке?

– Нет, чуть пониже. Медведи есть, но черные, и тоже холодно.

– Смотри ты, какой Божий человек, и имя хорошее. По-нашему – Павле… Пусть обрадует его Господь ради моего Гелы. В каких жутких условиях живет, с медведями, и, смотри, кусок от сердца оторвал… Пойду мужу скажу. С ума сойдет. А, может, ему, этому Павлу, с нашего сада яблок послать? Бедный! В снегах и без фруктов сидит…

– Отсюда дорого яблоки посылать.

– А-а… Нехорошо как вышло. И отблагодарить нечем. А как с банка эти деньги вытащить? Мне никто никогда так деньги не посылал.

Я сказала как, и мы отправились в банк. Получили без приключений, и Магули тут же купила пачку памперсов на всю тысячу. Потом общими усилиями написали Павлу ответ со словами благодарности. Павел отозвался тут же: «У меня депрессия, решил вам деньги послать, прошу святых молитв. Такое объявление больше никто не писал». На другой день пришел еще перевод на тысячу рублей от того же Павла. Магули впала в транс при виде смски и очередного кода.

– Опять этот Павле?

– Да.

– Вчера мужу рассказала – у него аж сахар поднялся, и он плакал: «Чужой человек откуда куда послал моему сыну…» Сейчас позвоню, скажу, что снова прислал.

И она стала судорожно нажимать кнопки старенькой «Nokia». Поговорив, умоляюще сказала:

– Гизо очень переживает и просит: «Сними ты, пожалуйста, это объявление. Это наш крест, и нам его нести. Причем тут этот парень из Сибири? Каждый раз будет присылать – самому ничего не останется. И так ты сказала, медведи всякие там и холод. Мы же никогда не сможем ничем отблагодарить его. А никаких святых молитв у нас нет. Мы люди простые. Нам Господь и здесь какой-нибудь выход подаст».

И я сняла свой шедевр на двух языках. Гизо как в воду смотрел. Через два месяца мэрия утвердила финансирование для Гелы на полгода. А этим летом Гела наконец-то пошел сам – медленно, но сам. И есть вполне обоснованная надежда, что скоро он сможет сказать главное слово на свете – «мама».

«Ищу человека!»

В тот день было всё как всегда. И вдруг в вестибюле появилась новенькая пара. Пенсионерка и высокий парень, который, подволакивая ноги, неуверенно шел за своим поводырем. Им тут же уступили место. Парень стал раскачиваться из стороны в сторону, издавая нечленораздельные звуки.

– Смотри, кто пришел! – раздалось у меня над ухом.

Лейла, отсиживающая здесь, в вестибюле, четвертый год, знала всех в лицо и по диагнозам.

– Это Тиника Андриасова и Лука Сохадзе. Она его няня. Смотрит за ним уже давно. Даже в «Герои “Имеди”»^[3] попала с этим мальчиком. На всю Грузию прогремела. Их история как раз для тебя. Пойди познакомься.

– А что в ней особенного?

– Лука родился слепым, немым да еще и с кучей разных других диагнозов. Мать от него отказалась в роддоме. Причем была бы бедная – было бы понятно, а то богачка. Она потом второй раз замуж вышла, но детей больше не было. Просто не захотела с инвалидом возиться. Дед Луки где-то в России живет, нанял эту Тинику нянькой. А потом у него с деньгами проблемы начались, и пришлось ему сдать внука в детдом. Тинику отпустил, естественно. Что было дальше, не помню, но в итоге она его взяла к себе. Пойди поговори с ней. Она всё подробно тебе расскажет.

Тиника сама взяла его к себе. А он ведь родился слепым, немым да еще и с кучей разных других диагнозов

Я перебазировалась поближе к медийной персоне.

– Расскажите о себе, пожалуйста.

– А что рассказывать? Нас тут все знают. Вот, Луку смотрю, как могу. Я с ним и на базар, и в баню хожу.

– В баню?

– Ну да. Он же слепой. Ему всё равно. Одного на пять минут не могу оставить. Вдруг расшибется. Так и ходим всюду как привязанные.

Парень продолжал раскачиваться из стороны в сторону. Тиника погладила его по коротко стриженной голове:

– Чумад, Лука, чумад^[4].

И пояснила мне:

– Он только по-грузински понимает, точнее – слышит.

Лука поискал свою опекуншу рукой на скамейке и, найдя искомое, притих и успокоился.

– Позвонили мне тогда из Коджорского детского дома и сказали: «Если вы его не заберете, он умрет». Я поехала туда. Что увидела, лучше не вспоминать. Потом стала ездить в этот детдом постоянно, пока не отдали мне его насовсем. Целое дело было с документами. И пока я жива, его не оставлю. Он мне и сын, и внук. Как хочешь, назови. Я замужем никогда не была, племянников растила. Но они уже взрослые. Только вот проблема у меня: старость не радость. Еле хожу. А как найти для Луки человека – надежного, верного – ума не приложу. Ведь надо, чтобы смотрел за ним хорошо. Он ведь, бедный, и пожаловаться-то не сможет – ни слова не говорит. Я квартиру свою оставлю. Лишь бы нашелся такой человек, не побрезговал. И честное слово мне дал. Тогда умру спокойно. А ты для чего интересуешься?

– Написать хочу о вас, – говорю.

– Ну, напиши, – одобрила Тиника. – Может, кто и откликнется.

Забегая вперед, скажу, что спустя какое-то время я нашла фильм о Тинике. В нем показано, как едет Тиника из Кахетии в Тбилиси ухаживать за Лукой. Кормит его, одевает, причесывает и разговаривает с ним. В фильме нет динамичного развития событий или захватывающего сюжета. Только то, обыденно-примитивное, что делают эти люди каждый день. Поэтому всё понятно и без перевода.

Потом появилась в вестибюле Нино. Она выходила куда-то проветриться и подошла к окончанию уроков. Побежала к ней с хорошей новостью:

– Нино, посмотри на Тинику. Ты же искала квартиру для своего Шотико. – и рассказала вкратце всю предысторию.

Нино выслушала все вышеизложенное, посмотрела на Луку долгим взглядом:

– Да, очень мне нужна квартира. Устала жить по чужим углам. Но нет, не смогу я за него взяться. Не осилю. Думала, что у меня самый тяжелый крест из всех наших, кто тут в школе сидит. Но оказывается, мое – еще ерунда. Мы, матери, это несем, потому что это наш долг. А Тиника эта, наверное, одной ногой в раю уже стоит. Добровольно такую глыбу тянет, – и она перекрестилась.