Отец Василий Борин

С самого начала моего служения в Пюхтицком монастыре я стал обращать внимание на пожилого священника, по некоторым деталям поведения которого можно было заключить, что он появляется в обители главным образом для решения каких-то важных для него хозяйственных вопросов. По территории монастыря он передвигался стремительно, не так, как священники, приезжавшие в обитель помолиться. Его можно было часто видеть оживлённо беседующим с матушкой игуменьей вблизи какого-нибудь начатого монастырского строительства, будь то новая гостиница или ограда из природного камня вокруг монастыря. Вскоре я узнал, что священника зовут отец Василий Борин и что он восстанавливает в 20 километрах от Пюхтиц, в селе Васкнарва (старое русское название – Сыренец) каменный храм Ильи Пророка, сильно пострадавший во время войны от бомбёжки, а сам служит рядом в деревянном храме – в наспех сооружённой временной постройке, чудом простоявшей не один десяток лет. Митрополит Алексий поддерживал и морально, и материально отца Василия в деле строительства, и, по-видимому, с матушкой игуменьей у них была договорённость помогать отцу Василию. Надо сказать, что игуменья Варвара, будучи сама большой энтузиасткой в деле церковного строительства, весьма сочувственно отнеслась к почину отца Василия. Вскоре от кого-то я узнал, что отец Василий занимается отчитыванием бесноватых. О том, что есть какой-то специальный чин или чины отчитывания, я не имел тогда никакого представления, но одержимых, или бесноватых, как их обычно называли в монастыре, мне уже доводилось в то время видеть. Можно было догадаться, что это были, так сказать, «транзитные» паломники, которые, держа путь к отцу Василию Борину в Васкнарву на отчитку, не могли миновать монастырь. Как правило, эта беспокойная категория паломников появлялась на монастырской службе в сопровождении одного-двух родственников и, бывало, с порога заявляла о себе, строя молящимся страшные гримасы и ведя с кем-то невидимым чересчур эмоциональный диалог, сопровождающийся подчас воплями и стонами. Радости от их появления в монастыре, как мне казалось, никто не испытывал, но сёстры относились к ним терпеливо. От некоторых сестёр, впрочем, я слышал, что, кроме бесноватых, то и дело в монастыре появлялись паломники со странностями в поведении, как правило, преклонного возраста, которых неопытные могли принять за бесноватых. Кто-то этих странных старичков и старушек называл по старинке кликушами, но чаще всего сёстры в монастыре между собой называли их так, как называют порой непослушных детей, – озорниками и озорницами. Одна такая старушка-озорница могла попортить нервы доброму десятку сестёр за считанные часы своего пребывания в обители. Отец Василий Борин обладал достаточным опытом, чтобы распознать среди своих подопечных таких озорниц и озорников, с которыми у него разговор был короткий. Поскольку в описываемые мною годы монастыри и приходы, где совершалось отчитывание, были все наперечёт, а спрос у населения на исцеление от этой напасти, по слухам, превышал предложение, то скоро Васкнарва стала очень привлекательным местом для тех, кто испытывал нужду в отчитывании.

Скоро Васкнарва стала очень привлекательным местом для тех, кто испытывал нужду в отчитывании

Справедливости ради надо сказать, что к отцу Василию приезжало немало паломников и ради духовного окормления, и чтобы потрудиться на строительстве церкви, ну, а кто-то приезжал и чтобы посмотреть на диковинного батюшку, ловко изгоняющего врага рода человеческого из одержимых им несчастных, как из коварно захваченной крепости изгоняют засевшего там неприятеля. Естественно, что чем больше к отцу Василию стекалось разного рода паломников, тем больше Васкнарва становилась костью в горле для районной советской власти, на территории которой находилась эта деревушка, насчитывавшая в те годы несколько десятков постоянных жителей. Сам факт восстановления храма указывал на повышение религиозной активности в районе, а это портило властям отчётность и вызывало вопросы к ним у вышестоящих инстанций. К тому же находилось немало жалобщиков, которым было почему-то приятней видеть бурьян на руинах разрушенной церкви, чем купола, окрашенные в цвет неба. Жалобщики, большая часть из которых сдавала свои дома на лето дачникам, делились с властями слухами об использовании местным священником весьма странного метода, именуемого «изгнанием бесов», для лечения, как они были уверены, психически больных людей. В конечном счёте большинство жалоб сводилось к материальным интересам жалобщиков, а именно к тому, что слухи о засилье в Васкнарве бесноватых – и это было сущей правдой – отпугивали дачников. На эти жалобы властям надо было реагировать, а стало быть, нельзя было обойтись без организации комиссий для выезда на место с целью навести порядок. Некоторые околоцерковные всезнайки утверждали, что если бы всё это было где-нибудь в России, то уполномоченный по делам религии, не слишком заботясь о законности своих действий, постарался бы, например, надавить на правящего архиерея, чтобы не в меру деятельного священника перевели в другой приход, и дело с концом. Но поскольку в Эстонии подобные вопросы в те годы решались не так жёстко, то и в этом конкретном случае власти искали законный предлог для наведения порядка во владениях отца Василия. А прицепиться, надо сказать, было к чему. Взять хотя бы подопечных отца Василия, которые проживали по неделе, две и больше на территории прихода, не помышляя ни о каком соблюдении паспортного режима, а это был уже повод, чтобы выдворить вон загостившихся пилигримов. Власти также могли поставить вопрос ребром перед отцом Василием и насчет внезапно появлявшихся новых строений в церковной ограде, без соответствующих на то разрешений, где ютились, кстати, и упомянутые выше нарушители паспортного режима. Хорошим поводом для того, чтобы помешать строительству храма, могла послужить, например, придирка к нарушению техники безопасности. И, наконец, можно было потребовать предоставить чеки на стройматериалы – простое и верное средство советского времени, чтобы если не завести дело, то хотя бы пощекотать нервы не только строителям своих домов и дач, но и материально ответственным лицам разных строительных объектов. Отец Василий, конечно, не был исключён из списка лиц, которым у государственных надзорных органов имелись вопросы. И хотя отец Василий Борин был не из робкого десятка, да и бояться-то ему было особо нечего – разве что порой недоставало чеков за пожертвованные людьми остатки стройматериалов со своих дач, – всё же не любил он, когда суют нос в его хозяйство. Рассказывали, как однажды отец Василий водил очередную комиссию по церковной ограде и в своей обычной манере, с шутками и прибаутками, отвечал на вопросы. Комиссия оказалась дотошной, и её члены буквально совали свои носы во все пристройки, сараи и кладовки с одним и тем же вопросом: «А там что? А там что?» Наконец подошли к сараю, где хранились те самые не обеспеченные чеками стройматериалы жертвователей. На очередной вопрос: «А там что?» – отец Василий, не моргнув глазом, ответил: «А это у нас покойницкая». «Misseeon? (что это?)» – спросила председатель комиссии – не слишком хорошо владевшая русским языком ухоженная дама – своего коллегу. Тот перевёл ей на эстонский, что это покойницкая. В это время отец Василий, деловито проворачивая ключ в навесном замке сарая, вопросительно смотрел на начальственную даму. Та изобразила на лице брезгливую гримасу и, слегка пятясь, взмахнула рукой в знак отказа. «А может, всё-таки посмотрите?» – услужливым тоном спросил отец Василий, берясь за ручку двери сарая. «Вам же ясно показали, что не надо», – раздраженно ответил еще один член комиссии. В ответ на эту реплику отец Василий, пожав плечами, стал закрывать замок. На этом комиссия внезапно свернула свой осмотр и поспешно удалилась, на прощанье напомнив сельскому священнику о поступающих на него жалобах и вынеся очередное устное предупреждение. Но не только необыкновенной находчивостью отца Василия можно объяснить тот факт, что его не настигли всевозможные кары со стороны местных властей после подобных проверок и ему удалось, таким образом, довести дело восстановления храма до конца. Как рассказывал сам отец Василий, однажды он, когда служил еще на другом приходе, получил во сне откровение идти восстанавливать Ильинский храм в каком-то Сыренце (старое название Васкнарвы), о котором он прежде ничего не знал. Вскоре случай предоставил отцу Василию возможность рассказать о полученном откровении митрополиту Алексию, в чьей епархии находился Васкнарвский приход. Тот не раздумывая благословил отца Василия восстанавливать храм. По-видимому, эта уверенность, что он действует по воле Божией, во многом помогла отцу Василию справиться с такой непомерно трудной в те годы задачей.

Уверенность, что он действует по воле Божией, помогла отцу Василию справиться с непомерно трудной задачей

Отец Василий был прекрасным рассказчиком, и все его примеры из жизни, как правило, были краткими и запоминающимися. Однажды, рассказывал он, перед какой-то важной службой стало у него плохо с сердцем, да так, что хоть службу отменяй. И тут пришла ему мысль поехать и окунуться в пюхтицком источнике – средство, как заметил он тут же, испытанное. И действительно, после купания в источнике сердечный приступ у отца Василия как рукой сняло, так что сил хватило и на службу, и на все прочие церковные дела в тот день. Через какое-то время опять прихватило у отца Василия сердце, и он тут же отправился на источник. Однако, к своему удивлению, после купания никакого улучшения он не почувствовал. И вот какой вывод он сделал: в тот раз он получил помощь Божию, потому что была веская причина: надо было служить, а в этот раз такой причины не было, и можно было просто принять лекарство.

В какой-то из моих приездов в Васкнарву отец Василий рассказывал, что иногда он так уставал, что во время службы у него было чувство, что сейчас он упадёт. Но служба заканчивалась, и он мог, забыв про усталость, ещё довольно долго разговаривать с кем-то из прихожан или паломников. Потом он обличал сам себя: «Значит, как служить, так ты падаешь от усталости, а как вести разговоры – любитель поговорить – так и никакой усталости! Вот оно, лукавство человеческое!» – ставил точку в своём самообличительном рассуждении отец Василий. Особенно запомнился мне один его рассказ. Приехала как-то женщина одержимая, у которой были руки «связаны» крест-накрест, так что ни сама она и никто другой разъединить её рук не мог. Отец Василий взялся ей помочь. Поскольку все паломники у отца Василия не только молились и постились, но и несли какой-то посильный труд, то надо было найти какое-то занятие и для этой женщины. Слушая отца Василия, я тут же попробовал представить, что можно делать со скрещенными руками: мыть или подметать полы? – ни швабру, ни метёлку не удержишь; стирать? – много не настираешь; готовить? – едва ли. Что же придумал для неё отец Василий? Он поставил её перебирать картошку. Услышав это, я рассмеялся, в который раз отдав должное его находчивости. Сколько эта женщина «прогостила» у отца Василия, я не знаю, но однажды, после усиленной молитвы, он «развязал-таки» руки этой несчастной и… чуть не поплатился за это жизнью. Ночью отец Василий проснулся от удара об пол какого-то предмета. Он открыл глаза. Перед ним, в комнате, слабо освящённой первыми лучами утреннего солнца, стояла та самая женщина, а прямо перед ней на полу валялся большой кухонный нож. «Ты зачем пожаловала?» – спросил её отец Василий. «Я хотела тебя убить», – ответила женщина упавшим голосом. «А чего ж не убила?» – опять спросил отец Василий.

Перед ним стояла та самая женщина, а прямо перед ней на полу валялся большой кухонный нож

«Жалко стало, ты ведь отчитываешь нас», – сказала женщина и заплакала. Я слушал отца Василия и понимал, что для него освободить чью-то душу от зловредных «квартирантов» не было самоцелью. Свято место, как гласит пословица, пусто не бывает. Не о душе ли здесь идёт речь? В самом деле! Какое место святее души, или какое место более, чем душа, не терпит пустоты? Стало быть, если, освободившись от тёмных сил, душа не станет жилищем Духа Божия, то с ней может случиться то самое, о чём как раз предостерегает Евангелие: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, придя, находит [его] незанятым, выметенным и убранным; тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и, войдя, живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого» (Мф. 12, 43–45). Отец Василий прекрасно это понимал, а потому главным для него было привести человека, – будь то больной, одержимый или любой заблудший, – ко Христу. Так что и в этой истории, которая едва не закончилась для него трагически, прежде всего его радовало пробуждение в душе той женщины чувства жалости, да и благодарности тоже, а это означало, что она была на пути к духовному выздоровлению.

Отец Василий упокоился у стен своей Ильинской церкви, под толщей той земли, которую прежде исходил вдоль и поперёк и которую он обильно полил потом своих пастырских трудов.