«Мы видели старцев»

Сегодня 9 дней, как преставилась ко Господу монахиня Андроника – в миру Матрона Ивановна Пискурева. Выросшая при Глинской пустыни, она окормлялась у глинских старцев, ныне прославленных в лике святых.

Ее отец Иван Кириллович, духовный сын преподобного Серафима (Амелина), репрессированный в 1930-е годы за то, что семья принимала у себя монахов и странников, ссылку отбывал вместе с будущим святителем Зиновием (Мажугой), который тоже был родом из Глухова. Именно в семье Пискуревых, скрываясь от преследования властями, жил схиархимандрит Виталий (Сидоренко). Публикуем избранные воспоминания новопреставленной.

Святейший Патриарх Алексий II не раз говорил архиепископу Алексию (Фролову): «Мы видели старцев», – и им не надо было друг другу объяснять, что это значит. Монахиня Андроника – из таких же. Приими, Господи, ее душу.

«Мамочка, не бреши, скажи, когда?»

Матрона Ивановна Пискурева, в монашестве Андроника В Глинской пустыни службы долгие были. А мы маленькие: пошли поисповедовались, да вышли, на лавку сели. А служба начиналась в 4 утра и до 3-х часов дня продолжалась. Упадешь, так мы и падали порою. Братию-то на службу по келлиям будили, а мы, паломники, там кто где, на полу спали, пальтишко бросишь и спишь. А если летом – в гробах там спали. Они на улице там всюду, такие деревянные, сбитые стояли. И исповедников постоянно на службах видимо-невидимо. А дети такое разве выдержат?

– Мамочка, скоро кончится служба?

– Скоро.

– Мамочка, скоро кончится служба?

– Скоро.

– Мамочка, не бреши, скажи, когда?

В центре схиархимандрит Серафим (Амелин), справа схиигумен Андроник (Лукаш), слева схиигумен Серафим (Романцов) А мы просто падали – спать охота. В коридорчике там, в закуточке за печкой, стояла лавочка. Иногда отцы разрешали там папе посидеть. А так и калеки там в храме стояли. А мы поисповедовались и пошли, сели у храма на скамейку. Так отец Серафим (Амелин), настоятель Глинской, бросил Исповедь и вышел, взял нас за шкирки, как котят, – вернул в храм. Вот строгий был батюшка!

– А ну-ка идите стойте! – вот стыдоба-то – при всех.

А то, помню, только выползешь куда-то на крылечко, тут мама тебя подхватит – и к отцу Серафиму обратно:

– Дочечку мою поисповедуйте.

Так он на весь храм:

– Ты где была?! Ты где была?!!

– Батюшка, я тут, у Креста стояла… – а у самой руки дрожат.

Он такой строгий был, что со второго этажа с лестницы и монахинь взашей гнал, выкидывал прямо. Это отец Серафим был такой, преподобный.

«Только замуж не выходите»

Преподобный Андроник (Лукаш) А отец Андроник (Лукаш) мамка был – он уже жалел. Отец Андроник – это одна любовь. Хотя и он тоже строгость проявлял. Он был духовником отца Виталия (Сидоренко). Тот пораздает его вещи, – паломникам, монашкам, – прямо всё подчистую из келлии вынесет, когда отец Андроник отсутствовал, – пророчествовал так, что ли. А отец Андроник, как вернется, за шкирку его – да и спустит с лестницы.

Но нас, детей, жалел. Да и братию тоже. Монахи едят, помню, в Глинской до Спаса груши, – там, в обители, груша росла. Отец Серафим запрещал, а отец Андроник допускал. Потому что они голодали. А отец Серафим и говорит: «Срезать грушу». И срезали. Он очень строгий был. Монахинь только так гонял.

Он все время матери нашей говорил: «Учи их! И замуж не выдавай». А батька наш в монастырь нас всё гнал. Нам с сестрой отец Виталий монашество за 40 лет до его принятия нами предрек. Нас так и постригли: Андроникой и Виталией.

А то как-то еще молодыми приехали мы к отцу Серафиму (Романцову) и говорим:

– Мы Ивана Кирилловича дети.

А батюшка уже слепенький был.

– Старшие или меньшие?

– Меньшие.

– По сколько вам?

– 27.

– Замуж не выходите.

– Да хочу.

– Замуж не выходите. Будете по три раза читать «Отче наш» и спасетесь. Только замуж не выходите.

А потом:

– Лиза, где котомочка? Кружка там? Фуфайка там?

А она:

– Тут, батюшка.

У них всё пророчества были.

«Батюшка, забери меня с собой!»

Помню, я уезжаю, а батюшка отец Андроник и говорит мне:

– Передай в Глухов мой прощальный привет.

А я не поняла:

– Я приеду, – отвечаю. Это я-то думала, что мы еще увидимся, а он – на мои мысли:

– Как удастся, – говорит.

Я опять заверять начинаю:

– Обязательно приеду!

А он:

– Как удастся, – и так три раза сказал.

Я уехала, прошло какое-то время, это был 1974-й год, наступает март... Батюшка Андроник умирает 21-го, нам приходит телеграмма. Я маме сообщаю:

– Мама, батюшка отец Андроник умер, – а она молчит. Сама она уже болела тогда.

Папке говорю:

– Пап, отец Андроник умер, я поеду в Тбилиси, – он тоже молчит… А раньше, как я говорила, что поеду в Тбилиси, – чуть ли не на руках меня в вагон сажает, только поезжай туда. А тут молчит, дни идут.

Батюшку хоронят в Тбилиси 27-го, а мы у себя в этот день хороним маму

Подходит 26-е число. А мама всё:

– Батюшка, забери меня с собой! Батюшка, забери меня с собой! – И в ночь как раз третьего дня, как преставился отец Андроник, умирает у меня на плече.

Батюшку хоронят в Тбилиси 27-го, а мы у себя в этот день хороним маму. Батюшек в Глухове тогда вообще не было, а тут вдруг к нам приехали. Всё не так тяжко. Хотя все церкви тогда в округе были закрыты, как и сама уже Глинская пустынь давно, а к нам приехал глинский игумен. Он дома служил по маме панихиду. Он же и отпел маму. Похоронили мы маму. А на 40 дней отца Андроника мы уже поехали в Тбилиси.

Благословение Феодоровской иконой Божией Матери

Митрополит Зиновий (Мажуга) за богослужением

Панихида, помню, монахини стоят с большими такими свечами. Выходит владыка Зиновий (Мажуга). Нам всем тоже такие громадные свечи раздают. Когда всё закончилось, я подошла к владыке Зиновию, и так у меня дыхание перехватило:

– Я вам ничего не могу сказать…– только и выдавила из себя, точно задыхаясь от спазма.

– Мотя, детка, я всё знаю, что ты хочешь сказать. Ваша мама заслужила это. Она наших принимала. А теперь идите, отдыхайте, – благословил он.

Мы выходим из храма после панихиды, а навстречу мать Мария, она отцу Виталию (Сидоренко) там помогала.

– Сестра Мария, – говорю, – вот, передай 20 рублей отцу Виталию, скажи, что наша мама умерла.

Схиархимандрит Виталий (Сидоренко) А она:

– Да он давно уже поминает ее. Он вас всех хочет видеть.

– А где он? – А отец Виталий у отца Андроника никогда не показывался.

Она нам говорит:

– Вы завтра приходите.

– Нет, сию минуту.

И она нас повела к отцу Виталию, он нас встречает Феодоровской иконой Матери Божией, – сначала меня благословил, потом Юру маленького (это мы племянника брали с собой), потом сестру Валю (сейчас – монахиня Виталия, – прим.). Меня аж затрясло почему-то, когда меня отец Виталий благословлял иконой.

«Мотя горит! Мотя горит!» Вот так ответы у старцев

Мы потом уже вместе с ним сходили еще, отслужили панихиду на могиле отца Андроника. Помню, мы тогда по молодости хорошо одевались, нарядные такие были, – Валя ездила за границу. И на мне тогда был капроновый платочек. Я плачу, а Лида, подруга наша, ходит вокруг могилки отца Андроника и говорит:

– Батюшка, вот Валя и Мотя плачут. Кто у них будет духовный отец? – Батюшка же молчит. Она опять:

– Батюшка, вот Валя и Мотя плачут. Кто духовный отец будет?

И вдруг:

– Батюшка! Мотя горит! Мотя горит!

А у меня платок на голове загорелся от свечи, – быстро потушили, но такая большущая дыра выгорела. Потом нас встретил владыка Зиновий, в беленьком подрясничке.

– Ну, что вам отец Андроник сказал? – улыбается.

– Да ничего, владыка.

И он меня берет, подводит к иконе Смоленской Божией Матери, а там, на киоте, лежал капроновый шарфик. Он взял его, да и покрыл меня им:

– Теперь идите, отдыхайте.

Пророчество объясняет пророчество

Когда отец Андроник умирал, я спросила:

– Кому вы нас?

А он:

– Я вручу – а он будет вам не по духу. Я вас вручаю Матери Божией, и Она Сама вас приведет. Молодой будет лучше, чем старый.

Так потом нам и был и отцом, и матерью тот, кто моложе всех да рожден на празднование Феодоровской Божией Матери.

Я вас вручаю Матери Божией, и Она Сама вас приведет

Я тогда еще подумала: «Ну, точно отец Павлин (Мищенко; впоследствии схиархимандрит Гурий, в последние годы жил, а после был похоронен в Новоспасском монастыре Москвы, – прим.)». А потом время шло, и отец Гурий постригал других, а нас с Валей нет. Те девчонки (сейчас они уже схимницы) спрашивают:

– Батюшка, а почему вы их не постригаете?

– Я не имею права их постригать.

– Почему?

– Потому что их старец вручил их Матери Божией.

«Что ты телишься?! Скорее соглашайся!»

В 1978-м году, когда папу парализовало, отец Виталий приехал из Тбилиси, батьку нашего по благословению владыки Зиновия постригать, – а тот неделю не соглашался. Потом позвал меня, говорит:

– Батюшка меня постригать предлагает, а я вот не соглашаюсь. Что мне делать?

– Что ты телишься?! – говорю. – Скорее соглашайся!

А когда уже постриг прошел – я все это время взахлеб рыдала, пока постриг шел, – а потом подхожу:

– Як твое имя?

А он тоже от волнения всё никак не мог выговорить:

– Ан-дро-ник.

А то до этого папе сон какой-то страшный приснился: лежит да как закричит! А у него уже ножки тоненькие такие стали, он же до этого парализованный уже всю зиму лежал. Но отец Виталий сказал:

– После пострига он поправится и будет еще ходить.

Серафим Саровский в хате был!

И действительно, мы тогда уже хату справили, и папа туда уже сам перешел. И прожил еще 7 лет. А как только зашел в хату, кричит мне:

– Серафим Саровский в хате был!

– Ты что? Уже того… – спрашиваю.

А у него иконочка все время была при себе – преподобного Серафима Саровского. И он мне отвечает:

– Я видел сон.

– Какой ты видел сон?

– Три улика видел (ульи пчелиные, – прим.).

Не знаю, к чему он мне это тогда сказал. Но мы привыкли к таким ответам, все какой-то внутренний смысл имело.

«Батюшка в хате был!»

А перед смертью папы отец Виталий ему посылочку прислал, там был зрелый грецкий орех да погребальное облачение: в чем хоронить.

А у меня тогда ночью вот что произошло: я лежу на диване, 3 часа ночи, и вдруг ко мне подходит батюшка, – я его не как во сне, а прямо наяву вижу – и бьет меня в левую сторону, в область сердца. Я подскочила и бегу в другую комнату. Там Мария, сестра, спала. Я ей:

– Батюшка в хате был!

А она на меня точно так же, как я на папу:

– Крыша едет?

Но именно в ту ночь папу второй раз парализовало, он 7 дней еще полежал и отошел. До последнего был в сознании, разве только не говорил уже, молчал.

(Продолжение следует)