Православная Европа. Статья 3 Нидерланды: миссия Церкви в либеральной стране. Часть 2

В амстердамском приходе святителя Николая нет безликой, равнодушной «серой массы» «захожан». Скорее наоборот: в церкви легко находишь людей незаурядных, с активной жизненной позицией. Людей самых разных национальностей. Разговор с ними всегда приятен и интересен, ибо ты ощущаешь не только обширные познания своего собеседника, но и понимаешь глубокую искренность его религиозных порывов.

Пожалуй, один из самых уважаемых членов прихода – это голландец Йозеф Вяйкер, бывший староста, а ныне – чтец. В 2007 году, когда Йозеф отмечал свое 80-летие, в очередном номере приходского журнала «Никола во Иордане» были помещены очень теплые отзывы о нем. «Его чтение, особенно во время вечерних служб, приносит с собой покой и тишину», – писал один из прихожан. Другой указывал на глубокие богословские познания Йозефа, ярко проявившиеся тогда, когда он вел библейский кружок. Правда, сам Йозеф, когда я напомнил ему о публикации в журнале, скромно возразил, что в «статьях встречаются преувеличения».

Справка. Йозеф Вяйкер родился в 1927 году в Амстердаме в протестантской семье. В юношеском возрасте он несколько охладел к вере, но затем, после рождения сына, религиозные чувства вернулись к нему. В 1954 году Йозеф принял старокатолическую веру. В Православие Вяйкер обратился гораздо позже, более чем через 30 лет, – в 1985 году.

Йозеф Вяйкер

– Затем, – продолжает Йозеф, – я узнал об открытии отцом Алексием Фоогдом, учителем моего сына, нового прихода. Мне очень нравился отец Алексий: мы с ним были одного возраста, имели схожие увлечения, как, например, ходьба на большие расстояния. Я начал посещать богослужения этого прихода, но не переходил в Православие, ожидая соединения старокатоликов с Православной Церковью. К сожалению, этого не произошло. Более того, в старокатолицизме начали проявляться модернистские тенденции: женское священство, возможность причащения для всех, кто был крещен (включая еретиков), и мнение, что гомосексуализм не является грехом. Этот модернизм подтолкнул меня к окончательному решению о переходе в Православие.

– Я был очень счастлив и счастлив по сей день. Я очень-очень рад тому, что являюсь православным и моя жизнь проходит в Православной Церкви! – подчеркнул Йозеф.

К слову, еще в середине 1970-х, работая исследователем в промышленной сфере, Йозеф получил второе, богословское, образование: ему очень хотелось преподавать в школе религиоведение.

– К сожалению, меня не взяли, – сказал мой собеседник. – На работу в школе не принимали учителей старше 50 лет.

Но богословский диплом, помноженный на хорошее знакомство с трудами православных авторов, а также блестящее знание Священного Писания сослужили добрую службу, когда Йозеф стал одним из дежурных Православного информационного центра и в особенности когда он организовал в приходе библейский кружок.

– Сегодня миссионерство прихода реализуется посредством концертов духовной музыки, конференций, участия в выставках. И люди через это приходят к нам. Некоторые приходят в Православие, присоединяясь вначале к церковному хору (будучи еще неправославными людьми). Да, такова наша миссия в эти дни, – подчеркнул Йозеф.

Миссия, крайне важная для секулярного общества Нидерландов. Миссия, за которой стоит напряженный труд духовенства и мирян, готовых, подобно Йозефу, всецело жертвовать своим временем и силами ради блага Святого Православия, ради блага и просвещения других людей.

Кроме Йозефа Вяйкера мне удалось переговорить с еще одним известным прихожанином амстердамской Церкви – американцем Джимом Форестом. Для встречи с ним я отправился в небольшой уютный городок Алкмар, что в 40 километрах к северу от Амстердама. Джим и его супруга Нэнси живут в типично голландском кирпичном домике с остроугольной крышей на тихой улице, где их не беспокоят шум машин и рокот мотоциклов.

Джим и Нэнси Форест

– Впервые с Православием меня познакомила в начале 1960-х годов католичка Дороти Дэй, основательница Дома милосердия в Нью-Йорке, – сказал Джим. – Дороти привела меня в русский православный собор в Манхеттене. Она также вовлекла меня в работу православно-католической дискуссионной группы, будучи сама ее участницей. В группе мы не только анализировали сходства и различия двух конфессий, но и обсуждали, как та или иная тема воспринимается в рамках определенной традиции. Возраставший интерес к Православию способствовал тому, что я начал знакомиться с книгами епископа Каллиста (Уэра), отца Сергия Булгакова и многих других. И хотя для меня в Православии было много интересного с интеллектуальной и эстетической точки зрения, мой выбор обусловило то, что лежит за пределами интеллектуальной и эстетической сфер.

– Вы имеете в виду некий духовный опыт? – спросил я.

– Да, именно так. Где-то в начале 1980-х я обсуждал с митрополитом Филаретом (Вахромеевым), тогда председателем Отдела внешних церковных связей, возможность написания книги о Церкви в России. К сожалению, в то время владыка помочь не смог: власть бы такого не допустила. Но после прихода Горбачева ситуация изменилась, и митрополит наконец сказал мне «да». Помню, как он объяснял: «Вам придется много постоять, чтобы написать эту книгу. Вам предстоит посетить большое количество литургий. Надеюсь, вы выдержите. Первый час бывает труден, второй – мучителен, а на третьем Бог даст вам крылья». И действительно, я посетил десятки, может быть, сотни литургий. И все это время я думал: «Какое благословение быть частью такой Церкви! Как жаль, что мы на Западе потеряли столь значительную часть литургической традиции. Когда-то это было и нашим сокровищем, но мы его утратили». Все время сокращали, сокращали и сокращали. В итоге получили какой-то дайджест литургии. Вроде бы все самое важное в католической мессе присутствует, но при этом ухитрились поместить ее в спичечный коробок.

Кроме того, меня очень поразило богатство духовной жизни тех людей, с которыми я встречался. Они были глубоко верующими христианами и молились с такой глубиной и силой, которую я раньше никогда и нигде не видел. Я тогда размышлял: «Наверное, это потому, что эти люди окружены литургической атмосферой непередаваемой глубины, они живут в ней».

– Свою роль, – продолжает Джим, – сыграла и моя дружба со священником Алексием Фоогдом из Амстердама. Помню, в конце 1987 года, когда я завершал работу над книгой, отец Алексий позвонил мне и спросил: «Когда же вы приедете на литургию к нам в Амстердам? Вы бывали в церквях по всей России, но ни разу не приходили к нам». Я смутился и ответил: «Да, правда». А отец Алексий продолжал: «У нас запланирована служба на первой неделе января 1988 года, посвященная тысячелетию Крещения Руси. Приходите с супругой. Это не литургия, а специальная праздничная служба. Нам бы хотелось, чтобы другие верующие, а не только православные, присутствовали на ней».

Мы приехали. По-моему, это была суббота. Служба оказалась не очень интересной. Люди выступали с речами. Я слышал тысячи выступлений в своей жизни, и, говоря откровенно, они мне немного надоели. Но меня поразили прихожане церкви. Когда мы с женой шли к железнодорожному вокзалу, я предложил: «Давай придем в воскресенье и посмотрим, как здесь, в Амстердаме, проходит литургия». Мы пришли. Вначале у нас не было возможности регулярно бывать на воскресных литургиях, так как мы пели в католическом хоре в Алкмаре. Но затем мы почувствовали, что нам необходимо быть на службе каждое воскресенье. На праздник Входа Господня в Иерусалим отец Алексий совершил таинство миропомазания, и я был принят в Православную Церковь. Нэнси присоединилась к Православию на праздник Святой Троицы.

Джиму Форесту понадобилось почти 30 лет, чтобы пройти путь от первого знакомства с Православием до принятия православной веры. Конечно, это нелегкая дорога. Далеко не все протестанты и католики, симпатизирующие Православию, решаются на то, чтобы вернуться к вере первых христиан. По словам Джима Фореста, хотя большинство друзей отнеслись с симпатией к его решению, один из них, настоятель католического монастыря в США, до сих пор считает выбор Фореста «неуместным». Что, впрочем, не мешает этому настоятелю позитивно смотреть на Православную Церковь.

– Если говорить о причинах, которые, возможно, мешали мне принять Православие немного раньше, то я мог бы указать на следующие, – объясняет Джим. – Во-первых, Православная Церковь довольно фрагментирована на национальном уровне. Я часто встречал православных, которые в первую очередь были греками, русскими, болгарами, сербами. Они полагали, что быть русским или греком и не быть православным – это значит быть не настоящим русским или греком. На мой взгляд, это довольно неприглядная черта. Конечно, то же самое существует и в других конфессиях. Вы встретите поляков, которые являются католиками только потому, что они поляки. Но для Православия, на мой взгляд, это очень серьезная проблема.

Второй момент: в Православии гораздо меньше, чем в католицизме, уделяется внимания роли христианства в общественной жизни. Пожалуй, одно из немногих исключений в этом правиле – принятие Основ социальной концепции Русской Православной Церкви. В католицизме многие десятилетия велась напряженная работа над анализом социальных и общественных аспектов христианской жизни. К сожалению, Православие в этом плане способно пока предложить меньше, чем католицизм.

Впрочем, подумалось мне, когда я слушал Джима, Православная Церковь традиционно концентрировалась на вопросах мистических и сугубо духовных, уделяя меньше внимания такой теме, как Церковь и общество. Конечно, с точки зрения западного христианина, в этом есть некоторый «минус» Православия. Для того чтобы «подкорректировать» ситуацию, в Голландии было создано Православное содружество в поддержку мира, в котором Джим Форест играет не последнюю роль.

– Да, создание содружества – это попытка восстановить в памяти Церкви ту часть ее прошлого, которая сегодня пребывает в забвении, – заметил Джим. – Мы, православные, были наиболее аккуратны и точны в сохранении и толковании Нового Завета и Библии в целом. Мы сохранили литургические традиции. У нас богатая святоотеческая литература. Но почему сегодня не слышно проповедей, подобных проповедям святителя Иоанна Златоуста? Почему бы Церкви не говорить так, как она говорила раньше?

Можно в какой-то степени согласиться с Джимом, но найдутся ли смельчаки, подобные святителю Иоанну Златоусту, способные вскрывать и бичевать не только злобные пороки общества, но и власти? С другой стороны, а многие ли из нас достигли духовных высот Златоуста, чтобы брать на себя такой подвиг и нести его? В любом случае, Православие и сегодня предлагает очень много тем, кто ищет и жаждет. В разговоре со мной Джим Форест упомянул о той удивительной атмосфере исповеди, которая врезалась в его память с первых дней присоединения к Православной Церкви:

– Я чувствовал, что, в отличие от католицизма, вы находитесь не в судилище, а в семье. И то, что вы стоите перед иконой Христа, а священник находится сбоку от вас, очень много значит. Этим подчеркивается, что вы исповедуетесь Христу, а священник – свидетель вашей исповеди.

Роттердам: трудный путь созидания храма

Роттердам – это не только второй город Голландии с населением около 600 тысяч человек, но и один из крупнейших портов мира. Сюда стекаются грузы со всей планеты, здесь расположены офисы крупных компаний и ведущих банков. Здесь же, у набережной, я обнаружил памятник Петру I, возведенный, как было указано в табличке, по случаю визита премьер-министра России Виктора Черномырдина в 1997 году.

От железнодорожного вокзала до церкви святого Александра Невского путь недлинный: мне понадобилось чуть более 20 минут, чтобы его полностью преодолеть. Белоснежный храм с золотым куполом (единственный храм в русском стиле на территории Голландии!) находится на возвышении, приятно радуя глаз своей архитектурой, столь отличной от немного унылых зданий вокруг. Подойдя ко входу в церковь, я нажал на кнопку звонка. Дверь открыл протоиерей Григорий Красноцветов, настоятель церкви.

Протоиерей Григорий Красноцветов

– Тогда обычно посылали служить за рубеж на три-четыре года, – вспоминает отец Григорий. – 5 апреля 1990 года я прибыл сюда. Матушка моя до сих пор вспоминает, как я на следующее утро выглянул в окошко и сказал, что три года я здесь не выдержу.

– Что же вас так испугало там, за окном?

– Такая вот серость. Хотя в Питере тоже бывает очень серо, но я приехал из города, где на каждом углу история и культура, где церковная жизнь начинала бить ключом. Мы, молодые священники, только что закончившие академию, получили возможность посещать больницы и тюрьмы, выступать в школах и институтах. Я тогда дома почти не появлялся: служба на приходе, преподавание в семинарии, выступления… И вот приехать сюда и оказаться в малюсенькой домовой церкви! Конечно, церковь остается церковью, где бы она ни находилась, но после Князь-Владимирского собора, после очень интересной и напряженной работы приехать и увидеть на службе максимум человек десять… Дело в том, что приход в Роттердаме практически развалился к тому времени. Здесь два года не было постоянного священника. Служил отец Антоний дю По из-под Амстердама, но ему, кроме Роттердама, приходилось еще окормлять приход в Гронингене. Вот он и служил: два воскресенья здесь, два – там. Но приехать послужить и попить чай-кофе с прихожанами после службы – этого недостаточно. Священник должен постоянно быть в гуще событий, общаться с прихожанами, быть готовым выслушать их в любой момент. В общем, когда я приехал, ситуация была очень сложная.

Справка. Православный приход в Роттердаме был основан архимандритом Дионисием (Лукиным) в 1950-е годы. В 1957 году церковь разместилась на жилом кораблике с красивым названием «Северное сияние». Затем, при поддержке Московского Патриархата, община приобрела трехэтажное здание, на первом этаже которого была устроена домовая церковь в честь иконы Божией Матери «Скоропослушница». В 1959 году церковь освятили митрополит Парижский Николай (Еремин) и епископ Лондонский Антоний (Блум). Небольшое помещение площадью в 36 м² вполне соответствовало нуждам маленького прихода. Но после развала СССР и увеличения потока эмигрантов все резко изменилось.

– После 1990 года приход вырос в несколько раз, и мы стали задыхаться в буквальном смысле этого слова, – говорит отец Григорий. – Человек 60–70 – это максимум, что вмещало помещение. Люди стояли и на лестнице, и на улице. Для хора места не было, он стоял в уголочке. Жара, духота, свечи плавятся; люди падали в обморок. Я каждый раз молил Бога, чтобы ничего страшного не произошло. Слава Богу, никаких эксцессов за эти годы не было, только один раз у нас эфиопка подожглась (они, знаете, ходят в белых марлевых накидках), но мы очень быстро потушили. Стало понятно, что нужно что-то делать.

В 1993 году отец Григорий направил письмо в Москву, в Отдел внешних церковных связей. Первоначально предполагалось продать старое здание и купить новое, тем более что умирающие протестантские и католические общины с большой охотой избавлялись от принадлежащих им храмовых комплексов.

– Но ничего подходящего мы не нашли, – говорит отец Григорий. – Это были громаднейшие комплексы, для нас совершенно не подходящие. Кроме того, их сложно содержать: колоссальные суммы уходят на отопление, электричество, страховку. В Голландии никаких послаблений на сей счет нет.

Церковь Св. Александра Невского (Роттердам)

– А с чем это было связано – с негативным отношением к Православной Церкви?

– Нет, к Церкви отношение у властей индифферентное. Но были несколько человек, которые, скорее, к России испытывали негативные чувства и, когда проект строительства уже проходил стадию согласования, всячески давали это понять. Так что мы столкнулись с противодействием, даже откровенным саботажем. Например, на определенном этапе согласования наши документы были «утеряны». Зная голландцев и их отношение к документации, я понимал, что такого просто не может быть. Нам тогда пришлось проходить всю цепочку заново. Ужасное было дело!

– Когда я говорил о выделении участка земли, – продолжил свой рассказ отец Григорий, – то имел в виду то, что землю просто зарезервировали под наш проект. А по голландским законам необходимо начать строительство в течение года с момента резервирования. Но денег у нас не было ни копейки. Мы, конечно, активно занимались поиском средств. Когда сюда приезжал Черномырдин, он привез с собой огромную делегацию, всех наших «акул капитализма». Наши добрые помощники из российского посольства и других российских организаций помогли устроить так, что на журнальном столике в гостиничном номере каждого члена делегации лежала красиво оформленная папочка с нашими обращениями, номерами счетов и т.д. Но собрать нужную сумму оказалось не так просто. Когда мы на приеме общались с олигархами, они спрашивали: «Ну, какая сумма требуется, полтора миллиона? Да завтра же мне мешок принесут!» Естественно, когда они уехали, то ни то что мешков никаких не было, даже дозвониться до них нельзя было. Передо мной словно стена выросла.

Шли годы, а участок пустовал. Роттердамские власти грозились отобрать землю. Отец Григорий обращался к церковным и светским начальникам: в Роттердам летели просительные письма из Москвы. Власти шли навстречу, резервирование продлевалось. Но в конце 1998 года мэрия твердо сказала: «Вы никогда здесь не построите, поэтому резервирование мы прекращаем».

– Больше года мы находились в подвешенном состоянии, – объясняет отец Григорий. – Я очень боялся, что участок заберет кто-нибудь другой. А потом, как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло: скончались две наши прихожанки, и обе оставили наследство на строительство храма. Немалые деньги, которые позволили нам снова зарезервировать участок, начать работу по проекту, приступить к поиску подрядчиков.

Весной 2002 года был согласован проект и началось строительство. Строила храм «Балтийская строительная компания».

– На счету этой кампании более 40 построенных и установленных храмов на территории России, но Голландия стала для них первым зарубежным опытом, – говорит отец Григорий. – Из России сюда присылали монтажников, каменщиков, штукатуров. Эпопея была еще та: не так просто получить рабочие визы для 12 человек. Кроме того, им нужно жилье, питание, их нужно доставлять на место работы, им нужна спецодежда, ибо здесь есть четкие требования к технике безопасности, которые ни в коем случае нельзя было нарушать (иначе были бы аннулированы рабочие визы).

Купол (предварительно разделив его на четыре части) везли из России. Иконостас был написан в Троице-Сергиевой лавре. Александро-Невская лавра преподнесла в подарок икону святого Александра Невского с частицей его мощей, Соловецкий монастырь – икону святых Германа, Зосимы и Савватия Соловецких с частичками мощей. В церкви также есть икона святителя Луки (Войно-Ясенецкого) с частицей его гроба и икона блаженной Ксении Петербургской с частицей надгробия.

Первая служба в церкви состоялась в 2004 году, на Благовещение. На Пасху тоже служили в новом храме. Потом вернулись в домовую церковь: архиереи сказали, что если начать регулярные богослужения в храме до его освящения, то через два-три месяца никакого уже праздника не будет. Наконец 20 июня митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл торжественно освятил церковь.

Сегодня на воскресные литургии в храм святого Александра Невского приходит 100–120 человек. Помимо настоятеля, в церкви служат священник Сергий Меркс и диакон Павел Смейтс. Иногда, если позволяет здоровье, помогает иеромонах Игнатий (Локхорст), который был настоятелем роттердамского прихода с 1978 по 1988 год.

– Хочу отметить, что те 100–120 человек, которые стоят на службе, – это не количество наших прихожан, – подчеркнул отец Григорий. – Ибо в следующее воскресенье из тех, кто был в предыдущее, может прийти 20 человек, а 100 человек будут другие. Есть группа из 20–25, может, 30 человек, которые приходят каждое воскресенье. Тех, кто приходит в церковь не один раз в год, набирается 400–500 человек. В основном это наши соотечественники: русские, белорусы, украинцы, молдаване, грузины. Иногда приходят сербы и греки. Мы также принимаем в Православие двух-трех голландцев каждый год. Голландцы, принявшие Православие, – это наши верные прихожане. Они стараются ходить на все службы, они чувствуют ответственность за приход, за самих себя и стремятся играть в жизни прихода активную роль. В Православие, как мне кажется, многих из них приводит невозможность найти в традиционных здесь конфессиях (протестантизме и католицизме) то, что ищет их душа. А душа ищет теплоты. Я вижу, как люди, зашедшие к нам на службу, словно оттаивают. Они ничего не понимают, но на них действует сама атмосфера богослужения: песнопения, кадильный дым, свечи, лики святых, глядящие с икон. У людей на глазах появляются слезы. Потом они, конечно, начинают изучать книги и по догматике, и по истории Церкви, задают вопросы, потому что для голландца важен не только эмоциональный призыв, но и основа в виде знаний.

– В Голландии я смог почувствовать, что священник является тем, кем он должен быть, – пастырем, – сказал батюшка. – Пастырь – это пастух, который знает всех своих овец, и овцы знают его. В России, когда я служил, особенно в больших храмах, знаешь 10–15 человек, некий ближний круг, а остальные – просто прихожане. Здесь основную массу, может быть 100–150 человек, я знаю по именам, знаю их детей, проблемы и прочее. Здесь во многом приходская жизнь направлена на то, чтобы чувство прихода возникало не только между прихожанином и священниками, но и между самими прихожанами. Поэтому у нас и чай-кофе после каждой службы, и совместные праздники, и беседы. Все-таки Церковь – это сообщество.

В конце разговора я поинтересовался, как у настоятеля роттердамского прихода складываются взаимоотношения с православными других юрисдикций. Ведь для Запада это злободневный вопрос.

– За то время, что я здесь, у меня сложились очень хорошие отношения со священниками практически всех приходов, – ответил отец Григорий. – Мы созваниваемся, встречаемся, пьем кофе. Что касается отношений церковно-административных, то здесь, конечно, всякое бывает. Например, когда из-за церковной ситуации в Эстонии в 1996 году было на короткое время приостановлено евхаристическое общение с Константинопольским Патриархатом, то для нас это было серьезным ударом. Здесь нас, православных, не так много, и мы всегда помогаем друг другу. Мы даже заменяли их священников, когда нужно было послужить, если заболевал человек или уезжал куда-то. В России это обострение отношений, наверное, многие и не заметили, а для нас невозможность сослужения с константинопольским духовенством стала конкретной, практической проблемой.

Кроме того, осложнились отношения с Экзархатом русской традиции в Париже после того, как управляющим был избран архиепископ Гавриил (де Вильдер). Он человек довольно сложный, хотя, конечно, и с ним можно найти общий язык. Но надо все-таки стремиться к единству. Приходы Экзархата создавались в основном для тех, кто не желал принадлежать ни Московскому Патриархату, ни РПЦЗ. Думаю, что после восстановления канонического общения двух ветвей Русской Церкви существование Экзархата теряет смысл. По большому счету, теперь нет разделения на Нью-Йорк и Москву, а существует единая Русская Православная Церковь.

Распрощавшись с отцом Григорием, я долго бродил по роттердамским улицам, любуясь грандиозными офисами делового центра. По дороге, недалеко от парка, мое внимание привлекла норвежская лютеранская церковь. Двери были открыты, и я заглянул внутрь. Служительница церкви, вежливо отвечая на мои вопросы, была доброжелательна и приветлива. Но после удивительной красоты и теплоты православного храма суровая аскетика протестантской кирхи казалась какой-то безжизненной и сухой.

(Окончание следует.)