Опыт церковной дискуссии о высшем управлении Российской Церкви. К 115-летию Предсоборного Присутствия (ч. 2)

Храм святого благоверного великого князя Владимира в помещении Московского епархиального дома в Лиховом переулке.     

Работа Предсоборного Присутствия над преобразованием высшей церковной власти и управления не могла быть ограничена обсуждением состава и компетенции членов ожидаемого церковным обществом в 1906 году Поместного Собора Всероссийской Церкви, осуществиться вне поиска путей реформирования Святейшего Синода. Необходимо было выстроить систему, в которой нашлось бы место не только Синоду, но и Первоиерарху Церкви, а также периодически созываемому Поместному Собору. Нужно было подумать и о новых принципах взаимоотношений Церкви и государства, коль скоро высшее церковное управление предполагалось подвергнуть серьезным изменениям. Данные темы и стали предметом обсуждений членов Присутствия, результатом которых явились конкретные проекты церковных преобразований («Журнал Московской Патриархии», № 5, 2021; окончание, начало см. по ссылке).

«Утренняя звезда надежды»: Патриарх — председатель Синода и Первоиерарх Русской Церкви¹

Восстановление института патриаршества, в силу значимости для вопроса преобразования высшего церковного управления, явилось предметом оживленного обсуждения в I отделе Присутствия. По словам Н.Н. Глубоковского, «вопрос о председателе Синода — по связи с патриаршеством — оказался до крайности сложным по воспоминаниям прошлого, по ассоциациям настоящего и по предведениям будущего»².

Члены Присутствия задавались вопросами, от ответов на которые зависел выбор пути реформирования всей системы высшего управления Российской Церкви. Следует ли Русской Церкви иметь Первоиерарха или достаточно ограничиться председателем Синода? Перво­иерарх будет Патриархом, каким его знала Русская Церковь в XVI-XVII веках? Объем его властных полномочий будет ограничен каноническими правилами (34-м Апостольским и 9-м Антиохийского Собора) или будет выходить за их пределы и определяться современными нуждами Русской Церкви? Каково предполагаемое соотношение между Перво­иерархом и Синодом, чей приоритет возобладает? Называть ли Первоиерарха Патриархом или предоставить ему другой титул? Обращение к журналам и протоколам Предсоборного Присутствия дает ценный опыт академической дискуссии по всему перечню поставленных вопросов. В ходе полемики привлекались нормы канонического права, комментарии авторитетных канонистов древности, исторические сведения и факты из прошлого Русской Церкви и Церквей православного Востока. Несмотря на полярность мнений, порой острый эмоциональный накал в дискуссии pro et contra, члены Присутствия находили возможность солидаризироваться с близкими мнениями, умели слушать оппонентов, не опускались до уровня перепалки. Все это свидетельствует о высокой культуре диалога, сформировавшей атмосферу предсоборного органа.

Акефалия Синода, выраженная в бесправии первоприсутствующего его члена³ и необоснованном объеме полномочий обер-прокурора, признавалась недостатком существовавшей тогда синодальной системы высшего церковного управления, возбудившим реформационный процесс и деятельность Присутствия. Председатель Синода, который в таком случае воспринимался и как первый епископ (по факту управления столичной епархией), наделялся необходимым объемом полномочий для полноценного ведения дел и решения церковных вопросов в коллегиальном органе, ему предоставлялась возможность прямого доступа по церковным делам к императору. Рядом церковных экспертов это воспринималось как достаточное преобразование системы управления Российской Цер­ковью. Другие эксперты были не согласны с такой постановкой вопроса и полагали, что первый епископ должен быть не только председателем Синода с кругом служебных прав и обязанностей, но и Предстоятелем Поместной Русской Церкви. Наконец, существовало и третье мнение, впрочем, не имевшее большого числа сторонников, заключавшееся в том, что Русской Церкви нужен Патриарх с властными полномочиями, возвышавшими его над всеми епископами; при нем бы состоял Синод. Нетрудно догадаться, что такая точка зрения не была популярна, так как набирали обороты идеи политических, гражданских и социальных прав и свобод.

В лагерь противников восстановления пат­риаршества вошли протоиерей Ф.И. Титов, Ф.Д. Самарин, М.А. Машанов, В.И. Несмелов, А.И. Бриллиантов и Н.Д. Кузнецов. Однако этот лагерь не был сплоченным. Одни из его представителей (например, Н.Д. Кузнецов, М.А. Машанов и В.И. Несмелов) не находили полезным для Российской Церкви возрождать институт Предстоятеля — Патриарха, другие (прот. Ф.И. Титов и присоединившийся В.З. Завитневич) хотя и были непримиримыми противниками восстановления русского патриаршества XVI-XVII веков, но считали, что у Российской Церкви должен быть Предстоятель.

По мнению Н.Д. Кузнецова, выделять главу духовенства и предоставлять ему права, какие имели Патриархи в истории, вредно для интересов Российской Церкви и не соответствует задаче утверждения соборности во всех сферах церковной жизни и управления. Он полагал, что на будущего Патриарха возлагается много несбыточных надежд, не имеющих достаточных оснований ни в прошлом, ни в настоящем⁴. Церковный эксперт остался верен своей позиции и на Поместном Соборе 1917-1918 годов.

В отличие от противников в Предсоборном Присутствии, группа сторонников ­восстановления в Русской Церкви патриаршества была довольно сплоченной. В ней выделялся архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий). В I отделе Присутствия прямо и недвусмысленно звучали слова в пользу патриаршества со стороны А.И. Алмазова, И.И. Соколова, А.А. Киреева, К.Д. Попова. Юристы и канонисты И.С. Бердников и М.Е. Красножен обосновывали необходимость наличия в Российской Церкви Предстоятеля и наделения его полномочиями созыва Соборов, председательствующего на них и наблюдающего за исполнением их постановлений, в том числе Синодом. Другим важным полномочием, приличествующим Патриарху, и на отсутствие которого в существующей системе синодального управления обращали внимание члены Присутствия, был прямой выход с докладом к императору по всем важным церковным делам. Для общения с российским монархом по нуждам Церкви нужна была сопоставимая величина, и такой величиной мог быть не председатель Синода, но Предстоятель многомиллионной Русской Церкви — Пат­риарх. Целесообразность облечения Первоиерарха Русской Церкви именно в сан Патриарха виделась в традиции, существовавшей в древних Поместных Церквах. М.Е. Красножен обращал внимание коллег в I отделе Присутствия на именование глав Александрийской, Антиохийской и Иерусалимской Церквей Патриархами. И если их весьма немногочисленная паства имела своими предстоятелями Патриархов, то тем более это заслуживала многомиллионная паства Русской Церкви⁵. Ведь Предстоятель Русской Церкви должен был обладать правомочием вступать в сношения с Поместными Православными Церквами, а для этого иметь адекватный его месту в диптихе титул, который соответствовал бы достоинству Российской Церкви. Наконец, именно титул Пат­риарха был знако́м верующему народу в России, его сан вызывал ассоциации с верховным пастырем и отцом.

Н.Н. Глубоковский применительно к обстоятельствам современности защищал идею централизации церковной власти в руках Пат­риарха: «Нам нужно, чтобы кто-нибудь разбудил, сплотил и одушевил нас, сам вдохновляясь одушевлением солидарной массы»⁶. С еще большим эмоциональным накалом он пророчески воск­лицал: «Надвигаются тяжелые времена, когда, может быть, потребуется отстаивать даже права на особое бытие наше. Нужно будет собраться вокруг священного знамени нашего, которое должен же кто-нибудь поднять, держать и нести впереди нас! И я лично боюсь не папоцезаризма русского, а того, что — при отсутствии главы и предстоятеля Русской Церкви — у нас в самую роковую минуту не найдется немедленно готового мужа, кому бы все мы едиными ­устами ­сказали: началовождь нам буди!»⁷ Пожалуй, самые восторженные оценки решению Присутствия о необходимости восстановления патриаршества в Российской Церкви дал архиепископ Волынский Антоний: «…полнота православной церковной жизни кому-то мешала, мешала нашему западному нехристианскому бытовому укладу, а повторяемые мне софизмы Регламента не только не оправдывали для меня отмену патриаршества, но своей фальшью резали мне сердце и слух, как противный визг неочищенного грифеля по скользкой аспидной доске»⁸.

Предсоборное Присутствие, усвоив первому епископу, который должен был стать председателем Синода и Предстоятелем Поместной Русской Церкви, титул Патриарха, решило задачу, поставленную перед этим органом. Цель заключалась в поиске путей устранения недостатков существующего строя синодального управления; главные из них усматривались в безглавии Церкви и ее зависимости от государственной власти и чиновничьего начала. Присутствие, исходя из нужд Российской Церкви, смоделировало такой образ Патриарха, который был отличен как от русского исторического, так и от византийского. Этот новый Патриарх должен был стать важным элементом автономного управления Церкви, по крайней мере в том его виде, который мог быть позволен в те времена государством и в каком была заинтересована сама Церковь.

Повременные Соборы Российской Церкви

Предсоборное Присутствие сделало решительный шаг в определении принадлежности высшего церковного управления, по образному выражению архиепископа Димитрия, «выше высшего» — Поместному Собору. Конструированием Повременного Собора завершалось формирование системы высшего управления Российской Церкви.

Члены Присутствия полагали, что Чрезвычайный Поместный Собор и Повременные Соборы должны находиться в единой связи как по составу участников, так и по формату работы и способам принятия решений⁹. Разница между ними будет иметь технический характер: Чрезвычайный Собор готовится Присутствием, разрабатывает положения о составе Собора и порядке производства дел, что должно стать нормативной основой для созыва и работы такого Собора. Положения о Повременных Соборах Российской Церкви рассматривались лишь как материал для работы Чрезвычайного Собора, призванного установить место и роль Повременных Соборов в системе высшего церковного управления в будущем¹⁰. По словам митрополита Санкт-­Петербургского Антония, «Собор сам себе великий господин»¹¹. Этим Высокопреосвященный председатель озвучил мысль о том, что разработки Присутствия о Повременных Соборах — это рабочий материал, который «великий господин» может использовать по своему усмотрению.

Согласно положениям о Повременных Соборах Российской Церкви¹², высшее церковное управление принадлежит периодически созываемому Поместному Собору епископов под председательством Патриарха. Собор и Синод, несмотря на то что объявлялись частью высшего церковного управления, мыслились членами Присутствия не равными, а положение Собора «выше высшего» должно было подчеркнуть его особый характер. Кроме того, Синод, как постоянный орган высшего управления Российской Церкви, по мнению ряда экспертов, должен был действовать в границах, отведенных ему Собором, в частности, приводить в исполнение соборные постановления. Синод мыслился подчиненным Собору исполнительным органом. Собор мог контролировать деятельность Синода, а также руководить ею¹³. Особое значение Собора подчеркивалось и указанием на то, что ему принадлежит законодательная, руководящая (административная), ревизионная и высшая судебная власть. Такая установка помогала избежать двоевластия, поскольку органом церковной власти в строгом смысле являлся Собор, а не Синод.

Дискуссия среди членов Присутствия по вопросу разграничения компетенций Синода и Собора возникла вследствие формирования новой, ранее неизвестной Русской Церкви модели высшего церковного управления, сочетающей и тот и другой орган, к коим добавлялось еще патриаршество. До петровских преобразований Русской Церкви были известны институт митрополичьего и патриаршего управления, а также Соборы. Затем патриаршество было заменено Синодом, а Соборы фактически перестали собираться. Теперь же предполагалось установить одновременное сосуществование Синода, возглавляемого Патриархом, и Собора под председательством того же Патриарха. Эксперты нащупывали почву сопряжения канонических правил, исторических прецедентов, текущих нужд Церкви и современных взглядов на церковное благо.

Обращает на себя внимание центральная роль епископата в составе Повременных Соборов, притом что, как и на первом Чрезвычайном Соборе, в состав периодически созываемых помимо епископов входят клирики и миряне¹⁴. Представители от духовенства и верующего народа могли участвовать в соборных обсуждениях лишь с правом совещательного голоса, а в некоторых случаях и вовсе не должны были присутствовать на заседаниях, если стояли вопросы, подлежащие, согласно каноническим правилам, не только решению, но и обсуждению одними епископами.

Устанавливалась периодичность созыва Поместных Соборов — они должны были собираться по мере необходимости, но не реже одного раза в десять лет.

В целом подход к разработке положений, посвященных Повременным Соборам, определялся опытом работы Присутствия над первым Чрезвычайным Поместным Собором. В основных чертах подготовка Повременных Соборов должна была повторять ожидаемый Собор Российской Церкви. По мысли профессора И.С. Бердникова, это касалось формулирования вопросов для соборного обсуждения, направления их в епархии на предварительное рассмотрение с участием епископов, клира и мирян, систематизации полученных откликов в канцелярии Синода, которая и формирует доклады для Собора. В случае если среди вопросов окажутся требующие научного осмысления и экспертной оценки, Синод создает специальную комиссию (аналог Предсоборного Присутствия), которая и изучает такие вопросы на должном уровне¹⁵.

Члены Присутствия, завершая конструированием Повременных Соборов все здание высшего церковного управления, исходили из понимания их важной роли как инструмента обеспечения самостоятельности Российской Церкви в ее внутренних делах, а также соборности в решении общецерковных вопросов. В предсоборной дискуссии много времени и внимания было посвящено осмыслению взаимосвязи Собора и Синода. В положения Присутствия не вошли многие важные детали, призванные уточнить компетенции Собора и Синода, их субординацию. Однако вряд ли можно было ожидать от предсоборного органа результата, который позволил бы до мелочей разобрать особенности разграничения сфер ответственности и взаимосвязи полномочий этих структур. Эксперты работали на мольберте высшего церковного управления крупными мазками, предпочитая оставить тонкую работу для следующего этапа вдумчивых трудов, в том числе для участников первого Чрезвычайного Поместного Собора.

Планы реформирования церковно-государственных отношений

Создание системы высшего церковного управления с Повременными Соборами, возглавляемыми Патриархом, с постоянным Синодом под председательством Патриарха не завершило проектные работы. Нужно было решить вопрос отношения системы высшего управления Церкви к власти российского монарха. Эти фундаментальные структуры рассматривались в единой связи, и невозможно было реформировать органы высшей власти и управления Российской Церкви, не изменив церковно-государственных отношений.

Церковные эксперты должны были осмыслить отношение Церкви к государству в изменившихся политических условиях. Принятием 17 апреля 1905 года императорского указа «Об укреплении начал веротерпимости» поколебался привилегированный статус Российской Церкви. Более того, ее положение было признано ущербным даже по сравнению с сектантскими сообществами, коим предоставлялась автономия во внутренних делах. Известно, что высшее управление Российской Церкви было встроено в систему государственных органов и восходило к императору. Однако если до революционных событий 1905-1906 годов это подчинение оправдывалось отношением к государственной власти как власти православной, то с учреждением Государственной думы, не связанной по своему составу с Православием, возникал вопрос: а могут ли далее сохраняться отношения между Церковью и государством так, как они установились два столетия назад? Ведь, согласно статье 7 Основных государственных законов в редакции от 23 апреля 1906 года, «Государь Император осуществляет законодательную власть в единении с Государственным советом и Государственною думою»¹⁶. Такое положение дел угрожало вторжением неправославного элемента в сферу разработки законодательства о Церкви.

Анахронизмом, тормозившим развитие церковной жизни, была невозможность Церкви издавать для себя нормы и правила. Русская Церковь фактически находилась под внешним управлением со стороны государства. Законодательство в отношении Церкви являлось монополией светской власти, которая не согласовывала с Синодом законопроекты, призванные регулировать различные сферы церковной жизни. Церковь не имела права законодательной инициативы. Такая порочная практика требовала изменения.

13 и 14 июня 1906 года Общим собранием Присутствия были приняты положения об отношении высшего правительства Православной Российской Церкви к верховной государственной власти. Согласно документу, Российская Церковь свободно осуществляет управление своими внутренними делами посредством собственных учреждений. Ведение церковных дел осуществляется «под верховной защитой Государя Императора»¹⁷. Церковь наделялась правом издавать для себя постановления с соизволения монарха. Постановления предстоящего Чрезвычайного Собора и последующих Повременных Соборов, а также распоряжения Синода «руководственного характера»¹⁸ должны направляться через Патриарха императору на его благоусмотрение.

Без согласия императора нельзя было созвать Собор, придать законность его решениям, легализовать избрание Патриарха. Приговор суда епископов над Патриархом не мог вступить в силу без согласия на то монарха. Императору представляется отчет о церковных делах за истекший год. Монарх лично или через своего представителя присутствует на Чрезвычайном Соборе и на Повременных Соборах.

Таким образом, положение императора по отношению к Церкви, в соответствии с документом, предусматривалось не только как покровительствующее, но и как контролирующее, поскольку монарх мог и не утвердить то или иное соборное постановление, распоряжение Синода, соборное избрание Патриарха или решение суда епископов в отношении Первоиерарха. Поместный Собор Российской Церкви должен был подчиняться волеизъявлению государя, в том числе в вопросе собственного созыва. Содержание положений было предсказуемым и закономерным. Они просто не могли быть иными при условии сохранения в России императорской власти. В то же время Церковь добровольно поступалась частью своей автономии в пользу высшей государственной власти, поскольку не была готова лишиться государственной поддержки, в том числе финансовой, покрывавшей многие статьи текущих расходов на центральном и епархиальном уровнях, а также опасалась остаться без покровительства государя в условиях, когда все более усиливались политические и общественные силы, выступавшие с антицерковных позиций.

Исторически сформировавшийся тезис о том, что российское государство — это государство православное, оспаривался в ходе тогдашней ­общественно-политической дискуссии, ослаб­лялся под воздействием государственных реформ. Лишь император, согласно Основным законам долженствующий исповедовать Православие¹⁹, воспринимался мощным инструментом преимущества Российской Церкви в сравнении с другими христианскими исповеданиями и религиями в России, ее защитником. Нельзя забывать, что Церковь в России имела исторические тесные связи с государством, опиралась на него. В условиях политических преобразований начала XX века Церковь нуждалась в сохранении связей с государственной властью. Но в лице какого органа или учреждения? Государственная дума не стремилась обеспечивать особый режим для Церкви, имела разноконфессиональный и полирелигиозный состав. Взгляды Церкви были устремлены на монарха. Ему-то, как высшему носителю государственной власти, при этом непременно православному, «первому мирянину», и предполагалось предоставить особые привилегии в отношении решений органов высшей власти и управления Российской Церкви. В таком случае император выступал не просто ктитором или представителем мирян в Церкви, а деятельным участником жизни Церкви, на которую оказывал влияние лично или через своего уполномоченного представителя — обер-прокурора.

Церковные эксперты расходились во взглядах на место и роль обер-прокурора в работе Синода²⁰. Одни считали его наблюдателем за соответствием синодальных решений государственному законодательству и интересам властей, другие видели в чиновнике активную фигуру, вовлеченную в решение синодальных дел. К числу последних принадлежал Н.Д. Кузнецов. Он полагал, что предоставлением обер-прокурору возможности активно участвовать в церковных делах будет подчеркиваться роль государя как покровителя Церкви, покровителя активного и попечительного. Церковный эксперт выражал мнение, что отводить обер-прокурору роль наблюдателя в Синоде — значит становиться на путь отделения Церкви от государства²¹. Подобная угроза в те годы звучала в церковной среде ужасной радикальной идеей, которую выставляли пугалом в общественной дискуссии. Однако наиболее дальновидные эксперты в 1906 году прогнозировали в России подобный сценарий.

Апрельский 1905 года указ «Об укреплении начал веротерпимости» можно было расценить как шаг на пути введения в России паритетной системы взаимоотношений государства и религиозных общин. Государство устанавливает общий для всех религий правовой режим, обес­печивает их равенство перед законом, предоставляет им равные возможности. И это был лишь первый шаг на пути к полному отделению религии и Церкви от государства.

Предсоборное Присутствие решило задачу разработки приемлемой и для Церкви, и для государства модели взаимоотношений, которая стала рекомендуемым компромиссным решением. С одной стороны, такая модель позволяла провести преобразования высшего церковного управления на основе соборности и возглавления Церкви Патриархом, утвердить принцип автономности Церкви в решении внутренних дел и вопросов²², а с другой стороны, не влекла за собой уничтожения или коренного преобразования уже сложившихся института патроната над Российской Церковью со стороны государя, выражаемого в том числе в защите интересов Церкви и государственном финансировании церковных просветительских трудов, а также института обер-прокуратуры. Иными словами, плодом работы Присутствия явилось проектирование взаимовыгодных партнерских отношений Церкви и государства.

* * *

Труды, понесенные участниками Предсоборного Присутствия, стали важным этапом развития церковной жизни в России. Во-первых, дискуссия на заседаниях Присутствия показала, что Церковь может самостоятельно искать пути обустройства своего высшего управления, выступать с предложениями по выстраиванию церковно-государственных отношений, отвечающих новым общественно-политическим реалиям. Такую способность и состоятельность Церкви было важно проверить на деле, поскольку на протяжении двух веков в Российской Церкви Соборы не проводились, а потому отсутствовал и опыт соборной дискуссии. Во-вторых, участники Присутствия смогли доказать, что важные церковные темы могут сообща обсуждать выразители разных взглядов на будущее Церкви — представители консервативных и либеральных кругов. И не только совместно работать, но и достигать итога в форме предложений для предстоящего Собора. И в-третьих, церковная дискуссия на заседаниях Присутствия показала, что она может вестись на высоком профессиональном уровне.