«Тебя убить нужно – ты знаешь коммунизм лучше меня!»

Патриарх Сербский Павел Зная о почтении и любви, с которой очень многие в России относятся к сербскому Патриарху Павлу, предлагаем читателям познакомиться с воспоминаниями об этом светлом человеке. Их автор – архимандрит Йован Радосавлевич, современник, собеседник и сомолитвенник покойного Патриарха. В отрочестве, которое пришлось на военную пору, он познакомился с Гойко Стойковичем – так звали будущего Патриарха – в одном из монастырей Сербии. С тех пор их связала крепкая дружба, о которой отец Йован хранит добрую и благодарную память. Эпизоды из жизни Патриарха Павла, с которыми он знакомит читателей, – грустные и опасные, радостные и смешные – показывают спокойствие, доверие, любовь к Христу и людям, которые помогали не только самому сербскому подвижнику и его современникам, но и потомкам. Вот несколько таких эпизодов.

Первое знакомство с Гойко, будущим Патриархом. Война

Партизаны, приверженцы коммунистической идеологии, главной своей целью ставили получение власти во что бы то ни стало, не считаясь с жертвами – ни с собственными, ни со стороны сербского народа. Если четники-монархисты под руководством генерала Дражи Михайловича стремились вести освободительную войну на фронтах, не подвергая народ опасности немецких «акций возмездия», то у партизан была другая тактика. Таким образом, сербы, мирные жители Косово и Метохии, как и во всей стране, во-первых, становились жертвами оккупантов, а во-вторых, после прихода коммунистов к власти уже стали «предателями, не сражавшихся вместе с ними за торжество единственно верной идеологии».

В конце войны пронеслась весть, что партизаны идут в край, где были наши монастыри, устанавливают свою власть и крайне жестоко обходятся с верующими. Были и убийства. Испуганные монахи и монахини бежали из обителей в города и сёла в округе Кралева и Чачка или маленькие обители. Из Троицкого монастыря в Овчарско-Кабларском ущелье бежали в малую обитель Вуян трое молодых людей, один из них – Гойко Стойкович, молодой, лет 28–30, богослов. Они рассказали, что идти им пришлось скрытно, под бомбами немцев, а в деревнях и сёлах слышали много рассказов о жестокости партизан. Вот такой была первая встреча с будущим Патриархом Павлом.

Гойко. Он сказал, что предает себя целиком Христу и с Его помощью надеется пережить беду

Вскоре православные должны были бежать и из этого монастыря – ушли почти все, за исключением старушки-поварихи, сгорбленного старичка и больного туберкулезом Гойко. Он сказал, что предает себя целиком Христу и с Его помощью надеется пережить беду. Гойко, как потом обнаружили вернувшиеся братия, по большей части лежал в своей келлии, читал Евангелие, молился и ничуть не поддавался панике, охватившей многих. За время своего затворничества он общался как с немцами, так и с партизанами, четниками, и нельзя сказать, чтобы это общение было приятным. Однажды к нему в келлию ворвался немец и рявкнул, где партизаны и кто он вообще такой. Гойко ответил со своей кровати, что он болеет туберкулезом, из келлии не выходит и не имеет понятия о том, что происходит за стенами монастыря. Немец окинул взглядом келлию, увидел полпросфоры на подоконнике, схватил ее, запихнул в рот и побежал от заразного больного. Потом пришли четники, но они просто осмотрелись и быстро покинули монастырь. Затем появились партизаны и остались в обители на ночь. Один из них явился в келлию к Гойко и разместился на ночлег прямо на его кровати, придавив ноги больного. На что тот сказал:

Архимандрит Йован (Радосавлевич)

– Друг, ты мне так ноги переломаешь. Да и опасно здесь – я болен туберкулезом!

– А! Туберкулез! – вскочил, схватил свою плащ-палатку и убежал.

…К лету 1945 года Гойко постепенно поправился. У нас к нему относились как к единственному, у которого было хорошее богословское образование, впрочем, так оно и было. У Гойко был прекрасный голос, и он хорошо разбирался в клиросном пении – для нас, монастырских послушников, это было очень ценно. Относились мы к нему с большим уважением: приносили дрова в холодные дни в его келлию, воду, чай и т.п., и всегда просили научить чему-нибудь из церковной службы – правильно спеть «Херувимскую», причастен, тропарь или стихиру празднику, – он всегда с радостью помогал нам.

Завхоз, столяр, электрик…

…В те военные и первые послевоенные годы не было ничего, даже самых необходимых, привычных вещей. Никто не мог найти швейных игл, например, или письменных ручек – тогда мы писали еще перьями, – и те, кто с руками, делали их сами. Гойко всё это, конечно, видел. Видел и то, что в монастыре не было креста, который клали рядом с праздничной иконой на аналой. Тогда он уселся за кропотливую работу: в течение нескольких месяцев вырезал великолепный крест, кажется, из ясеня. Выполнял он подобные работы и позже, когда принял монашество, до глубокой старости: ремонтировал испорченные настенные часы, будильники, карманные часы (ручных тогда не было), был столяром, плотником, сапожником – в общем, с приходом Гойко в монастырь у нас появился свой электрик, завхоз и прораб. Мы всё время диву давались, что слабый и болезненный интеллигент – студент-богослов – знает так хорошо не только теологию и другие научные дисциплины, но владеет и такими навыками.

Нешуточная духовная математика

Гойко, когда позволяло здоровье, много с нами общался, и мы были этому очень рады: он очень много знал, и свои знания мог передать доступным языком. У него был дар рассуждения – спокойно, правильно и убедительно говорить о самых разных вещах, проблемах и разных мнениях о них. Но он умел и пошутить, и шутки или анекдоты, смешные истории Гойко тоже были духовными, я бы сказал.

Он умел и пошутить, и смешные истории Гойко тоже были духовными

Из нашей братии только у Гойко было высшее образование. Однажды игумен Василий пошутил: «Знаешь, Гойко, ты здесь – как единица перед нулями. Что значит ноль без единицы? – Ничего не значит. Так и мы без твоей учености и ума ничего не значим». Но потом посерьезнел и сказал: «Но и единица без нулей ничего не значит. А вот когда она вместе с нулями, тогда ее ценность увеличивается – в десятки, сотни, тысячи раз. Вот и мне кажется, что и ты без нас не такой уж и ценный», – таких примеров отец Василий знал и приводил очень много. Но этот, про нули и единицы, точно был уроком для Гойко, чтобы больше внимания обращал на смирение, чем на суету, которая сопровождает жизнь образованного, ученого человека.

Ещё мы, молодые послушники, очень любили рассматривать с ним звездное небо – Гойко много нам рассказывал о созвездиях, планетах, остальном космосе, предлагая вместе с ним удивиться и восхититься той премудрости, которая дала такой стройный порядок мирозданию. Мы все тогда замирали перед этим тихим и добрым величием созданного Богом мира, это было очень светлое чувство.

Как будущий Патриарх учил власть марксизму-ленинизму

Году в 1946-м, сразу после войны, в наш монастырь (мы тогда уже жили в Овчарско-Кабларском ущелье, в Благовещенской обители) пришел милиционер и начал его «просвещать» о Марксе, Энгельсе и коммунизме как «открытии правильной жизни общества», «коммунистическом мировом порядке» и т.д. Гойко вступил с ним в разговор, внимательно выслушал и начал объяснять милиционеру особенности коммунистической доктрины и порядка лучше всякого политинформатора, потому что марксизм он изучил (и был от него не в восторге). Разговор милиционер прервал очень резко: «Тебя убить надо! Я вижу, что ты знаешь про коммунизм больше меня, но не будешь поступать по-коммунистически». А убивали тогда много: шло уничтожение, как и в России после революции, христианского духа народа, лучших его представителей.

Ревность иеродиакона Павла

Но Бог спас, и через 2 года, в день апостолов Петра и Павла, в Благовещенской обители Гойко принял постриг и получил то имя, которое мы знаем и любим не только в Сербии: Павле, Павел. Надо сказать, что с тех пор, как он стал монахом, а вскоре и иеродиаконом, Павле стал предельно строг к себе, и мы немного жалели, что прекратились его веселые истории. Но шутить он продолжал, и это, конечно, утешало.

Потом братство монастыря должно было перейти в обитель Рачу на западе Сербии. Здесь отец Павел вел себя так же, как и всегда. Особое внимание он обращал на точность и правильность проведения богослужений – Павле стремился к тому, чтобы службы шли без запинок, пауз, но и не хаотично быстро. Часто он читал проповеди перед Причастием – краткие, содержательные, светлые. Народ очень любил их.

Часто он читал проповеди перед Причастием – краткие, содержательные, светлые. Народ очень любил их

Когда просили его совета о чем-либо, отец Павел давал ответ не сразу: ему требовалось время для размышления, чтения Евангелия или святых отцов и молитвы – только тогда он мог предложить свое мнение.

Он вел строгую подвижническую жизнь, и было видно, что отец Павел любил такую жизнь искренне. В монастыре Рача он постоянно напоминал нам, чтобы мы жили в согласии и чтобы жизнь текла по монастырским правилам. Он нам служил «будильником»: около 5 часов утра Павле будил послушников, чтобы ровно в 5 все были на утреннем богослужении. Затем – трапеза и послушания.

Непреклонность иеродиакона Павла

Однажды в монастырь пришел бедный иеромонах Иона. Когда-то отлично завершивший семинарию, прекрасно знавший богословские и другие дисциплины, он утратил свои знания из-за пристрастия к алкоголю. Дело довершила война: Иона попал в усташеский концлагерь, где его подвергли страшным мукам. Войну он пережил, но был опустошен и физически, и психически: чтобы забыть ужасы концлагеря, издевательства усташей, он пил без просыпу, пил просто страшно. В трапезной он сказал однажды, обращаясь к игумену: «А ты знаешь, что имеешь право поставить мне здесь и сейчас литр ракии?» Игумен не растерялся: «А знаешь ли ты, бедный Иона, что имеешь право не пить и не терять время в поисках алкоголя?» Но ни увещания игумена, ни беседы отца Павла не помогали: Иона пил. Несколько раз мы вместе с отцом Павлом должны были бежать в соседнее село, чтобы на тачке или на носилках отнести пьяного обездвиженного Иону, убежавшего из монастыря и опять нашедшего ракию – к нам приходили жители сел и говорили: выручайте Иону, иначе его свиньи покусают. Потом отец Павел всем нам говорил: «Даже домашние животные или дикие звери служат кому-либо или чему-либо, т.е. представляют собой пользу. Но человек, который предал себя пьянству, только существует, разлагаясь: как будто бы жив, а на самом деле мертв, и никакой пользы не приносит – ни Богу, ни людям». Иона заболел «белой горячкой», его отвезли в белградскую клинику, где он и скончался. С тех пор отец Павел жестко настоял на полном отказе от алкоголя в обители – видя перед собой печальный пример иеромонаха Ионы, мы поддержали Павле, конечно. И строгое отношение к вину сохранилось у отца Павла до конца жизни.

(Продолжение следует.)