«Ты понимаешь, что не зря дышишь воздухом»

15 декабря в России – День памяти журналистов, погибших при исполнении профессиональных обязанностей. Он учрежден в 1991-ом году в честь корреспондента российского телевидения Виктора Ногина и оператора Геннадия Куринного, погибших в Югославии. С тех пор скорбный список пополнили десятки имен. Журналисты гибли от случайных пуль и под прицельным обстрелом в горячих точках, их убивали в собственных подъездах и на редакционных заданиях. А скольким журналистам угрожают, пытаются запугать, заставляют оставить профессию…

Специальный корреспондент телеканала «СПАС», а в прошлом автор десятков журналистских расследований Александр Егорцев поделился своим мнением о силе слова журналиста и об опасности, которой подвергают себя наши коллеги не только на войне.

– 15 декабря – скорбный день, день поминовения. Как Вы думаете, почему выделили именно журналистов, погибших при исполнении обязанностей?

– Журналистика считается вроде бы мирной профессией, но при этом журналисты гибнут, а это всегда ЧП, почти такое же, как убийство сотрудника правоохранительных органов: полицейского, прокурора, судьи. Гибель или убийство журналиста – событие неординарное, возможно, поэтому так отдельно вынесен день памяти. Действительно, многие журналисты находятся на передовой – не только военных действий. Непосредственно на войне работают многие мои друзья, замечательные журналисты, например, Дмитрий Стешин, перед ним я преклоняюсь и как перед профессионалом, и как перед порядочнейшим человеком, Александр Коц – журналист «Комсомольской правды». Они уже много-много лет носятся по горячим точкам, семьи их видят, похоже, только в перерыве между военными действиями. Это уже образ жизни, Господь их хранит.

Есть и другие военные журналисты, без которых мы бы не имели более объективной информации о военных конфликтах. Сейчас мир опять в них погружен, важно, чтобы мы получали информацию от профессионалов, которым мы можем доверять. Они рискуют жизнью, чтобы быть свидетелями того, что происходит в горячих точках. Но помимо военных журналистов, есть много журналистов, которые также регулярно рискуют здоровьем, жизнью, благополучием, даже своими семьями, хотя вроде бы и не в горячей точке, но на передовой. Это те, кто проводит журналистские расследования. Благодаря им часто восстанавливалась справедливость, и невиновные были оправданы, и помощь приходила.

И мне приходилось много лет заниматься расследовательской журналистикой. Моя специализация – расследования по обращениям пострадавших людей, то есть тех, кто отчаялся искать помощь, правду, справедливость в правоохранительных органах и других государственных инстанциях, которые как бы по закону должны реагировать и помогать.

Я начал заниматься журналистикой в 1994–1995 году, как раз когда бушевала секта «Аум Синрикё». Будучи студентом филфака МГУ, я пришел на суд и увидел чудовищную картину: с одной стороны – холеные адвокаты японской секты, а с другой – родители, пенсионеры, без денег, никому не нужные, у которых дети попали в эту секту, и никакой помощи от правоохранительных органов они не получали. Это меня зацепило. Я занялся расследованиями деятельности нетрадиционных религиозных организаций и сект. А потом мне пришлось заниматься и проблемами наркобизнеса, коррупции, этнического криминалитета в Москве, Тверской и Калужской областях, в республике Карелия.

Местные жители, бывшие колхозники, были в отчаянии, они обратились в Москву, на телевидение. В нулевых из города Кимры Тверской области к нам приехал священник Андрей Лазарев. Его город тогда погибал от наркотиков. Он приобрел славу малой столицы российского наркобизнеса. Там был цыганский табор, наркобарону и наркоторговцам оказывали содействие местные судьи. А дети страдали и гибли от героина, не получив поддержки от правоохранительных органов. В итоге местные жители делегировали священника в Останкино, он приехал к нам с криком о помощи. Наша съемочная группа отправилась в Кимры, и наш репортаж увидел генеральный прокурор, незамедлительно начались проверки, табор перевернули вверх дном, ввели спецназ, потом тех судей, которые оказывали содействие наркоторговцам, тоже прижали. Сейчас в городе Кимры все хорошо.

Был у меня случай, когда пришлось отбиваться штативом от камеры. На меня написали заявление: «Журналист Александр Егорцев нанес нападавшему штативом легкие телесные повреждения», мы в Останкино все хохотали, потому что 10-килограммовый металлический штатив легких повреждений не оставляет – только тяжкие. Это было в Калужской области, где этнические банды терроризировали местных, после наших репортажей и с помощью ОМОНа удалось не только коррупцию победить, но и установить межнациональный мир. Деятельность журналистов, которая ведется в мирное время, в мирных городах, все равно носит опасный характер.

– А Вам поступали угрозы? Было страшно за жизнь?

– Было несколько случаев. Некоторые из них уже вспоминаю с улыбкой. В 96–97 годы мы проводили расследование о деятельности секты «Общество сознания Кришны». Я был студентом МГУ и работал и в газете «Татьянин день», и на телевидении. К нам обратились родители студентов, которые попали в секту кришнаитов, зайдя в бесплатную вегетарианскую столовую на биологическом факультете МГУ. Кришнаиты внедрились в учебное заведение, и о том, что держат столовую именно они, никто не знал, как и о том, что пища туда поставлялась не просто вегетарианская, но культово посвященная, или, как мы говорим, идоложертвенная. Этот факт тоже тщательно скрывался. А нам удалось доказать, что столовая является кришнаитской. Мы даже сфотографировали статую Кришны в одном из кафе, где готовилась пища для студентов МГУ. Опубликовали статью, сделали телерепортаж. Написали ректору В.А. Садовничему. Конечно, тут же отреагировали, столовую прикрыли, потому что сектантство и Московский университет – вещи несовместимые, но кришнаиты очень обиделись на меня: их представитель, некий бизнесмен, высказал мне прямым текстом: «Если журналист по-хорошему не понимает, то мы с ним не будем спорить в судах, мы будем действовать по-другому». Ну а если не суд, то понятно, как.

Настоящая журналистика – это не ради заработка, это призвание, образ жизни

Но у нас была отработана схема экстремальных съемок, разговор проходил в кафе, рядом со мной сидел оператор, камера стояла на столе, и оператор как бы забыл выключить камеру, запись велась, микрофоны работали, позже это было показано по ТВ, а кассета была передана в прокуратуру. Сейчас вспоминаю с улыбкой, а тогда было не по себе, неприятно и страшновато, потому что я прекрасно понимал, что мы имеем дело с сектантами, среди которых могут быть религиозные фанатики, люди психически больные.

Кстати, стоило сделать репортаж о деятельности секты, особенно сайентологов, они внимательно все отслеживали и потом приходили на канал, требовали встречи с руководителем, приносили сумки документов, требовали опровержений. Практика, кстати, очень эффективная. Обычно руководители СМИ к сектам относятся крайне негативно, но когда приходят с чемоданами документов и грозятся подать в суд, то уже думают: да ну их! Не будем больше их трогать.

– А сейчас осталось ли то влияние телевидения, кода один репортаж по ТВ мог целый город очистить от нечисти?

– Ох, тяжелый вопрос… Мы с вами еще застали то время, когда на российском телевидении и вообще во всех СМИ, в том числе в государственных, ценилось то, что называется «социалкой».

Когда, например, чиновники и милиция/полиция отмахивались и закрывали глаза на проблемы граждан, подключалась пресса, и нехотя, через освещение в СМИ, через предание огласке проблем неповоротливый механизм системы начинал двигаться, и справедливость восстанавливалась.

– Но сейчас-то это уже не работает?

– Это очень больной вопрос. По моим субъективным ощущениям это началось в 2008–2009 году, за все СМИ не скажу, но на телевидении вдруг резко исчезла социалка. Если раньше все гонялись за этими проблемами – где кому помочь, что расследовать, то вот в эти годы она исчезла, ее стали бояться. Редакторы стали просто реагировать: «Чур меня!», граждане по привычке обращались за помощью, но натыкались на отказ. А следом и жанр журналистских расследований стал отмирать.

– Справедливости ради стоит сказать, что он переместился в интернет…

– Разумеется, это отдельная тема, но на ТВ этого больше нет. Почему раньше СМИ уважали? Потому что можно было рассчитывать на их помощь.

– Вернемся к нашей основной теме. Как журналисты – честные и мудрые – все же оставались и остаются в профессии, даже понимая, что они под прицелом. Как не бояться, и что Вам лично помогло?

– Настоящая журналистика – это не ради заработка, это призвание, образ жизни. Журналист – это личность прежде всего. И какие бы политические, экономические, даже цензурные изменения ни происходили, если ты личность и порядочный человек, ты им и остаешься. И у меня есть коллеги Юлия Шамаль, Наталья Метлина, Владимир Соловьев (тот, который председатель Союза журналистов), Марина Ахмедова, Дмитрий Стешин, Евгений Баранов – кто-то из них военные корреспонденты, кто-то расследованиями занимается. Они и тогда были порядочными, и сейчас остаются такими.

Мы жили работой, жили журналистикой, и для нас всегда была важна, как и сейчас, обратная связь со зрителями, потому что это невероятное счастье, когда выходит твой вымученный репортаж, его смотрят, что-то меняется, решается в лучшую сторону, и тебе звонят люди из регионов, благодарят, и ты понимаешь, что не зря дышишь воздухом. И ты забываешь о каких-то опасностях.